Но на грани 80-х — 90-х гг. рассчитались и с ним. В сентябре 89 г. «Русский курьер» получил третье предостережение и был подчинен предварительной цензуре за статью «Дворянские вопли и аргументы для вымаливания подаяния», посвященную задолженности помещиков дворянскому банку. В этой статье, по утверждению Дурново, «выразилась вся злоба упомянутой газеты против дворянского сословия». На всеподданнейшем докладе по поводу вынесенных «Русскому курьеру» предостережений царь наложил резолюцию: «Совершенно одобряю. Желательно было бы совершенно прекратить издание этой поганой газеты». Газету формально не запретили, но подвергли предварительной цензуре и поставили в такие условия, что вскоре редакция была вынуждена прекратить издание.

Аналогичная история произошла с московской еженедельной газетой «Русское дело» (издатель-редактор С. Ф. Шарапов). В 88 г. она получила за «вредное направление» два предостережения, а в 89 г. — третье. Редакция придерживалась либерально-славянофильских взглядов, весьма далеких от всякой радикальности. Но и такое направление цензуру не устраивало. Характеризуя его, Толстой отмечал, что оно обнаруживает «во-первых, крайне враждебное отношение к нашей дипломатии, которую постоянно и в весьма грубой форме упрекает <…> в пренебрежении к русским интересам; во-вторых старается доказать, что Россия жила правильной жизнью только во времена земских соборов». Непосредственной причиной третьего предостережения и приостановки издания на шесть месяцев явилась статья-памфлет о судьбах русского дворянства, с антидворянскими высказваниями, что, по словам Толстого, «служит лишь одним из образцов явно демократических тенденций этой газеты». На докладе Толстого царь написал: «Действительно дрянная газета». После приостановки газета не выходила (Зай296-7).

Как видно из сказанного, большинство из запрещенных и прекративших выходить в результате цензурных репрессий периодических изданий были отнюдь не радикальными. Все они выступали иногда с оппозиционными статьями, критикуя отдельные стороны деятельности правительства, затрагивая более или менее острые вопросы (о тяжелом положении крестьянства, непосильных податях, необходимости расширения прав земства, продолжения реформ и пр.). О коренных проблемах русской действительности они и не заикались. Но и такая критика вызывала недовольство властей. В рассматриваемый период даже нейтральная позиция, с точки зрения правительства, была недостаточной; от печати, да и вообще от благонамеренного обывателя, требовалась не пассивная, а активная лояльность. Это прекрасно отразил Салтыков-Щедрин в романе «Современная идиллия» (печаталась с 77 по 83 г.). Именно оттуда взят первый эпиграф к седьмой главе.

Один из персонажей романа, полицейский чин Выжлятников, «вразумляет» повествователя: «рассуждают <…> коль скоро ты ничего не сделал, так, стало быть, шкура — твоя? Ан нет, это неправильно. Ничего-то не делать всякий может, а ты делать делай, да так, чтобы тебя похвалили!». Чтобы сберечь шкуру, надо это заслужить, надо активно включиться в деятельность властей, собирать «статистику», которая имеет в виду привести «в ясность современное настроение умов».

Следует добавить, что в многочисленных запрещениях эпохи Александра III принимал непосредственное участие император, сопровождавший доклады о них весьма одобрительными и грубыми репликами.

Остановимся на некоторых периодических изданиях, которые продолжали выходить, не были запрещены. Они также постоянно подвергались цензурным взысканиям. По силе своего влияния, после «Отечественных записок», следует назвать журнал «Вестник Европы» (1866–1918), редактируемый. М. М. Стасюлевичем. Особой популярностью в нем пользовалось «Внутреннее обозрение», которое вел талантливый публицист и крупный ученый К. К. Арсеньев. Не революционное, но оппозиционное издание, вызывавшее неприязнь властей. По мнению Министерства внутренних дел, общее направление «Вестника Европы» в 80-е гг. «проникнуто систематическим непримиримым недоброжелательством ко всем мероприятиям правительства, имеющим целью упрочение коренных основ нашего государственного устройства, водворения законного порядка в стране и отрезвление умов от ложных и вредных учений». В 89 г. журнал получил предостережение. Во всеподданнейшем докладе по этому поводу говорилось, что «Вестник Европы» «постоянно называет настоящее время ''временем контрреформ'' и ко всем реформам, ко всем наиболее важным административным распоряжениям находится в явной оппозиции». Тем не менее, несмотря на ряд взысканий, «Вестник Европы» умудрился просуществовать до первых годов советской власти.

С либеральным народничеством, в частности с Н. К. Михайловским, был связан ежемесячный московский журнал «Русская мысль» (1880–1918). Он интересен, в частности, тем, что печатал произведения видных русских реалистов, писателей демократического лагеря: Д. Н. Мамина-Сибиряка, Г. И. Успенского, В. Г. Короленко, А. П. Чехова, М. Горького. За подписью Андреев в нем опубликовано несколько произведений Н. Г. Чернышевского. (в частности, «Материалы для биографии Н. А. Добролюбова»). В журнале напечатаны «Очерки русской жизни» Н. В. Шелгунова, последователя Чернышевского, статьи видных литературоведов, историков, социологов (н.и. Стороженко, А. М. Скабичевского, Р. Ю. Виппера, В. О. Ключевского и др.).

Из газет были наиболее популярны и влиятельны «Русские ведомости». Они основаны еще в 63 г. Н. Ф. Павловым. Выходили в Москве до 1918 г. Несколько раз меняли направление, сохраняя лишь название. К середине 70-х гг. превратились в одну из самых влиятельных газет, в либеральное издание с широким кругом сотрудников, в том числе крупных писателей, общественных деятелей демократического направления, литераторов народнического толка, многих эмигрантов (Салтыков-Щедрин, Глеб Успенский, Д. Н. Анучин, В. А. Гольцев, П. Г. Зайчневский, П. Л. Лавров, Н. К. Михайловский, А. И. Эртель, Н. Ф. Щербина и др.). Редактировал ее в это время В. М. Соболевский.

Салтыков-Щедрин говорил Соболевскому, что сотрудничает в его газете «именно потому, что считаю ''Р<усские> В<едомости>'' единственным в настоящее время порядочным печатным органом, и сожалею лишь о том, что это газета, а не журнал». Феоктистов однажды сказал о «Русских ведомостях»: «Скверная газета: скверно говорит, скверно и молчит». Министр внутренних дел И. Н. Дурново в одном из всеподданнейших докладов отмечал, что эта газета «принадлежит, несомненно, к разряду наиболее вредных органов нашей периодической печати»; предосудительное направление её выражается преимущественно в пассивной оппозиции правительству; «соблюдая большую осторожность, она не решается явно порицать его распоряжения, но на страницах ее никогда не выражается ничего, что свидетельствовало бы о сочувствии ее к его деятельности» (Зай276).

Всячески преследуя оппозиционную периодику, с трудом мирясь с существованием нейтральной, правительство поддерживает издания, выдержанные в духе той новой, агрессивной благонамеренности, о которой писал в «Современной идиллии» Щедрин. Изображенный там «редактор по найму» Иван Иванович Очищенный в духе такой благонамеренности собирается издавать свою «асенизационно- любострастную» газету «Краса Демидрона». В его газете «обязался исключительно помещать <…> распутные труды свои» «знаменитый г. Зет» (псевдоним В. П. Буренина, к этому времени крайнего реакционера, автора клеветнических пасквилей; на него была сочинена эпиграмма:

Именно такую благонамеренность проявляли издания реакционного лагеря. Лидером их являлись «Московские ведомости» Каткова, превратившиеся по сути в своеобразный правительственный официоз. Всяческая поддержка правительственного курса, но и демонстрация независимости: довольно резкая критика отдельных сторон правительственной политики, некоторых высокопоставленных государственных деятелей. За подобную критику редактор любой другой газеты, кроме кн. Мещерского — издателя журнала «Гражданин», был бы в 24 часа выслан из Петербурга, а издание было бы запрещено. Катков чувствует себя вне правил и законов, установленных для других. В июле 84 г., видимо, по поводу замечания в связи с тем, что в его газете не появилось какого-то «правительственного сообщения», он пишет Феоктистову: «Я полагаю, что правительство не должно смотреть на себя как на слепую машину и руководствоваться формальностью. Точно так же правительство не может одинаково относиться к порядочным людям и жуликам. Я имею слабость относить себя не к жуликам» (Зай278). В переводе на обычный язык это означало: я особенный и для меня общие законы не писаны.