Ленин непосредственно руководит в это время вопросами управления печатью, вплоть до деталей, до организации наблюдения за каждым издательским работником. 11 декабря 20 г. письмо Ленина в Госиздат об установлении порядка издания книг и усилении ответственности каждого редактора, контроля над ним (Бох33). Примером вмешательства Ленина в издательское дело по частному конкретному поводу является его письмо 07 августа 21 г. в Наркомзем и Госиздат о книге С. Маслова «Крестьянское хозяйство“: “ Из просмотра видно, что насквозь буржуазная пакостная книжонка, одурманивающая мужичка показной буржуазной ''ученой'' ложью. Почти 400 страниц и ничего о советском строе и его политике, — о наших законах и мерах перехода к социализму и т. д. Либо дурак, либо злостный саботажник мог только пропустить эту книгу. Прошу расследовать и назвать мне всех ответственных за редактирование и выпуск этой книги лиц» (Бох33-34). В оценке сказывается и особенность политического стиля Ленина. В словах он не стеснялся («пакостная книжонка», «дурак», «злостный саботажник»). Такая терминология вообще характерна для стиля Ленина и отражает его идеологическую позицию, абсолютную уверенность в своей правоте и пренебрежение, ненависть к «врагу» (не столько спор с противником, сколько чуть ли не площадная ругань его). Приведенные слова Ленина еще не самые грубые. Употреблял он и погрубее. Иногда его оценки людей, партий, событий были просто хамскими. Создается впечатление, что он специально старался в ряде случаев, распоясавшись, выразиться погрубее, излить клокотавшую внутри него желчь, которой накопилось очень много.
Резко отзывается Ленин и о журнале «Экономист», называя его «органом современных крепостников, прикрывающихся, конечно, мантией научности, демократизма и т. п.» (22 г.). Знаменательно, что слова типа «ученой», «научность», «профессоров» Ленин неоднократно употребляет в значении ироническом (отражение его общего отношения к интеллигенции). Он требует регулярной цензуры «литературной деятельности профессоров и писателей». В письме Дзержинскому (май 22 г.) Ленин предлагает: «Обязать членов Политбюро уделять 2–3 часа в неделю на просмотр ряда изданий, проверяя исполнение, требуя письменных отзывов…». Горбачев, по его словам, еще со студенческих лет запомнил слова Ленина, произнесенные в то время, когда партия была еще в подполье: «Больше света» (позднее Горбачев узнал, что это — предсмертные слова Гете). Горбачев воспринял их, как своего рода кредо, как лозунг, призывающий к гласности, но постепенно начал понимать, почему этот лозунг после революции «канул в Лету» (очень уж он не подходил номенклатуре, всем, кто причастен власти). Горбачев стал понимать и то, что «не кто иной, как Ленин, распорядился установить жесткий государственный контроль над информацией. — Почему? — задавал Горбачев себе вопрос. — Неужели большевики боялись открытой схватки со своими идейными противниками? Этот вопрос всегда меня интриговал». Тем не менее Горбачев полагал, что внутри партии в первые годы гласность не ограничивалась. У него создавалось впечатление, что, несмотря на Гражданскую войну, иностранную интервенцию, отчаянное положение молодой Советской власти, партия не боялась дебатов, не считала возможным ограничить свободу мнений, высказываний, критики.
Ему казалось, что «Ленин сознательно стимулировал ''вскрытие'' внутрипартийных разногласий, по крайней мере на первых порах. И несогласные не удалялись им из руководства“. Горбачева, по его словам, удивляло, что, “ с одной стороны, Ленин был сторонником свободной дискуссии в партии, а с другой — он же выступил на Х1 съезде с резолюцией о запрете фракций, фактически означавшей беспощадную борьбу со всяким инакомыслием. С одной стороны, он выступал против бюрократизации партийной работы, подмены демократического централизма бюрократическим. А с другой, доводил выяснение отношений со своими оппонентами до изгнания их из партии и даже раскола. Не объясняется ли это противоречие сменой условий? В какой-то мере, конечно, да <…> Но, полагаю, не меньшее значение имеют здесь черты характера, абсолютная уверенность в своей правоте. Ленин любил спор до той поры, пока мог сразить соперника своими аргументами, несокрушимой логикой. Но там, ''где коса находила на камень'', где противник не хотел сдаваться, он не останавливался перед крайними мерами». В конечном итоге Горбачев приходит к выводу, что уже для Ленина оказывается типичной крайняя резкость, грубость, нетерпимость (Горбачев. Жизнь и реформы. Кн. 1. М.’1995. Гл.10. Больше света: гласность. С. 314–15).
Миф о Ленине — один из самых устойчивых мифов советской эпохи, как и другие мифы, сложившиеся в СССР, продолжает существовать и сейчас. При статистическом опросе в апреле 05 г. 81 % опрошенных считало, что Ленин много сделал, как исторический деятель, и что он — хороший человек. Из остальных 19 %, отвергающих историческую роль Ленина, каждый 5-й считал, что человеком он был хорошим. Мало кто знает или помнит, что концентрационные лагеря — предшественники Гулага появились уже при Ленине, о чем, в частности, пишет В. Гроссман в повести «Всё течет». Ленин был инициатором «красного террора», жертвами которого стали не только враги революции, но и тысячи невинных людей. Он являлся вдохновителем беспощадных расстрелов, жестоких расправ. «Крестным отцом красного террора» называет его исследователь Арутюнов. «Тайно подготовить террор: необходимо и срочно», — предписывал Ленин Крестинскому. Ленину вторили его сподвижники. «Мы должны увлечь за собой 90 миллионов из ста, населяющих Советскую Россию. С остальными нельзя говорить — их надо уничтожить», — говорил Зиновьев, в то время один из соратников Ленина, на 7-й Ленинградской партийной конференции в сентябре 18 г.) (Арут396). Писатель Замятин утверждал, что Ленин: «не всемогущий чародей, а хладнокровный фокусник, не жалеющий ни чести, ни жизни пролетариата» (207).
На двухтомной книге Арутюнова («Досье без ретуши. Ленин. Личностная и политическая биография» (М., «Вече», 2002. Т.1. 479 с. Т. П. 479 с.) следует, пожалуй, кратко остановиться. Она, по моему мнению, представляет несомненный интерес. Фундаментальная биография с огромным количеством подробностей, иногда, вероятно, излишних, не всегда, видимо, достоверных, с обилием документального материала, который не всегда возможно проверить, разоблачающая не только Ленина во всех деталях жизни, но и его далеких предков. Создается впечатление, что автор несколько демонизирует Ленина, видит злодейство в каждом его поступке, определяемом порочными генами. Несмотря на это, думается, книга Арутюнова интересна и полезна, особенно в той своей части, где идет речь об отношении Ленина к печати, об его соратниках, о Сталине, о более поздних событиях второй мировой войны.
Подводя итог преступлениям, совершенным Ленином и его сподвижниками, Арутюнов делает вывод: массовые террористические акты, расстрелы, грабежи и разбои, бандитские акции против других государств, оскорбительные нападки на их народы и т. д. нельзя расценивать иначе как преступные террористические акты международного масштаба; страшное зло для многих поколений; оно продолжает существовать и сегодня; поэтому большевизм, его лидеров, активных участников преступных актов, во главе с Лениным, необходимо судить, пусть посмертно, международным военным трибуналом, как это было сделано в Нюренберге (46 г.) и в Токио (48 г.) (Арут397). Арутюнов приводит список самых крупных, с его точки зрения, 10 мировых террористов, где на первом месте стоит Ленин, на втором — Сталин, на 3-м — Гитлер, затем идут Муссолини, Мао Цзе Дун, Кастро, Пол Пот, в конце Бен Ладен (Арут 399).
Не говорю о правомерности той последовательности, в которой даются названные Арутюновым преступники (с нею можно спорить). Но первые два имени, по-моему, поставлены совершенно справедливо. Они «по заслугам» делят первое-второе места. Возможно, на первое место следует все же поставить Сталина. Ленин просто не успел «развернуться», мало ему было предоставлено времени, поэтому и жертв меньше. Зато Ленин был «основоположник», учитель, наметивший тот путь, которым пошла советская страна («И Ленин великий нам путь озарил»). Сталин поклялся выполнить заветы Ленина. И он с лихвой сделал это.
