А тут еще страшная картина похорон. Когда-то, в древние времена (да и позже у первобытных народов) на похоронах вождя убивали его жену, рабов, чтобы было кому сопровождать его в царство теней. Нечто подобное произошло в огромном масштабе во время похорон Сталина. Известно, что царствование Николая II началось Ходынкой (на подмосковном поле, где для народа было устроено гуляние по случаю коронации, должны были раздаваться мелкие деньги, всякая снедь, рухнули подмостки; оказалось много покалеченных, задавленных насмерть). Ходынку сочли дурным предзнаменованием, которое оправдалось во время революции. Аналогичная катастрофа, страшная, кровопролитная, произошла и во время похорон Сталина (разве только даровых пирогов никто не обещал). Огромное количество скорбящего народа, желающего попрощаться с «дорогим отцом и учителем», москвичей, жителей других городов, специально приехавших в Москву, устремилось к Дому Союзов, где в Колонном зале было выставлено для прощания тело Сталина. Боковые улицы были оцеплены, загорожены грузовиками. Сколько погибло людей в образовавшейся давке — неизвестно. Ясно, что много. Одна из жертв помечена номером 1422. А номера ставили только на неопознанных трупах. Кровавая тризна. Страшное царство страшно закончилось. Позднее, в 1990 г. Е. Евтушенко сделал кинофильм «Похороны Сталина», но вообще об этом эпизоде позднее вспоминать не любили.

Прощание было обставлено пышно. Привлечены самые видные музыканты. Святослав Рихтер вспоминал: его специально вызвали в Москву из Тбилиси. Привезли в Колонный зал. Там уже находились Ойстрах, дирижер Мелик-Пашаев, квартет Бетховена, несколько оркестров, в том числе симфонический. Два дня музыкантов держали в Колонном зале «безвылазно». Не обошлось без неурядиц: симфонический оркестр начал исполнять шестую симфонию Чайковского и одновременно военный оркестр заиграл похоронный марш Шопена. На рояле, на котором играл Рихтер, заело педаль; музыкант нагнулся, стал поправлять ее; охрана сразу же заволновалась: «не бомбу ли он хочет подложить?».

Но все это было мелкими деталями по сравнению с тем, что творилось на улице. Все окрестности Дома Союза забиты людьми. В один день со Сталиным умер композитор Прокофьев. Пробиться к его дому оказалось совершенно невозможно. Да и вообще его смерть прошла совершенно незамеченной на фоне смерти Сталина.

9 марта 53 г. на Красной площади состоялся траурный митинг (на нее можно было попасть только по особым пропускам). Уже на митинге как — то прояснялось соотношение сил. Подготовка похорон была поручена комиссии во главе с Хрущевым. Он и открыл траурный митинг. Но особого знакового содержания его роль, казалось, не имела. Первым выступал Маленков, затем Берия, Молотов, другие. Здесь порядок выступлений имел существенное значение. Он определял место выступавшего на иерархической лестнице. Так они и вошли, в таком порядке, 10 марта 53 г. в кабинет Сталина после его похорон. Хрущев — последним. Тело Сталина поместили в мавзолей, рядом с Лениным.

Первым же оказался председатель Совета Министров Г. М. Маленков. Уже к концу жизни Сталина становилось более или менее ясно, что его наследником будет Маленков. Ему поручен отчетный доклад на XIX съезде партии, осенью 52 г. В частности там он остановился на проблемах литературы, претендуя и на роль ее теоретика. Типическое, по его словам, в реалистическом искусстве — основная сфера проявления партийности. Определение, списанное референтом у журналиста и литературоведа Д. П. Святополка-Мирского, в начале XX века заместителя министра (потом министра) Внутренних дел. Но это никого не волновало. И все повторяли гениальную формулу, «сформулированную» Маленковым. Говорилось в докладе и о необходимости сатиры: нам нужны советские Гоголи и Щедрины, «чтобы бичевать все негодное в прошлом». О настоящем речь не шла. И вскоре слова Маленкова начали повторять и цитировать, как истину в высшей инстанции, как прежде цитировались только слова «товарища Сталина». Их привел, в частности, Фадеев на заседании Президиума Правления советских писателей 24 марта 53 г., как руководство к действию: «Товарищ Маленков разработал проблему типичности, сказав, что типичность есть основная сфера приложения партийности в реалистическом искусстве, он показал, как нужно понимать типичное. Остро поставлен вопрос о развитии таких жанров нашей литературы, как сатира, чтобы бичевать всё негодное в прошлом» (Берз202). Вскоре появилось четверостишие:

А немалое число литературоведов, чувствующих откуда дует ветер, стали писать статьи и диссертации о роли сатиры в советской литературе.

Вернемся к Маленкову. Он был явно на первом месте. В газетных статьях цитаты из его выступлений, посвященных смерти Сталина, выделялись жирным шрифтом. Его имя всегда стояло впереди при перечислении советских «вождей». Зарубежные «голоса» острили: не успел Сталин умереть, как Маленков сразу влез в его калоши. Он упивался властью и кое-что проглядел.

Несколько в сторону. О «ритуале», «дипломатическом протоколе», своего рода спектакле, некой символике, до деталей маркированной, при оформлении публичных выступлений советских руководителей, «торжественных мероприятий», всяких парадов, приемов, в которых они участвуют. Сюда же относится форма сообщений об этом. Такой ритуал существовал и существует в разные времена, в разных государствах. Несмотря на то, что в СССР многократно заявляли о пренебрежении к такому ритуалу, связывали его с «проклятым прошлым» и с современным зарубежьем, именно в Советском Союзе он приобретает, пожалуй, особо важное значение. Оно, вероятно, связано с большей непредсказуемостью, отсутствием твердо установленного законом и традицией порядка, ролью подковерной борьбы при смене власти. Здесь значимо всё: и перечисление в газетах имен вождей, выход их на трибуну мавзолея во время праздников (кто за кем, как и около кого они стоят), и размещение портретов, величина их и пр. Моя жена пришла однажды перед праздниками на прием к секретарю Куйбышевского (центрального) райкома партии Ленинграда по каким-то шахматным делам. Технический секретарь на нее зашикала: «Что вы, что вы. Он сейчас занят чрезвычайно важным делом. Проверяет, как развешаны портреты на Невском проспекте. До вас ли ему?!». Знатоки с интересом следили за деталями ритуала: по изменению их можно было узнать о многом.

В 1953 г., как раз когда Сталин умер, я год не работал, готовил кандидатскую диссертацию и был «прикреплен» к парторганизации домоуправления. В комнате, где проводили партсобрания, естественно, висели портреты «вождей», членов Политбюро. И был там волшебный угол. Как только портрет «вождя» попадал туда, того почти сразу же снимали с его поста. Я с интересом наблюдал: кто следующий?

«Вожди», действительно, менялись быстро. Сразу после смерти Сталина первым стал Маленков. За ним, второе место, занял Берия. Потом шли Молотов и Ворошилов (не помню, кто из них впереди; как будто, Молотов). Затем остальные. Так и печаталось во всех газетах. Как раз в это время А. Н. Яковлев, в дальнейшем один из инициаторов «перестройки», в марте 53 г., стал работником ЦК КПСС. В восьмой главе (посвященной Хрущеву) своей книги «Сумерки», к которой мы будем неоднократно обращаться, он так вспоминает это время: прошли мартовские пленумы ЦК; на них поделили власть; казалось, что правящая группа действует дружно и никаких политических землетрясений не будет; всё идет по заведенному ранее порядку. Но все чего-то ждали. Никто не знал, чего именно; в идеологической сфере ничего не менялось; духовный пресс оставался беспощадным (250-51). Вскоре было опубликовано незаметное сообщение. Первым (не Генеральным, как было при Сталине) секретарем ЦК партии был избран Хрущев, имя которого находилось где-то среди «остальных», не то на шестом, не то на седьмом месте. А 26 июня 53 г., прямо на заседании Политбюро, военными был арестован Берия. Об аресте довольно долго ничего не сообщали. Лишь косвенные признаки заставили насторожиться иностранных корреспондентов. На следующий день после его ареста, 27 июня, на премьере в Большом театре оперы Юрия Шапорина «Декабристы» присутствовал весь московский бомонд, в правительственной ложе находились все члены Политбюро, правительственные руководители, но Берия отсутствовал. Западные корреспонденты недоумевали. 7 июля 53 г. «Голос США» сообщил об этом, как о тайне кремлевской ложи, не делая никаких определенных выводов. Сообщение «Голоса США» было напечатано в «Вестнике иностранной служебной информации» 8 июля 53 г. (экземпляр 29).