Не забывает Бубеннов и о хвалебных откликах на роман, статьях, в которых проявилась «идейная слепота, беспринципность и связанность некоторых литераторов приятельскими отношениями. Нетрудно видеть, какой ущерб наносит всё это развитию советской литературы». Уже здесь содержится намек на писателей-приятелей определенной национальности. В других местах Бубеннов высказывается еще яснее. Он пишет о семьях Шапошниковых и Штрумов, их родственных связях, о враче Софье Осиповне Левинтон. Он негодует, что таких людей Гроссман изображает, как «типичную советскую семью», достойную быть в центре эпопеи о Сталинграде. Бубеннов публикует это как раз во время антисемитского процесса, обвинения врачей-убийц. Такая статья, напечатанная в то время в «Правде», пахла не только литературным разгромом Гроссмана, но и тюрьмой, а то и чем-то похуже. Не исключено, что и его хотели приплюсовать к сфабрикованному делу врачей. (Лип27).
Об обращении к Сталину, о реакции того, о торжестве Бубеннова наверняка стало известно еще до появления статьи. 16 января 53 г., состоялось обсуждение романа на редакционном совете издательства «Советский писатель». Гроссман отказался прийти на него. Позднее он, находясь в больнице, вместе с другими материалами, передал Берзер стенограмму этого заседания, велел прочитать ее и сохранить. Берзер подробно излагает и цитирует стенограмму (с.153..). Докладчик — старший редактор издательства Клавдия Сергеевна Иванова, человек мужественный и честный, фронтовик, хвалила роман, ссылалась на мнение Фадеева, говорила о том, что тот редактировал роман, что его дважды рассматривали в ЦК партии. Иванова утверждала, что главный герой романа — народ, который защищает Родину. Докладчик защищал интересы Гроссмана. Ей задают вопросы. Она отвечает. Но за ней слово сразу же предоставляется некоему И. А. Арамилеву, третьестепенному литератору, делающему карьеру. Он громит роман, как неудачное, порочное произведение, сравнивает Гроссмана с Фейхтвангером (тогда в СССР критикуемым), который, по словам выступающего, видит основное зло фашизма в его отношении к евреям и с этих позиций «еврейского буржуазного националиста» изображает немецкий фашизм; когда же американский фашизм снял антиеврейские лозунги, «у Фейхтвангера не оказалось никаких разногласий с американским фашизмом» (Берз158). Намекается, что Гроссман напоминает подобную позицию. По утверждению Арамилева, у Гроссмана, допустившего серьезные недостатки в изображении Гитлера, происходит примерно то же самое. Суть Гитлера в его романе раскрывается именно «на еврейском вопросе», выпячивается на первый план эта проблема, как будто бы самое характерная, с точки зрения Гроссмана, в фашизме. «И естественно, что здесь Гроссман скатывается на сионистские позиции Фейхтвангера, а надо раскрывать фашизм в том плане, как это сделано товарищем Сталиным» (Берз158-9).
За Армилевым выступают другие, и все осуждают Гроссмана, требуют существенных переделок, ничего не оставивших бы от романа. Почти хором все повторяют одно и то же: «Большая ошибка…Выхолащивается сущность фашистской агрессии», «это вопрос бесспорный, и мы должны со всей серьезностью указать Гроссману на то, чтобы он встал здесь на правильный исторический путь»; Гроссман «должен более художественно обрисовать образ товарища Сталина, на таком же уровне, как Бубеннов» и т. п., и т. д. (Берз161-2). Критик И. Гринберг, сам еврей, соглашаясь с предыдущими обвинениями, добавляет еще одно: в самом начале Сталинградской битвы автор погубил Вавилова, «который и появился-то в романе как представитель народных масс, как русский колхозник, гвардии колхозный активист» (161). Он же заявлял: «Говорить об истреблении евреев — это значит говорить об одном внешнем проявлении…» (т. е. не о сути фашизма — ПР).
И лишь немногие пытаются защитить Гроссмана, да и то с оговорками: Александр Бек, автор повести «Волоколамское шоссе», отмечаето жизненность и мощность романа, несмотря на провалы и слабости. По его мнению, не нужно создавать книге искусственных препятствий, пускай она отлежится, а автор потом поработает над ней, как Фадеев после критики «Молодой гвардией». Объективно это звучало как скрытое предостережение Гроссману: не идти по следам Фадеева. Бек солидаризуется с выступлением редактора Ивановой, считающей, что переделки можно сделать довольно быстро и коренного исправления не потребуется. С Беком сразу же не соглашаются, утверждают, что нужна «очень значительная работа», так как в романе «нет ни главного героя, ни главного героя народа», а фигура Штрума — вообще «лишняя в романе». При этом один из выступавших добавляет: «Зная несколько характер автора, я думаю, что он будет упорно отстаивать свою точку зрения» (Берз 163).
Заключительное слово произносит Лесючевский, главный редактор издательства «Советский писатель». Он выражает сожаление, что Гроссман не пришел на обсуждение, не прислушался к критике; «это первый случай, когда автор отказался присутствовать на обсуждении своего произведения» (163). В итоге выносится лицемерное постановление: 1.Рекомендовать автору и издательству при подготовке издания романа учесть замечания. 2. При выполнении этой работы издать роман отдельной книгой (т. е. после переделки, с учетом всех замечаниь — ПР). Что значило такое постановление? Принят или угроблен роман? Конечно, последнее. Он выйдет лишь в 56 г., после доклада Хрущева о «культе личности», в том же издательстве «Советский писатель», под редакцией той же Ивановой, со включением тех страниц, которые вычеркнуты в журнальном варианте.
А пока обвинения следовали за обвинениями. В «Литературной газете» (она еще в январе хвалила роман, относила его к лучшим произведениям прошлого года) 21 февраля 53 г. появилась редакционная статья «На ложном пути» (о романе В. Гроссмана «За правое дело»). В статье осуждались те, кто в прошлом хвалил роман: «В Московской секции прозы встали на вредные для дела позиции безудержного захваливания романа» (Берз152). Обличительная статья в журнале «Коммунист», подобные же выступления в других изданиях (Берз.182).
Заставили «покаяться» и редакцию «Нового мира». 2 февраля 53 г. в журнале происходит совещание по обсуждению романа. На этот раз на нем присутствует и Гроссман. Фадеева на совещании нет. От руководства Союза писателей присутствует А. Сурков. В центре — мнение о романе военных, генералов и полковников. Хотела ли редакция опереться на них, защищая роман? Или отмежевываясь от него? Гроссман вроде бы об этом не знал. А Твардовский? (Берз 165). Его вступительное слово. Вроде бы в прежнем духе, с признанием высоких достоинств романа, с призывом к деловому, объективному его обсуждению. Но далее о том, что нужно обратиться к фактам той действительности, которая легла в основу романа; «Могут ли эти успехи ослепить нас в отношении существенных и серьезных недостатков, которые имеются в первой части романа?» — задает риторический вопрос Твардовский. «Нет», — отвечает он сам себе. И начинает критиковать роман (Берз166). Выступают генералы. Один из них говорит, что образы «резко не удались. Они не являются типичными образами офицеров Советской Армии…». Другой (который хвалит роман за военные эпизоды), отмечает, что писатель «не показывает полностью роль товарища Сталина. Остальные стороны войны очень неплохо изложены» (169). Обсуждение идет на интеллектуальном уровне генералов. Сперва не слишком резко. Но кто-то привел Арамилева (о нем уже говорили). Почему? Зачем? Не военный. Не член редколлегии. Выступает второй раз за 10 дней, чувствуя себя гораздо более уверенным, чем в первый. Со ссылкой на Сталина, который поднял после окончания войны тост «за здоровье русского народа, как ведущей нации»: «В эпопее должен быть представлен русский народ»; «Мы не Иваны, не помнящие родства… А в романе ни слова об этом нет…Большой идейный порок». Особенно Арамилеву не нравится Штрум: «Главная роль — это Штрум, но Штрум не типичная фигура для такой роли. Штрум занимает непропорционально много места в романе», в рассуждениях Штрума присутствует «метод провокации».
