В мае 62 г. Никитенко пишет в дневнике о продолжении неладов с Валуевым. Тому не нравилось желание сохранить за редакцией известную степень самостоятельности, без которой не может быть доверия общества. Валуев всё время твердит, что его не слушаются. Никитенко пишет о нем и о других: «Все наши государственные люди решительно ниже посредственности, люди бездарные, не способные ни к какой светлой, широкой мысли, ни к какому благородному усилию воли». И задает риторический вопрос: какая сила может поддерживать правительство, «состоящее из таких гнилых элементов, из этих бюрократических ничтожеств?» (272). Он принимает решение послать Валуеву письмо по поводу его придирок, беспорядков в газете, потребовать установления точной суммы на ее содержание; если Валуев с ним не согласится, подать в отставку. Письмо отправлено. По поводу него объяснение с Тройницким: Валуев сердится, говорит, что его лишают права заниматься интеллектуальной стороной газеты, что к нему несправедливы, но сумму на издание всё же определяет (272-73).
Мысль об отставке всё чаще встречается в дневнике. О неполадках в газете, ошибках и опечатках. И вывод: «Нет, решительно надо подавать в отставку». Всё резче о Валуеве: «Всякое живое слово в газете вызывает в нем досаду, которую он срывает на опечатках и тому подобных мелочах»; газете остается ограничиваться перепечаткой его циркуляров и официальностей. Тройницкий сообщает Никитенко, что Валуев недоволен газетой; сам Тройницкий согласен, что министр придирается к мелочам; Никитенко объявляет о намерении уйти в отставку; Тройницкий, зная отношение Валуева, не отговаривает Никитенко. В конце июня 62 г. просьба об отставке подана. Т. е. редактором «Северной почты» Никитенко пробыл всего несколько месяцев, самых тяжелых, когда надо было налаживать выпуск новой газеты (столько же выдержал Пушкин жизни при дворе). За это короткое время надежды на либерализм Валуева превратились в полное в нем разочарование. Да и Валуев понял, что с Никитенко ему не по пути, хотя тот отнюдь не был радикалом. Валуеву требовался послушный исполнитель его воли, не имеющий собственных убеждений, тем более либеральных. Министр подает царю доклад об увольнении Никитенко. Царь соглашается. 30-го июня Валуев в письме Никитенко извещает его об увольнении, говорит при расставании о дружеском отношении, хвалит уволенного и т. п. (282-83). Вскоре становится ясно, что «Северная почта» не соответствует первоначальному замыслу. Она не стала камертоном, на который равняется пресса, превратилась в скучную, непопулярную газету. Ее читали, главным образом, чиновники, чтобы познакомиться с различной официальной информацией, которую она публиковала (назначения, распоряжения и пр.). Редакторы её часто менялись (Н. В. Варадинов, И. А. Гончаров, Д. И. Каменский). Все они в большей или меньшей степени были связаны с цензурными инстанциями. Уже с первой половины 60-х гг. «Северная почта», по существу, ограничилась выполнением функций, ставших позднее задачей «Правительственного вестника» (официальная информация).
1 января 62 г., одновременно с «Северной почтой», появилась и другая газета, «Наше время». Вернее, она не появилась, а была преобразована. С 60-го года, в Москве, под таким названием выходила еженедельная газета, редактируемая литератором Н. Ф. Павловым. В первые два года она издавалась в умеренно-либеральном направлении, была бесцветной, но не охранительной. Популярностью она не пользовалась. Дела ее шли плохо. Возник вопрос об ее прекращении, а тут еще цензурные придирки. И Павлов капитулировал.
Когда-то давно, в середине 30-х гг., Павлов был довольно известным писателем. В 35 г. опубликованы его три повести («Аукцион», «Именины», «Ятаган»), вызвавшие резкое недовольство властей и сочувственный отзыв Белинского в статье «О русской повести и повестях г. Гоголя». Критик писал, что талант Павлова, его первый, но впечатляющий опыт, «подает лестные надежды»: «Поприще г. Павлова еще только начато, но начато так хорошо, что не хочется верить, что оно кончится дурно…». Надежды не оправдались. Крупным писателем Павлов не стал. Но помня об его дебюте, власти относились к нему с подозрением и в начале 60-х гг. Попытки переиздания повестей Павлова встретили цензурное сопротивление. В 61 г. в Главном Управлении цензуры рассматривался вопрос о гонении на Павлова со стороны председателя московского цензурного комитета М. П. Щербинина. В примечаниях сказано, что Щербинин стремился заставить изменить направление газеты, но, возможно, уже тогда возникал вопрос о переиздании повестей. Во всяком случае Никитенко поручили разобраться в деле. В дневнике Никитенко за 63 г. упоминается о заседании Совета Главного Управления цензуры: Павлов просил о переиздании 3-х повестей, запрещенных в 35 г. Никитенко докладывает о своем мнении: «Именины» и «Аукцион» пропустить беспрепятственно, «Ятаган» невозможно разрешить: повесть производит ужасное впечатление; изображение гнета начальника над подчиненным, средством к которому является военная дисциплина. Совет утвердил мнение Никитенко, издание повестей Павлова не состоялось (572-3).
В конце 61 г. Павлов ведет переговоры с Валуевым. В результате он получает субсидии, становится издателем-редактором «Нашего времени», газета превращается в ежедневное официозное издание, ей разрешено расширить программу, включить политический отдел. В 63 г. газета преобразована в другую, «Русские ведомости», которые выходили до 1918 г., сперва издателем-редактором оставался Павлов и газета сохраняла официозный курс; затем редакция и направление меняются и с середины 70-х г. «Русские ведомости» становятся одной из наиболее влиятельных газет, с широким кругом сотрудников, в том числе демократического толка. Но это уже совсем другая история. А нам следует вернуться к газете «Наше время».
О превращении ее в официоз идет речь в воспоминаниях Б. Н. Чичерина «Московский университет»: «В конце 1862 года (ошибка — в конце 61 г. — ПР), уезжая в Петербург, я оставил его в самом ужасном положении… Приходилось закрывать журнал… старик не знал, что ему делать. Каково же было мое удивление, когда он вдруг явился ко мне в Петербург, бодрый, живой, с новыми планами и надеждами… Знаешь, что я придумал? — сказал он мне. — Я хочу издавать газету для народа: по 3 рубля; она наверное пойдет. Этим миллионам освобожденных крестьян надобно дать какое-нибудь путное чтение, чтобы они знали, что делается на свете. Я уверен, что само правительство пойдет мне навстречу… И точно: помощь была ему оказана… Павлов сразу обворожил министра государственных имуществ Зеленого, который взялся разослать его газету „Русские ведомости“ во все волости государственных крестьян. То же самое обещал и Валуев…» (Щедрин, 570-71).
Об этом же сообщается в дневнике Никитенко: запись 28 октября 61 г.: Павлов торжествует: царь разрешил ему еженедельную газету «Наше время“ превратить в ежедневную, с политикой, чего так трудно сейчас добиться; кажется, газета будет полуофициальная» (235). Издание Павлова стало как бы неофициальным союзником «Северной почты». Секретное предписание Валуева пересылать депеши, получаемые для «Северной почты», «Нашему времени», в Москву, правительственным телеграфом (93). В первой книжке «Современника» за 62 г. И. Панаев (Новый. поэт), намекая на субсидии, сообщал, что, по слухам, Павлов сумел «обеспечить её (газеты- ПР) существование в новом виде, независимо от подписки» (93). Павлов ответил статей «Изъявление благодарности „Современнику“», где пообещал осведомить читателей о домашних, личных делах Панаева и Некрасова (намек на отношения Некрасова и Авдотьи Панаевой). Валуев, видимо, не одобрил обещания Павлова (назревал скандал) и, вероятно, поставил об этом в известность редактора «Нашего времени». Смерть Панаева (19 февраля 62) помогла Павлову выпутаться из неприятной ситуации, разыграв благородную сцену (не могу чернить мертвого).
О преображении «Нашего времени» писала и «Искра». Помещенные в ней стихи заканчивались недвусмысленным намеком:
