Многое из того, что я рассказываю о периоде Ельцина непосредственно к цензуре, казалось бы, отношения не имеет. Полагаю, что это не так. Относительная свобода слова при нем сохранялась. Даже Трегубова, не столь уж снисходительная к Ельцину, не может не признать «единственного бесспорного ельцинского завоевания — свободы слова» (93). В какой-то степени она права. Отношения Ельцина и Путина к СМИ существенно отличаются. При первом более или менее благополучно: существовали прикрытые Путиным телеканалы. Ставились «Куклы», где изображался Ельцин в карикатурном виде, жалким и нелепым. Допускалась кое-какая критика. Но о свободе слова вряд ли можно было говорить. Власти, тем или другим способом добивались, чтобы шла та информация, в которой они заинтересованы. Другое дело — те популистско- демагогические заявления, с которыми выступал президент, особенно в первые годы правления (берите столько власти, сколько пожелаете и сможете осуществить; никакой цензуре вы подвергаться не будете и т. п.). Следует помнить о нескольких обстоятельствах. Первое: гласность ввел всё же на Ельцин, а Горбачев. Именно при нем была отменена цензура, перестал существовать Главлит. Ельцин сохранил горбачевские нововведения, много говорил о свободе слова, не ужесточал контроль над СМИ, относился к ним терпимо, но никаких коренных изменений к лучшему в этой сфере при нем не произошло. Второе: в это время не было существенного противостояния между СМИ и властью. Медиа-магнаты, Березовский, Гусинский, другие поддерживали Ельцина. Именно они сыграли важную роль в переизбрании его в 96 г. на следующий срок. Поддерживали президента и демократы. Так что особенно и не было кого «подавлять». Когда же появлялись опасные конкуренты, претендовавшие на пост президента (объединение «Отечество» Лужкова — Примакова), власти отлично сумели организовать на телевидении их травлю (выступления на первом телеканале С. Доренко, нападки на Лужкова, грубые до неприличия). Третье (самое главное): в целом, несмотря на исключения, разные точки зрения, полемику и т. п., СМИ создавали в общем благополучную, приукрашенную картину российской действительности, весьма отличающуюся от того, что было на самом деле. В таком ключе освещались и наиболее важные события, о которых мы выше говорили. Такое изображение от СМИ и требовалось. Ни в коем случае нельзя утверждать, что средства массовой информации при Ельцине стали свободными и подлинно независимыми, соответствующими тем требованиям, о которых шла речь осенью 1991 г.
Не станем подробно останавливаться на деталях, на том, что почти не сообщалось о состоянии здоровья президента, об его инфарктах, об отношении к алкоголю (скажем вежливо), о том, что в 96 г. «на царство» выбирали совершенно больного, фактически недееспособного человека; только по слухам, по анекдотам, по западным «голосам» российские люди узнавали некоторые детали поведения Ельцина (как он пи'сал на виду встречающих, выйдя из самолета. Или дирижировал оркестром, или не захотел проснуться на промежуточной посадке, где его ждал премьер-министр одного из иностранных государств). Всё это мелочи, иногда дурно пахнущие. Но они свидетельствуют, что в России (как и в СССР) власть никак обществом не контролируются, ни в мелком, ни в крупном. Трегубова рассказывает о многих подобных деталях. Например, о «Стокгольмском кошмаре» — поездке Ельцына в Швецию в начале декабря 97 г. Там он начал сватать вице-премьера Б. Немцова шведской кронпринцессе Виктории: «какая девушка симпатичная! Надо тебя на ней женить. Пойди познакомься!» Сам притянул к себе Викторию и смачно поцеловал ее (51). На пресс-конференции предложил сократить в два раза атомное оружие, в одностороннем порядке, но причислил к ядерным странам Японию и Германию. Потом перепутал Швецию с Финляндией, объявил, что в 20-м веке она находилась с Россией в состоянии войны. Заговорил о шведских угольных рудниках (мифических), пояснив, что нужно отапливаться не углем, а газом, который Россия продаст Швеции; приказал подготовить договор о газопроводе к 8 часов утра следующего дня. Как тут же на трибуне начал падать. Его едва удержали. И только пресс-секретарь Ястрембжинский сумел сгладить обстановку, всё истолковать наилучшим образом, так что автор сама засомневалась, слышала ли она бред Ельцина. Немцов позднее объяснил, что причина всего — бокал шампанского, который Ельцын слегка пригубил на приеме у короля: у президента проблемы со здоровьем, его «накачивают» какими-то сильно действующими лекарствами, при которых категорически противопоказан алкоголь (50–55).
В аналогичном духе делает Ельцин заявление о необходимости продажи земли во время визита его в Орел в сентябре 1997 г.: «Крестьянин должен быть хозяином своей земли с правом купли и продажи! И пока такого положения в Земельном кодексе не будет, я его не подпишу!» (57). А еще лучше высказывание в Красноярске о Курильских островах: во время неформальной встречи с японским премьер-министром, почувствовав себя царем, Ельцин пообещал тому отдать эти острова Японии; прибежавшие взволнованные японские чиновники спрашивали: «Ваш — нашему острова подарил <…> Он что, серьезно?!». И далее: «А почему я не могу этого сделать?! Я хочу сделать приятное своему другу!» (58). Еще один сказочный анекдот: в своей знаменитой новогодней речи, назначая Путина наследником, Ельцин сказал: «В новый век страна должна войти с новым президентом!». «Дедушку“ просто надули, чтобы отобрать власть: окружение явно внушило ему, что новый век наступает не тогда, когда у всего человечества — 1 января 2001 года, а уже сейчас, 1-го января 2000-го», — пишет Трегубова… Всё это попахивает «байкой», но знаменательно, что такого рода «байки» связываются как раз с именем Ельцина.
В конце полное падение авторитета, вначале чрезвычайно высокого. На грани деградации, иногда полной невменяемости. Похож на Брежнева в последний период его власти. А проявления деградации далеко не всегда только анекдотически — нелепы. Они бывали небезобидны. За месяц с лишним до своего «отречения», на саммите ОБСЕ в конце ноября 99 г. в Стамбуле он готов был резко обострить отношения с Западными странами, поставив встречу на грань срыва. Ельцин подготовил «крутую речь, от которой бы никому мало не показалось! Типа „да вы все вообще заткнитесь, козлы!“ В конечном итоге, благодаря нескольким правкам <…> он произнес смягченный вариант, где было сказано, что Чечня не дело Запада и они не имеют никакого права обвинять Россию». Всё же удалось достичь компромиссного варианта. В решение конференции не был вписан пункт, что нарушение прав человека «не является внутренним делом государства» (Тр.с. 209, 221–222).
Нужно, правда, отметить, по словам Трегубовой, что Лужков и Примаков, рвавшиеся к власти, готовы были в связи с событиями в Югославии нагнетать обстановку в еще большей степени (136–138). Примаков, летевший с визитом в Америку, узнав о начале бомбежек, повернул обратно самолет. Все средства массовой информации вели ожесточенную кампанию против западной коалиции, за «фашиста Милошевича»: «И всей этой агрессивной пропагандой загаживались мозги населению круглые сутки, в каждом выпуске новостей». Даже в негосударственных СМИ происходило то же самое. Замалчивались все темные стороны действий Милошевича, конфликт освещался лишь с одной стороны; действовала жесткая «просербская внутренняя цензура», ориентированная на полную поддержку по сути тоталитарного режима. В СМИ сближался с фашизмом не он, а силы коалиции, направленной против Милошевича. На первой полосе «Известий» печаталось, например: «Вновь в небе над Белградом появились немецкие боевые самолеты» (Тр.с.136–138).
Завершая разговор об Ельцине, отмечу следующее: во время правления Путина, особенно во второй срок его президенства, и он сам, и его идеологи (Сурков, другие) часто противопоставляют 2000-ные годы 1990-тым: период стабилизации, порядка, управляемой демократии периоду хаоса, безвременья, распада. Такое противопоставление имеет некоторые основания. Имя Ельцина при этом обычно не называется. У невнимательного читателя (слушателя) может создаться впечатление, что речь идет обо всем периоде перестройки, включающем правление Горбачева и Ельцина. Но Горбачев в данном случае не при чем. Его время закончилось в самом начале 90-х годов, далее пошло время Ельцина, со всеми теми неурядицами, о которых я писал в этой главе, которые перечисляют и поклонники Путина, выдвинутого Ельциным своим преемником. Осуждая 90-е годы, следовало бы прямо сказать: время Ельцина. Думается, можно сказать, что маятник, который при Горбачеве начал двигаться в одном направлении, уже при Ельцине повернул в другую сторону. Второй срок президентства Ельцина многие историки называют периодом распада государства, олигархического капитализма, расцвета мафии, обнищания народа. Возникает и весьма зловещее понятие — «семья Ельцина».
