Рентген в моздокском госпитале Министерства обороны открыл все тайны ранения Олега Уфимцева. Повторная операция длилась много часов. В критический момент оператор — подполковник медицинской службы Александр Найденов, ассистенты: полковник Анас Фахрутдинов, майор Эдуард Синявский, капитан Геннадий Ивановский — посовещавшись, решили применить приточно-отливное дренирование сальниковой сумки — «ноу-хау» своей кафедры.

Эту операцию капитан СОБРа перенес безболезненно — в забытьи, которое умело организовал анестезиолог Ивановский. Армия на этот раз крепко поддержала милицию.

…Из пунктов «А» и «Б» навстречу друг другу вышли два поезда, чтобы встретиться в одной точке, — решали мы в детстве математические задачи, не зная, что так и с людскими судьбами. До того спасительного для Олега дня, когда его исковерканное пулями тело попало в починку петербургским хирургам, была другая, решенная им задача, где также, но из пунктов «К» и «Г» навстречу друг другу выдвинулись боевики и собровцы Мобильного отряда МВД РФ.

Милицейскому спецназу предстояла рекогносцировка одного из близких к Грозному поселков. Бронетехники на поддержку не было. Разведгруппа из трех офицеров (в том числе Уфимцев) воспользовалась машиной прикрытия «Волгой». Огневые группы сели на «Уралы».

Поселок характеризовался, как подконтрольный матерому бандиту Арби Бараеву. Надлежало зачистить этот населенный пункт, провести поиск боевиков и оружия. Но сначала собровцам: майору Петру Кузьмину, капитану Олегу Уфимцеву и лейтенанту Юрию Анциферову пришлось изрядно в открытую поколесить по поселку. Это у боевиков в машинах маскирующие лица и оружие тонированные стекла. Приказ о запрете их использования на территории Чечни до сих пор не отдан.

Предложение О.Уфимцева о немедленном закрытии выносными, по боевому расчету, постами дорог, ведущих в поселок, — не нашло поддержки у руководителя операции. Дескать, у вас своя задача, ее бы выполнили.

Отработав поселок, на выходе из него собровцы заметили белые «Жигули» седьмой модели, за которыми пылил «КамАЗ». Олег предложил задержать и досмотреть подозрительные машины. Но у руководства был свой, строго выверенный план операции. В результате «КамАЗ» благополучно скрылся в поселке, а «ноль седьмая» остановилась возле другого, тоже белого, но с тонированными стеклами «Жигуленка» девяносто девятой модели. Из «ноль седьмой» выскочил чеченец и рукой показал в сторону милицейской «Волги»… Олег снял автомат с предохранителя, передернул затвор. Засуетившись, чеченцы попытались скрыться. Но «Волга», прибавив скорость, перегородила им дорогу, открывшись левым боком. Капитан Уфимцев, сидевший за водителем, выскочил из салона первым. Между чеченским «Жигуленком» и милицейской «Волгой» было не больше трех метров. Сначала Олег увидел, как на лобовом тонированном стекле «девяносто девятых» «Жигулей» появились два растрескивающихся на глазах отверстия, потом нижнюю, безобразно вывороченную, заячью губу сидящего на заднем сидении боевика, и только потом ощутил два удара в живот.

Осталась в памяти мысль, что стреляет профессионал: «кучно и двойками» (очередями по два патрона). Сидящий на заднем сидении боевик стрелял через переднее стекло своей машины.

«Попадание», — осознал Олег, крикнул Анциферову: «Гони», — и резко упал. Не потому, что две пули изранили и горлом хлынула кровь. Отлично тренированный по системе русского рукопашного стиля А. Кадочникова, он, используя спецприем, умел за доли секунды уйти с линии огня противника.

Еще падая, Олег открыл огонь одиночными, а коснувшись земли-спасительницы, он продолжил стрельбу, высоко подняв руку с автоматом над головой, расстреливая вражескую машину веером.

Боевики, стреляя по собровской «Волге» из трех стволов: с заднего и переднего сидений через стекла и двери, — ранили Юрия Анциферова, но он, получив приказ Уфимцева, вырвался на «Волге» из-под обстрела. Майор Петр Кузьмин, получив несколько ранений (одно из них в голову), сумел покинуть машину, огрызнулся огнем, и не потерял жизнь потому, что капитан Уфимцев отвлек все внимание на себя.

Ичкерийцы были ошеломлены его меткими ответными попаданиями. Все перераненные, они прекратили стрельбу. Притворившись убитым, затих и Олег. Он понимал, что, возможно, смертельно ранен. Но держался, не терял сознания. Тренированное подсознание воина было нацелено только на победу в этой смертельной схватке.

Боевики Арби Бараева, не раз безнаказанно расстреливавшие милицейские машины, были абсолютно уверены в результате огневого нападения. Но в этот раз они столкнулись с особо подготовленным спецназовцем.

Сначала Олег увидел, как открылась правая пассажирская дверца машины, потом медленно, нащупывая землю, появились приклад автомата и крупные, обутые в берцы ступни ног. Опираясь на автомат, из «Жигулей» расслабленно вяло, как тяжело раненный, вылез, поднялся во весь высокий рост упакованный в набитую боеприпасами разгрузку ичкериец и удивленно, просто впиваясь глазами, словно желая запомнить, посмотрел на лежащего ничком Олега. Медлить было нельзя, и капитан Уфимцев снова открыл огонь, целясь в ноги боевика, а когда тот упал головой к багажнику, Олег добил его. И, отползая от машины, попал под автоматные очереди с двух отдаленных точек. Он не видел противника, уходя от пуль «нижней акробатикой». Пули, разбиваясь о каменистую почву где-то рядом, мелкими осколками резали руки, лицо. А тридцативосьмилетний ученик великого наставника армейских спецназовцев Алексея Кадочникова, ведя ответный огонь, уходил от огневого поражения.

Стихла стрельба. В наступившей тишине Олег у левого плеча нащупал рацию, попытался доложить о случившемся. Но кровь сгустками снова хлынула изо рта. Переждав, он снова вышел на связь. Его услышали. Все мысли Олега теперь были об Юре Анциферове и Петре Кузьмине.

Капитан Уфимцев, высокий, светлоглазый, поднялся, увидел далеко за спиной «Урал» и идущих от него собровцев. «Ко мне! — кричал он. — Бегом!» Но из уст рвался только шепот с пульсирующей на каждом слове кровью.

Вот собровцы уже рядом. Олег отдал команду по дальнейшим действиям, и только потом ощутил огненные накаты боли… Одна из бандитских пуль разлетелась при ударе о пистолет и ее осколки, как и другая пуля калибра 7,62, вошли в живот. Крови почти не было.

Олег видел, как перевязывали ранненого в голову, сильно окровавленного Петра Кузьмина.

Не увидев «Волгу» с Ю.Анциферовым за рулем, Олег с огромным облегчением осознал, что тот вырвался из-под огня. Решение по таким действиям было давним, с начала командировки: «Задача твоя — вывести машину из зоны обстрела», — внушал подчиненному, в прошлом сотруднику ГАИ, Олег. И лейтенант Анциферов с задачей не только справился, но, отогнав машину в безопасное место, раненный в легкое, вернулся и вступил в бой.

Олег сам ввел себе промедол. С пулями в животе залез в кузов «Урала» и стал ждать эвакуацию. Понимая, что умирает, потребовал начать движение. Уже в дороге, осознав, что до Ханкалы не доедет, приказал ехать в госпиталь МЧС, что размещался в Старопромысловском районе Грозного.

Помощникам Бога — военным хирургам в Моздоке почти никогда не известно, при каких обстоятельствах ранен поступивший к ним человек. Свидетели страшной изнанки войны, они получают под свою ответственность просто чьих-то сыновей, мужей, отцов. И начинают бой за продление их жизни, возвращение в строй.

Немые свидетели людских страданий — белые стены реанимации моздокского госпиталя уже третьи сутки давили на глаза капитана Уфимцева, не хватало воздуха, словно он болен кессонной болезнью, а не ранен. Стены то кружились в хороводе, то замирали, и в эти минуты особенно был слышен раздражающий, не дающий покоя гул приборов, поддерживающих жизнь в неподвижно лежащих рядом с капитаном бойцов и офицеров — участников антитеррористической операции в Чечне.

Олег смотрел на бойко снующих по реанимационным палатам врачей, медсестер и удивлялся их стойкости, выдержке. За этот срок, по извечному любопытству разведчика-спецназовца, он уже многое узнал об этих высококвалифицированных «работягах» войны. И если элитарность хирургов бедновато, но подчеркивалась наличием отдельной для их проживания комнатки с четырьмя кроватями, то элитность медицинских сестер Санкт-Петербургской военной академии не обозначалась никак: в безумную моздокскую жару северяночки жили в палатках. Их повседневностью были пытки чужой болью, которую они считали своей и с которой боролись.