Отношения между крестьянами и коммунистами ухудшились с 1920 г., когда особенно жестоко проводилась введенная ранее «продразверстка» — отобрание у крестьян всего продовольствия, кроме того количества, которое, по мнению данного комиссара, было строго необходимо крестьянам для поддержания жизни.
Рабочий класс понес большие потери, потому что его наиболее активные и трудоспособные представители ушли в армию или в «комиссары». Индустриальное производство было полностью расстроено. Именно в этих условиях в головах Троцкого и его друзей возникла мысль, что военный коммунизм должен быть сохранен до (скорой, конечно) мировой революции и вообще может послужить образцом для будущего социалистического промышленного производства.
В начале 1921 г. в Петрограде прошли массовые забастовки, не только экономические, но и политические. Рабочие настаивали на освобождении из заключения социалистов-небольшевиков. В марте на балтийской военной базе Кронштадт возникли волнения. Моряки требовали передать власть от коммунистических комитетов Советам, как и было объявлено в ноябре 1917 г., и прекратить непомерные поборы с крестьян[193]. 17 марта 1921 г. вокруг Кронштадта, еще скованного льдом, были собраны военные силы и начат обстрел города артиллерией. Моряки ответили тем же, а 18 марта город был взят штурмом. Началась неслыханная резня. Кое-кто на лодках бежал в Финляндию, кого-то оставили в живых — нельзя же было предоставить корабли самим себе; но, по-видимому, большая часть гарнизона была истреблена.
В том же марте 1921 г. состоялся X съезд РКП(б). На нем группа «рабочей оппозиции» требовала подавления только классовых врагов, но свободы слова и мнений для трудящихся и перенесения центра власти от партийных в профсоюзные комитеты. Близкая к ней группа «демократического централизма» ратовала за сохранение однопартийной системы, но с соблюдением свободы внутри этой партии. Ленин выступил против оппозиции, и она была побеждена громадным большинством голосов. Надо сказать, что старые социал-демократы большевики составляли к этому времени ничтожный процент делегатов съезда, а большинства прошло через горнило войны и чрезвычаек.
Съезд запретил создание фракций внутри партии. «Фракцией» считалось всякое обращение к партийным органам с особым мнением не от себя лично, а хотя бы от двух-трех коммунистов.
Наиболее важным решением съезда был отказ от «продразверстки» и переход к фиксированному «продналогу». Кроме того, Ленину, видимо, стало ясно, что всемирной коммунистической революции в ближайшем будущем не предвидится. Между тем революция в России была рассчитана лишь как фитиль, который должен зажечь аналогичные революции в других странах; но даже слабые попытки произвести социалистическую революцию в Венгрии, Баварии в ноябре 1918 г. были легко сметены капиталистическими силами. Поэтому Ленин вернулся к марксовой идее медленного вызревания коммунистических отношений и победы их лишь тогда, когда исчерпаются все положительные возможности капиталистического производства. Ленин объявил введение «новой экономической политики» (НЭП), при которой допускалось контролируемое частное предпринимательство (даже в книгоиздательском деле) на неопределенный, но достаточно долгий период времени. С этой идеей многие коммунисты, в том числе Сталин, не были согласны, но авторитет Ленина принудил их замолчать. Итак, крестьяне в 1921 г. все же получили землю, обещанную им в 1917 г.
Авторитет Ленина еще усилился благодаря окончательному утверждению нерушимой и не подлежащей обсуждению партийной власти. Коммунистические ячейки должны были руководствоваться указаниями вышестоящих партийных органов, те — решениями политбюро с его вспомогательными органами — секретариатом во главе с генеральным секретарем и оргбюро, а наверху всей пирамиды стоял Ленин. О такой полноте диктаторской власти XX век еще не слыхивал.
Для Ленина это не было последним словом. Еще нужно было обдумать, как сохранить монопольную власть партии в условиях практического возвращения к контролируемой форме капиталистической экономики. Но Ленину оставалось жить очень недолго. В результате внутрипартийных интриг и манипуляций к власти пришел самый темный и беспринципный из приближенных Ленина (но далеко не из самых близких) — Сталин. Здесь начинается новая и наиболее трагическая полоса истории человечества.
Число потерь за время Гражданской войны в России трудно установить[194]. Говоря словами поэта, лозунгом тех лет было «Тише, ораторы! Ваше слово, товарищ маузер», но деятельность маузера не поддается статистике, да и организованные расстрелы происходили втайне, в оврагах и подвалах. Белые, правда, вешали публично, но тоже, конечно, далеко не всегда. Надо также учесть сильнейшие эпидемии тифа и других болезней, косвенно связанные с состоянием всеобщей войны. Если после Первой мировой войны одна только эпидемия гриппа — «испанка» унесла миллионы жизней, а на фронте до Брестского мира погибло 9 млн. русских солдат, то количество жертв Гражданской войны следует считать порядка 20 млн. Но главные потери нашей стране еще предстояли.
Поскольку характер производительных сил и технология производства оружия не изменились, никакого посткапиталистического общества не образовалось и не могло образоваться. Вместо этого вскоре после смерти Ленина в 1924 г. воссоздался капитализм в самой примитивной и грубой форме, включавшей в дальнейшем и рабовладельческое производство. Капитализм этот, называвший себя сначала «коммунизмом», а потом «социализмом как первой фазой коммунизма» и даже «развитым», или «реальным», социализмом, был, естественно, государственным, а новый господствующий класс был организован в гигантский бюрократический аппарат. Этот аппарат первоначально образовался из небольшого числа наиболее активных большевиков (коммунистов — сторонников Ленина). Потом наступил период беспощадной борьбы за власть между наследниками Ленина — Троцким и Сталиным[195], Бухариным и Сталиным. Кто смог прийти к власти (а в конечном счете им оказался Сталин), тот смог организовать массовые казни и другие жестокие репрессии, оправдываемые тезисом о том, что «насилие — повивальная бабка истории». Репрессиям подвергались и коммунисты, недостаточно преданные Сталину.
В новый господствующий класс стали входить те, кто выжил и пробрался к власти в этой жуткой обстановке, по преимуществу наиболее беспринципные и способные устроиться в самой кровавой ситуации. Защищенные непроницаемой, тщательно охраняемой государственной тайной, они устраивались с комфортом, которому позавидовали бы многие западные капиталисты. Этот класс эвфемистически назывался «номенклатурой». Член номенклатуры мог, как всякий советский гражданин, в любой момент быть брошен в лагерь или расстрелян по самым фантастическим и ничем не подтвержденным обвинениям (причем от него, как и от любого советского заключенного, требовалось обязательное собственное признание, вынуждаемое нечеловеческими пытками, угрозами «взять» детей и т.п.). Но уж если член номенклатуры не попадал в мясорубку, то он навсегда оставался в номенклатуре, а в случае неудовлетворительного исполнения своих политических или хозяйственных обязанностей рисковал лишь переводом на другую номенклатурную должность, иногда связанную с некоторым понижением уровня материальных привилегий[196].
Слабость ленинской теории заключалась, между прочим, и в том, что он и его сторонники не поняли историческую роль интеллигенции для развития как капиталистического, так и особенно посткапиталистического производства (см. об этом в конце раздела). Ленинцы рассматривали интеллигенцию не как самостоятельный фактор исторического процесса, несущий социально-психологические импульсы к общественным переменам, а как составную часть класса буржуазии; при этом подразумевалось само собой, что уж буржуазия-то безусловно подлежала физическому «революционному» истреблению — и интеллигенция в значительной части была тоже уничтожена. Если какая-то ее доля, в основном наиболее конформистская, и уцелела, то только потому, что совсем без интеллигенции общественные и государственные механизмы вообще не могли бы работать. Однако, несмотря на сохранение в России некоторых блестящих умов, прекрасных специалистов, несмотря даже на освоение атомной и космической[197] технологий, научно-техническая и производственная революция, необходимая для перехода общества в посткапиталистическую фазу, сделалась в СССР в полном объеме невозможной.
