Такими гордо-хвастливыми заголовками пестрели советские газеты двадцатых чисел мая. Опасаясь неудачи, которая была бы несомненно насмешливо встречена враждебным Западом и озлобленно настороженной страной, советская печать избегала трубить о подготовительных перелетах экспедиции. Только небольшие заметки, скорее технического характера, давали представление о действиях, работе и героизме группы в 42 смельчака на первоклассных пяти самолетах.

Уже 18 апреля все самолеты благополучно приземлились на крайнем северном пункте земли — острове Рудольфа. Но капризная полярная погода не давала возможности для продолжения перелета и последнего этапа на самый полюс. Свирепые северные бури, метели, туманы ледяными цепями держали скованной волю и энергию людей на далеком кусочке земли, тысячелетиями скрытой под вечным мощным покровом льда. Лишь 5 мая небо просветлело настолько, что легкий самолет Головина рванулся ввысь и за 5 часов (в 16 ч. 32 м.) достиг полюса. Пятый раз в истории мира над таинственной мертвой точкой земли вихрем пронесся слабый и ничтожный среди «великого безмолвия» человек. Но Головину не удалось увидеть ледяного щита, покрывавшего глубокий океан над полюсом — низкая полоса белого тумана стелилась над мертвым пространством. 11 мая другой летчик, Крузе, вылетел на новую разведку, но попал в такую внезапную бурю, что его самолет был в течение нескольких минут покрыт толстым слоем льда. Громадная дополнительная тяжесть придавила самолет ко льду, и Крузе, пробив туман, удачно сел на первую попавшуюся льдину невдалеке от полюса. Ему через несколько дней сбросили на парашюте горючее, снаряжение и кирки; успешно выведя самолет со льдины на случайно образовавшуюся сбоку полынью (легкие самолеты могли садиться и на снег и на воду), Крузе и его товарищ завели мотор и счастливо вернулись на остров Рудольфа. Погода, все-таки, никак не устанавливалась. Приходилось ждать, ибо рисковать громадными машинами было слишком опасно. А из Москвы, в адрес профессора Шмидта, неслись шифрованные телеграммы с категорическим приказом Сталина вылетать. В самом профессоре боролись два чувства — привычка старого большевика к полному подчинению и осторожность научного работника, которому доверены люди и большое задание. В конце концов, он пошел на компромисс и, дождавшись мало-мальски сносной погоды, дал приказ о вылете. 21 мая 1937 г. в 4 ч. 52 м., гигантский флагманский самолет «СССР Н 170» под управлением Водопьянова, имея на борту начальника экспедиции и будущих четырех жителей полюса, решительно стартовал на север. С борта самолета регулярно посылались телеграммы на о. Рудольфа. Все шло благополучно. Около 11 часов была получена радиограмма:

Оставшиеся на о. Рудольфа участники перелета тесной группой окружили свою рацию[43], лихорадочно ожидая дальнейших новостей. Все понимали, что самолет вылетел, подчиняясь приказу, вовсе не в благоприятную погоду, и всякие случайности и несчастья были возможны. Вот почему напряженно ждали закаленные полярники около радиоаппарата. Но он молчал и в этом молчании уже чувствовалась назревающая трагедия. Шли мучительные минуты, складывавшиеся в часы, а в небольшом бревенчатом домике у аппарата сидели люди в мехах, ожидая знакомых позывных — «ДЕ — В Р») («Я — самолет Водопьянова»). Но эфир молчал. Пронзительный ветер тоскливо выл в креплениях небольшой приемной мачты и «белое безмолвие», казалось, торжествовало. Лица бледнели и мрачнели. Все понимали, что «что-то» там УЖЕ случилось. Что там, за 900 километров ледяного мертвого поля, может быть, кто-то теперь уже борется из последних отчаянных сил за свою жизнь. И сознание невозможности помочь угнетало всех. В надвинувшихся волнах тумана возможность вылететь на помощь потерпевшим крушение (а чем иначе можно было объяснить молчание радио?) сводилась к нулю…

А там, над полюсом, когда по самолету пронеслось ликующее «Есть! Мы на полюсе!» флагштурмана Спирина, Водопьянов, широко ухмыльнувшись и радостным «раскатом» пройдясь по «родимой матушке», выключил моторы. Со свистом прорезая ледяной воздух, громадная 24-тонная металлическая птица стала кругами спускаться, как орел над беспомощной добычей. Внизу лежали белые густые облака. На несколько минут машина была окутана полупрозрачной ватой, но потом резко вырвалась из белых объятий и глазам полярников представилась простая, величественная и чарующая картина ледяного моря, кое-где прорезанного узкими темными полосками открытой воды. На полюсе, по глубокому океану ходили громадные ледяные поля да торчали бледно-зеленые пики угрюмых айсбергов. Все было пустынно, сурово и мертво…

Водопьянов сделал еще два круга над полюсом и, выбрав более ровную большую льдину, повел машину на посадку… Искусство посадки — самое трудное в летном деле. Одно — мягко снизить самолет на ровном аэродроме, полном известных опознавательных знаков, другое — благополучно приземлить тяжелую перегруженную машину с 13 пассажирами, при скорости более 100 километров, на неизвестную, слепящую и предательскую поверхность незнакомой льдины, по которой призрачными волнами ходят полосы тумана. И это — в 4 500 километрах от Москвы и почти в 1 000 от ближайших людей и ближайшей помощи.

Все затаили дыхание. Глаза Водопьянова превратились в сверкающие стальные щелки. На крепких щеках заиграли желваки от сжатых челюстей. Наступали исторические роковые миги…

Свистя и мягко рыча, громадная птица скользила над льдиной все ниже и ниже. Наконец, что-то резко взвизгнуло под лыжами самолета. Еще и еще… И вдруг… Внезапно оглушающим ревом опять загудели все четыре мотора и уже царапавшая ледяную поверхность машина вдруг рванулась вверх. Перед глазами замерших в напряжении людей внезапно поднялась острая ледяная стенка, раньше закрытая предательским туманом, вертикальная и угрожающая, о которую легко и просто разбился бы в щепки скользивший к ней самолет. В какую-то последнюю тысячную долю секунды острые глаза летчика различили эту предательскую западню сдающегося полюса, и он заставил «СССР Н 170» отчаянным прыжком, только чуть ударившись, перелететь это последнее препятствие. Потом опять чиркнули по льду лыжи и хвостовой поплавок, кучи снежной пыли поднялись сзади, качнуло крепче и резче, звон раздавливаемого льда слился в оглушающий гул. Но моторы уже молчали; машина, дрожа и подпрыгивая, все замедляла ход. Еще минута, — и флагман стал. Русские люди были на Северном полюсе!

Профессор Шмидт снял меховую шапку, отер лысеющий лоб и молча взволнованно пожал руку Водопьянову. Все они, старые полярники, понимали друг друга без слов. Никогда они не были так близко и так бесславно от смерти…

Искусство летчика спасло товарищей и успех экспедиции в последний момент. Но, может быть, эта тысячная доля секунды погубила маршала Тухачевского. Как знать, решился ли бы Сталин на удар по армии, если бы тягостное напряжение всей страны и всего мира было еще более усилено трагическим исходом полярного перелета?..

Ликующей толпой высыпали незванные полюсом гости на широкую льдину. Соленые слова, шутки и здоровый бодрый смех смело ударили по «белому безмолвию». Основная задача была выполнена: полюс завоеван!

Сейчас же было приступлено к выгрузке грузов, а Кренкель, взяв у Шмидта написанную им на листке блокнота телеграмму, с сияющим лицом полез в кабину самолета передать ее на остров Рудольфа, а оттуда в далекую родную Москву. Однако, через несколько минут, он с бледным и перекошенным лицом выглянул из самолета. Оказалось, что при резком толчке машины о ледяную стенку умформер получил внутреннее повреждение; при первой же волне, посланной Кренкелем в эфир, произошло короткое замыкание, и только что так счастливо основанная станция «Северный полюс» осталась немой.