Не мало жертв оказалось и у американцев. В 67 г. возник пожар на «Аполлоне» (погибло 3 человека), в 81 г. взрыв «Челленджера» при взлете (погибло7 человек), в 2003 г. за 16 минут до посадки разгерметизировалась кабина Шатла «Колумбия» (погибло 7 человек). Были, вероятно, и другие жертвы. Но имелись и существенные отличия: «обыкновенного американца» о сроках полетов СМИ извещали зарание, происходящее во время их не держалось в тайне, сроки их не планировались в связи с днями памятных дат (за рубежом не без оснований утверждали, что некоторые советские полеты «были проведены почти исключительно в пропагандистских целях»), при нужде полеты откладывались, иногда по несколько раз, о безопасности астронавтов заботились неизмеримо больше.

И все же и советские космонавты, и американские астронавты сообща внесли славную, героическую страницу в завоевание космоса. После Гагарина, который оказался первым, в космосе побывали более 430 человек, из 32 стран. Но больше всего — советских. Им принадлежат рекорды по ряду показателей: С. Авдеев дольше всех пробыл в космосе (737 суток 14 часов), В. Поляков стал чемпионом по длительности одного полета (437 суток 17 часов, на станции «Мир»). Всего ее посетили 105 советских космонавтов (на пять больше, чем американцев). А вот по выходу в открытый космос американцы опередили советских (109 человек). И те, и другие намечают космические проекты, иногда фантастические. Американцы планируют к 2015 г. основать базу на Луне, а после 2020 г. начать готовить экспедицию на Марс. Россия объявила, что будет участвовать в экспедициях на луну и на Марс. Когда-то Советский Союз считал, что экспедицию на Марс он организует в 2005 г. Еще в 70-е годы в СССР обсуждался проект летающей тарелки, которая долетит д Нью-йорка за 50 минут, до Токио — за 53, до Сиднея за один час. Частные российские компании обсуждали проект полета на Марс в 2009 году. Предполагалось, что путь до Марса займет три года, что корабль будет состоять из двух жилых модулей, а третий, запасной, будет надувным, с оранжереей, замкнутой системой жизнеобеспечения. Корабль должен собирается на орбите, на высоте 500 км.; на нем будет огромный марсоход. Экипаж формировать лучше из женщин. Фантастика, даже не научная. Но обсуждалась всерьез. Под впечатлением первых полетов космонавтов. И все для мира на земле. Даже орбитальная станция называлась «Мир». Сейчас работает международная орбитальная станция. Обсуждения масштабных космических планов как-то приутихли. Зато о создании самых-самых современных и совершенных ядерных ракетных систем Россия в последнее время сообщает довольно регулярно.

Вернемся к «оттепели» (по названию повести Пановой). Она всё же в хрущевское время наступила. Разрешено то, о чем ранее и думать не смели. Напечатаны роман Солженицына «Один день Ивана Денисовича», его рассказы. Увидели свет роман Дудинцова «Не хлебом единым», повесть Казакевича «Звезда», многое другое. Выходят произведения, прежде запрещенные цензурой (например, в 62 году напечатан сборник пьес Булгакова). Сам Хрущев — инициатор публикации «Ивана Денисовича». Это сразу превратило повесть в некий официальный эталон, определяющий направление литературной политики новой власти. Ощущение интеллигенции, что «лед тронулся». Вечера поэзии в Политехническом музее: Евтушенко, Вознесенский, Окуджава, Ахмадулина и др. Выступление Дудинцева в Ленинградском университете, полное веры в будущее, оптимизма. Такой оптимизм разделяли очень многие. Он отразился, например, во многих стихотворениях Б. Слуцкого («я еще эту книгу без поправок издам»). Но ощущаются и опасения: не исключена возможность возрождения сталинизма. Как пример, — «Ночной смотр» Галича:

Все же даже здесь общий тон не мрачный: «утро родины нашей розовое». Не предсказание, а предупреждение.

Реабилитация многих репрессированных писателей, деятелей искусства, культуры. Письмо секретаря ССП А. Суркова в ЦК КПСС. 16 декабря 55 г. (того же Суркова, который недавно писал о необходимости освобождения от еврейских писателей). Секретно. О реабилитации таких писателей, о том, что поступают запросы: как обстоят дела с их литературным наследством. По словам Суркова, еврейских писателей было довольно много, они печатались на еврейском языке, переводились на русский, выходили еврейские периодические издания, альманахи. Сурков называет наиболее талантливых: Маркиш, Фефер, Квитко и другие; примерно с 50-го года большинство изданий на еврейском языке «прекратили существование. Перестали существовать и еврейские театры»; за последние 5 лет произведения еврейских писателей на еврейском языке вообще не появлялись; их переводы на русский и другие языки народов СССР свелись к минимуму; перед ССП в последние годы «вставали и другие вопросы, связанные с судьбой некоторых других национальных литератур». По словам Суркова, после репрессивных действий во время Отечественной войны «фактически перестали существовать национальные писательские группы немцев Поволжья, чеченцев, ингушей, балкарцев, крымских татар»; «все члены Союза писателей, принадлежащие к этим национальностям, были одновременно исключены из Союза». Сурков уже признает, что произведения реабилитированных еврейских писателей, «имеющие общесоюзное идейно-художественное значение, необходимо издавать в переводах на русский и другие языки на общих основаниях». Но ему и Секретариату Правления Союза Писателей непонятен вопрос о судьбе еврейской литературы и других литератур, «репрессированных в военное время национальностей» как литератур «национальных» (жирный шрифт текста — ПР). Поэтому Секретариат Союза Писателей ставит эти вопросы перед ЦК КПСС и просит указаний и советов, как их решать. ЦК разрешил издавать ряд книг классической и современной еврейской литературы в издательстве «Советский писатель» на еврейском языке (Бох120-21,609).

Все подобные изменения рождали надежды, как оказалось позднее, не оправданные. Беда многих писателей заключалась в том, что они потеряли осторожность, восприняли признаки «оттепели», доклад Хрущева на XX съезде партии о культе личности Сталина и т. п. как отрицание прежней системы, возможность говорить правду. Свое отношение к существующему они посчитали соответствующим новой партийной линии. И в русле такого понимания они создавали свои произведения, которые, как и в прежние времена, вызывали неодобрение властей, цензурные запреты, «проработку» авторов («1941, 22 июня» Некрича, «Теркин на том свете» Твардовского, «Жизнь и судьба» Вас. Гроссмана, «Доктор Живаго» Пастернака).

А власть цензуру отменять и даже облегчать вовсе не собиралась. Да и вообще оттепель оказалась понятием весьма относительным. В свое время Чернышевский писал о подобных явлениях в романе «Пролог»: «Весь образованный Петербург восхищался началoм своей весны. Вот уже третий день погода стояла не очень холодная, не совсем пасмурная; иной час даже казалось, будто хочет проясниться. Как же не восхищался бы образованный Петербург? Он был прав, если судить его чувство по петербургским понятиям о весне. Но, восхищаясь весною, он продолжал жить по-зимнему, за двойными рамами. И в этом он был прав». Многие же советские писатели в хрущевское время поверили, что и на самом деле наступает весна. И сразу же были наказаны за эту веру. Власти проводят ряд довольно суровых цензурных мероприятий, подтверждая, что многие партийные идеологические постановления сталинского периода продолжают действовать. В частности о журналах «Звезда» и «Ленинград». 5 мая 54 г. в Ленинграде состоялась встреча делегации английских студентов с группой советских писателей. О встрече сообщалось в особой Записке Ленинградского обкома от 27 мая. Беседа продолжалась 3.5 часа. Студенты задавали вопросы, «носившие провокационный характер». Например: «почему не издают Достоевского?» На все вопросы «даны четкие и правильные ответы». В частности, студентам показали том Достоевского, изданный недавно в СССР.