— Здравствуйте.

— Здравствуйте, — женщина попыталась улыбнуться в ответ, стеснительно заправляя давно немытые, когда-то роскошного цвета волосы под платок.

Теперь Никандров отчетливо видел, что женщине не больше двадцати пяти лет, что она умна, скрытна, что с документами у неё наверняка все в порядке. Её длинные, красивые пальцы были тоже давно неухожены и не обезображены золотыми кольцами, которыми до войны не в меру украшали себя как русские, так и чеченки.

— Куда путь держите, красивая, незамужняя? — поиграл словами Никандров, не сводя глаз с лица беженки.

— В Моздок хочу выехать, — тихо сказала она и застегнула верхнюю пуговицу потерявшего белый цвет великоватого ей пальто.

— Почему раньше не могли выехать? Какие препятствия были? — сказал майор, ощупывая молодую женщину дерзким, молодцеватым взглядом.

— Мать у меня убили, — опустив голову и уже громче, чтобы слышали все, ответила беженка.

— Кто?

— Да кто ж его знает. Снаряд залетел в квартиру. Первую комнату разворотил, а до третьей, где мы с мамой на полу лежали, осколки долетели.

— У боевиков тоже артиллерия есть, — нейтрально сказал майор.

На их разговор уже обращали внимание. Проходящие мимо беженцы невыразительно-легко скользили по ним взглядом. Солдаты внутренних войск — хозяева блок-поста, зная, что «собровец» никогда просто так не цепляется, с интересом ждали развязки происходящего.

— Документы у вас какие есть на руках? — поинтересовался Никандров. Он был на редкость спокоен. Хотя впервые за месяц командировки в Грозный не мог уверенно признаться себе, что перед ним враг.

Майор Никандров знал, что мешает этому. Его жена Валентина, сидящая сейчас в Москве у своего любимого телевизора и представить себе не могла, как волновало его душу это проклятое, самой Валентиной давно забытое белоснежное, красивое пальто, в которое теперь была одета русская грозненка. Именно такое пальто было на Валентине, когда двенадцать лет назад он привел её, москвичку, в старенький дом на окраине уральского города, где жила его бабушка, в ту неде-лю госпитализированная в больницу. Он, Никандров Иван, расстелив белое роскошное пальто Валентины на стареньком диванчике, заласкавшись, сделал из Валентины, скромной тогда восемнадцатилетней работницы Останкинского молочного комбината, легкую, гибкую женщину-хищницу, с которой сегодня его в душевном плане ничего, кроме сына не связывало.

Паспорт на имя Раисы Приставкиной, уроженки Гудермеса, проживающей в Грозном, был в полном порядке. В меру поношенный, со всеми реквизитами, с законной печатью о разводе. То, что Раиса Аркадьевна, красавица, уже успела развестись, не удивило, но искренне расстроило Никандрова. Он представил, какие через две-три недели в ней произойдут перемены. Отмоется, отоспится у родственников в Моздоке и начнется у неё в тыловом городе реабилитация с попойками в ресторанах, со встречами на квартирах, в гостиницах. И для попавших по разным делам в глубокий тыл фронтовиков из чеченских ущелий, горных комендатур она, такая красивая, станет самым большим утешением их временного возвращения в жизнь. Он вспомнил, как сладостно билось в его руках, воздушное, ладное тело Вали, откровенное в красоте, и, чтобы больше не тревожить себя воспоминаниями, отдал Приставкиной паспорт. Оставался последний вопрос, который обязан, был задать каждый уважающий себя офицер. Ведь женщина при ходьбе подтаскивала ногу, как бывает при сильной травме колена.

— Вы нуждаетесь в помощи? Могу попросить нашего медика, — как можно мягче сказал Никандров. — Он в этих делах разбирается. Вмиг починит.

Отказавшись с искренней благодарной улыбкой, женщина откровенно ждала, когда ей можно будет покинуть блок-пост. Беженцы, наскоро проверенные солдатами ВВ и сержантами ППС, уже выходили за его охраняемый периметр.

Никандров, понимая, что в отказе женщины от медицинской помощи нет логики, вслух посочувствовал:

— Как вы одна до Моздока добираться будете?

— Не знаю, — лицо молодой женщины просветлело.

Она уже поворачивалась, чтобы уйти, когда за спиной Никандрова раздался по-детски восторженный, радостный окрик:

— Наташка!

Кричал вышедший из отдыхайки солдат-пулеметчик, всю ночь отстоявший на боевом посту, а теперь отоспавшийся и голодным термитом вылезший на белый свет.

— Наташка! — завопил он ещё громче и бросился обнимать молодую женщину, только что отпущенную Никандровым, прячущую от всех лицо.

— Не может быть! Наташка! Сестренка!

Солдат обнимал беженку, душил её в своих объятиях. Женщина в грязнобелом, изношенном пальто просто тонула в них. Солдат разворачивал её лицо к себе, в сторону застывшего от удивления майора Никандрова, а женщина растерянно утыкала голову в солдатскую грудь, закрытую черным бронежилетом.

На блок-посту все, кто видел происходящее, застыли, будто их коснулась волшебная палочка.

— Вы ошиблись. Вы ошиблись, — шептала, пытаясь освободиться из объятий солдата, грозненка.

Платок с её головы упал, открыв не ухоженные, светлые, прямые, как тонкие, боевые стрелы волосы. Когда, больше не стянутые платком, они рассыпались по плечам, все на блок-посту поняли, как похожи этот юный, давно не стриженный, красивый, как славянский полубог, солдат и молодая, природного изящества и прелести женщина, взгляд которой стал пронизывающе остр.

Первым сбросил оцепенение Никандров, привыкший ко всему оперативный офицер ГУОП МВД РФ. Сведя свои руки, как поступают в детской игре «кованы-раскованы», он резким движением разрезал солдатские объятия, оттолкнул его на шаг и дал команду:

— Разоружить!

Стоявшие неподалеку сотрудник милиции и лейтенант — особист сорвали с плеча не прекратившего радоваться солдата автомат, сняли с бедра штык-нож.

— Наташка, — продолжал говорить солдат, — Сестра. Ребята, ё моё — это моя сестра. Я её три года не видел. — Обращался он к тем, кто разоружил его, ища в их лицах радостного участия.

Женщина, освобожденная от объятий, похожая теперь на старую, выброшенную на улицу куклу, стояла, опустив голову. Её руки свисали вдоль тела. Длинные, музыкального тона пальцы, чуть подрагивали, словно она только что отыграла на инструменте. Упавшая на блок-пост тишина была похожа на ту, какая бывает перед началом разминирования.

— Фамилия твоя, солдатик? — бесстрастно спросил майор Никандров.

— Рядовой Луганский, — ответил за своего бойца лейтенант ВВ.

— А вы Раиса Приставкина, — строго, по-судейски, выговаривая каждую букву, сказал майор, — Двоюродная сестра, солдатик?

— Родная. Три года не виделись, — ещё ничего не понимая, но уже начиная пугаться, поспешил с ответом солдат.

Никандров вдруг ужаснулся, что не досмотрел женщину. Она сейчас могла сунуть руку в карман, и, выхватив гранату Ф-I, привести её в действие. Он огляделся и понял, что ни один из десятка автоматных стволов, находящихся в руках наблюдающих происходящее милиционеров и солдат не наведен на женщину, до окончательной расшифровки которой оставались минуты.

— Солдат ошибается. Я ему не сестра, — твердо сказала русская грозненка, — Много похожих людей. Я месяц чистой воды не видела.

Никандров не стал приказывать: «Подними руки!» Вплотную сблизившись с женщиной, закрыв её собой от начавших приближаться к месту происшествия свободных от несения службы солдат, он резким движением, отрывая пуговицы на пальто, распахнул его и правой рукой грубо, словно имел дело с проституткой, провел по всей линии ее левого бедра вниз: от ягодиц до колена. Потом, словно перед ним стоял манекен, а не живой, объятый ужасом, человек, он высоко, почти до подбородка женщины, поддернул голубоватый, из козьего пуха свитер, ловко расстегнул ремень широковатых в бедрах темно-корич-невых мужских брюк, и махом выдернул из них зарубежного дизайна дальнобойную малокалиберную винтовку.

Все, кто находился на блок-посту разом выдохнули, а со вдохом не получилось. Оцепенение снова стало всеобщим. Первым из военнослужащих пришел в себя разоруженный солдат. Милиционеры успели повиснуть у него на плечах, и солдат ничего не успел.