Всё по-прежнему, как и в довоенные времена, регламентировано, к чему вроде бы и привыкли. Регламентация касалась всего, в первую очередь периодической печати. Только корреспонденты влиятельных зарубежных газет иногда как-то пытались протестовать против этого. 14 мая 47 г. письмо ассоциации англо-американских корреспондентов Сталину: в беседе с Гарольдом Стассеном Вы привели сообщения иностранных корреспондентов, в которых содержалась клевета на действия советского правительства, обосновывая этим необходимость цензуры сообщений из Советского Союза; но приведенные сообщения даны вовсе не корреспондентами, находящимися в СССР, написаны в Лондоне, корреспондентами, не бывавшими в Советском Союзе; ясно, что советская цензура не может не пропустить таких сообщений; но она вредит авторитету корреспондентов, действительно работающих в СССР; эти корреспонденты могли бы опровергнуть клеветнические сообщения, которые появляются в заграничной прессе — серьезный аргумент в пользу отмены цензуры. Корреспонденты обращали внимание и на то, что ни в США, ни в Великобритании работники печати не ставятся в такие ограничительные условия, в которых они работают в Москве. Под обращением стоят подписи 13 корреспондентов самых влиятельных газет и агентств (Бох 512). На такой «крючок» советские власти, естественно, не попались. Никакой реакции на письмо не было. Оно осталось гласом вопиющего в пустыне.
Всё, сказанное выше, к художественной литературе, к искусству имело лишь косвенное отношение. В первое время после войны в обуздании их наступило некоторое затишье, хотя и весьма относительное. Руководство этой сферой помнило свое место, необходимость обо всем просить разрешение у партийного начальства. Выяснялись разные организационные вопросы цензуры над литературой и искусством. Один из них, всё время обсуждавшийся и корректировавшийся, — вопрос о разграничении функций контроля над художественным репертуаром и произведениями искусства, между Главлитом, Главреперткомом и Главискусством. Была возможность после запрещения в одной инстанции искать поддержку в другой, что беспокоило главного начальника — Агитпроп ЦК. Устраивались показательные проверки, проводились слушания, выпускались постановления. Но дело не менялись к лучшему. В связи с этим 30 октября 46 г. письмо Председателя Комитета по делам искусств при Совете Министров СССР М. Храпченко Начальнику Управления пропаганды и агитации ЦК Г. Ф. Александрову: о дублировании контроля над скульптурой и живописью, художественными выставками и музеями. Храпченко предлагает следующее разграничение: Главреперткому поручить контроль за художественными выставками и музеями, рассмотрение и утверждение образцов, моделей и эталонов скульптурных и живописных произведений, предназначенных для массового копирования; он же должен контролировать качество массовой живописи и скульптуры. Главлиту поручен контроль над печатной продукцией изобразительного искусства (репродукции, плакаты, графические издания, «Окна ТАСС» и др.). Но неразбериха продолжалась. 28 августа 51 г.: Постановление Совета Министров СССР: цензура произведений искусства возлагалась на Главлит, а идейно-художественный контроль за репертуаром театров, музыкальных коллективов, цирков и концертных исполнителей, работа с авторами — на Комитет по делам искусств. Давалась подробная роспись, что, где, как, кто должны контролировать (42-3). Всё это любопытно не само по себе, а как пример мелочной регламентации, попыток всё контролировать и споров о том, как этот контроль осуществлять.
Одним из первых конкретных послевоенных литературных гонений и продолжением придирок к «женской теме» (Кетлинская, Инбер) является письмо от 24 декабя 45 г. руководителя отдела Культуры ЦК Д. А. Поликарпова в редколлегию журнала «Знамя». Поликарпов пишет о том, что он ознакомился с рукописью повести В. Пановой «Спутники» и считает произведение ошибочным, извращающим действительную картину быта и семейной жизни советских людей; персонажи — мелкие люди, запутавшиеся в неурядицах, убогие в духовном отношении. Поликарпов категорически возражает против печатанья «Спутников»: публиковать произведение в таком виде было бы грубой ошибкой. Он настаивает на проведении специального заседания редколлегии с участием автора и чтением его заявления (о чем? о признании ошибок? — ПР).
Новое письмо Тарасенкова Маленкову. 19 марта 46 г. С развернутой жалобой на Поликарпова (предыдущее письмо с жалобой на него отправлено Тарасенковым Жданову весной 45 г., еще до окончания войны. См. пятую главу). В письме идет речь об отношении Поликарпова к дневникам Инбер, к повести Пановой (Всё же Еголин и Иовчук, после письма Тарасенкова в ЦК, разрешили печатать повесть Инбер.) Поликарпов продолжал настаивать на своем запрещении. Возникла скандальная ситуация. Тарасенкова «прорвало». Он был прав. А, может быть, почувствовал и непрочность положения Поликарпова. Как бы то ни было, 3 апреля 46 г. Поликарпов был все же снят с поста оргсекретаря ССП. Политбюро ЦК утвердило это решение 9 апреля.
Обстановка вроде бы стала спокойнее. Как бы подтверждались надежды интеллигенции, писателей на то, что после победы возврат к прежним идеологическим погромам невозможен. Начали забываться события 43–44 гг. В 46 г. отменено постановление Секретариата ЦК «О контроле над литературно-художественными журналами». Снятие с поста Поликарпова также осмысливалось как усиление либеральных тенденций, ослабление идеологического контроля.
На самом деле это было лишь затишьем перед бурей. Временная пауза отнюдь не означала, что власти «осознали» вред гонений на литературу, что меняется цензурная политика. Менялась не она, а люди, да и то отдельные люди (а иногда и объекты преследований). В действительности события разворачивались совсем не в либеральном направлении, и самому Зощенко, в какой-то степени питавшему радужные надежды, суждено было стать одним из центральных персонажей развернувшейся цензурной бури.
К концу войны имен и произведений, — и старых, и новых, — достойных осуждения в специальном партийном постановлении, было более чем достаточно. Но судьбы главных жертв будущей идеологической компании, Зощенко и Ахматовой, складывались довольно благополучно. В 42 г. «Правда» опубликовала стихотворение Ахматовой «Мужество». В 43 г. в Ташкенте издан сборник Ахматовой «Избранное. Стихи». Имя Ахматовой ни разу не упоминалось среди тех, кто подвергался «проработке» в 43–44 гг. Стихи Ахматовой напечатаны в 4 номере журнала «Знамя» за 44 г. В плане Гослитиздата, утвержденном Оргбюро ЦК летом 45 г., числился ее сборник «Стихи.1909–1945», объемом в 6 печатных листов, тиражом в 10 тыс. экз. (наряду со сборниками А. Толстого, Шолохова, Тихонова, Пастернака, Бедного, Есенина и др.). В марте 46 г. в издательстве «Правда» подписана к печати ее новая книга «Избранные стихи. 1910–1946», которую предполагалось выпустить тиражом в 100 тыс. экземпляров (выпуск запрещен сразу после Постановления в августе 46 г.).
Казалось, успокоилось и с Зощенко. Прежние его передряги не сказались на его положение в писательской организации. Отстраненный в 43 г. от работы в «Крокодиле», в конце 44 г. он снова начал там публиковаться. По- прежнему член правления ССП и его Ленинградского отделения. Печатает в разных изданиях свои произведения. Решил оставить сатиру (от греха подальше), заняться «созданием положительных типов». Цикл рассказов о войне. Приступил к работе над большой книгой о партизанах, но она не писалась. Создание комедий. Две из них для ленинградских театров: «Парусиновый портфель» и «Очень приятно» (третья, «Пусть неудачник плачет», не принята к постановке и не опубликована). Рассказы для детей и фельетоны. В 45 г. пять произведений Зощенко напечатаны в «Известиях». Его рассказы публикуются в журналах «Ленинград», «Звезда», в газете «Комсомольская правда». В апреле 46 г. он награжден медалью «За доблестный труд в годы Великой Отечественной Войны» (ее давали массово, но не «крамольным» писателям). 6 июня 46 г. в «Ленинградской правде» опубликована положительная статья Ю. Германа о Зощенко (позднее о ней в постановлении сказано: «подозрительно хваленая» — т. е. хвалебная — ПР). В конце июня 46 г., в сдвоенном номере (5–6) журнала «Звезда», напечатаны «Приключения обезьяны».
