Советский Союз давно исчез с политической карты мира, а отдельные авторы упорно продолжают не замечать военных партизан Первой мировой примеры. В качестве примера можно сослаться на книгу Иосифа Борисовича Линдера, Сергея Александровича Чуркина и Николая Николаевича Абина «Диверсанты. Легенда Лубянки – Павел Судоплатов». Для тех, кто не в курсе: Павел Судоплатов в годы Великой Отечественной войны руководил Четвертым управлением (разведка и диверсии на оккупированной территории) НКВД – НКГБ СССР. В начале данной книги авторы достаточно подробно рассказывают об истории «малой войны» с начала XIX века. Сообщают несколько интересных фактов из истории отечественных военных партизан, но, по их утверждению «в ходе Первой мировой войны серьезных попыток использовать преимущества диверсионных операций на коммуникациях противника высшим военно-политическим руководством Российской империи предпринято не было…»[44]. Дальше авторы справедливо указывают на упущенные возможности в первые два года войны. На этом их рассказ о Первой мировой войне заканчивается.

Другая причина игнорирования советскими историками темы «военного партизанства» Первой мировой войны носила более объективный характер. Нужно признать, что в отличие от Отечественной войны 1812 года воевавшим в тылу противника «военным партизанам» Первой мировой войны в большинстве своем в силу объективных причин не удалось достичь значительных результатов.

Уже упоминавшийся нами в начале главы генерал царской армии Алексей Брусилов в своих мемуарах по этому поводу писал:

«Правду сказать, я не мог никак понять, почему пример 1812 года заставлял нас устраивать партизанские отряды, по возможности придерживаясь шаблона того времени: ведь обстановка была совершенно другая, неприятельский фронт был сплошной, и действовать на сообщения, как в 1812 году, не было никакой возможности. Казалось бы, нетрудно сообразить, что при позиционной войне миллионных армий действовать так, как сто лет назад, не имело никакого смысла…

Попасть же в тыл противника при сплошных окопах от моря и до моря и думать нельзя было. Удивительно, как здравый смысл часто отсутствует у многих, казалось бы, умных людей»[45].

К этому нужно добавить, что вне зависимости от того, кому формально подчинялись отряды – Николаю Иудовичу Иванову или Походному Атаману, фактически воинские подразделения действовали в автономном режиме, зачастую не согласовывая свои действия с командованием армии. Выбор времени и объекта атаки чаще зависел от командира отряда, а не командования фронта.

Выше мы упоминали о том, что сформированные по приказу Николая Иудовича Иванова отряды иногда разлагались и деградировали, из боевых подразделений трансформировалась чуть ли не в банды мародеров и грабителей. Аналогичная ситуация наблюдалась порой и в подразделениях, формально подчиненных Походному Атаману.

В качестве примера можно процитировать приказ Командующего армиями Северного фронта генерала Н. В. Рузского № 140 от 27 ноября 1915 года:

«Среди донесений о многих блестящих подвигах славного казачества (…), к великому моему сожалению, доходят до меня и печальные вести о неоднократных случаях воровства и грабежей, произведенных казаками у мирных жителей. Предупреждаю, что при повторении подобных случаев буду требовать самого строгого наказания виновных вплоть до военно-полевого суда и отрешения от должности командиров частей»[46].

Хотя, конечно, больше было боеспособных партизанских отрядов. Расскажем о некоторых из них.

В середине осени 1915 года есаул Андрей Григорьевич Шкуро написал рапорт на имя командующего Юго-Западным фронтом. В нем автор предложил «отрядить его с партией казаков терзать тылы и коммуникации противника». Идея пришлась командованию по душе. И вскоре Кубанский конный отряд особого назначения приступил к действиям за линией фронта.

Есаул сам отбирал бойцов в отряд. А служить под его командованием хотели многие казаки. Недостатка в желающих не было. Также Шкуро самолично ввел для отряда необычные отличительные знаки: к черным кубанкам его казаков был приторочен волчий хвост, а на самоучрежденном черном отрядном знамени красовалась оскаленная волчья пасть. Потому за подразделением сразу же закрепилось и неофициальное название – «Волчья сотня».

При первом налете кубанцы истребили полторы сотни немцев, захватили шесть пулеметов и три десятка пленных. Сдав трофеи, «Волчья сотня» ушла в более продолжительный рейд по немецким тылам, во время которого среди прочих удачных наскоков под покровом сумерек и метели внезапно атаковала поселок Нобель, где располагался штаб германской пехотной дивизии, уволокла в зимнюю ночь ее командира и нескольких штабных офицеров. Немцев охватила паника. Срочно стали планироваться и предприниматься меры противодействия лихим партизанским набегам. Но Шкуро, несмотря ни на что, продолжал гулять по вражеским тылам в лесах Минской губернии.

В середине 1916 года (в обход запрета высшего начальства) на базе «Волчьей сотни» была сформирована специальная партизанская бригада особого назначения. Бригада стала проводить глубокие рейды в тыл противника и участвовала в знаменитом Брусиловском прорыве, разрушая и дезорганизуя тылы германцев и австро-венгров.

В начале февраля 1917 года отряд перебросили на Кавказский фронт. Прибыв к месту назначения, «Волчья сотня» сразу же была включена генералом Баратовым в авангард Кавказского кавалерийского корпуса, готовившегося к наступлению. Оно началось в последние дни февраля 1917 года. Разгромив османов в боях у Синнаха и под Мнантагом, казаки, совершив стремительный четырехсоткилометровый марш, соединились с английскими дивизиями генерала Мода у местечка Кизыл Рабат. Это было последнее крупное сражение Первой мировой войны с участием русских армий, в результате которого османская Порта потеряла всю южную часть Ирака[47].

5 октября 1915 года поручик Леонид Николаевич Пунин написал письмо командующему Западным фронтом генералу Рузскому:

«Милостивый государь Николай Владимирович. Как известно Вашему Высокопревосходительству, германская армия помимо богатства вооружения и разного рода технических средств сильна организованностью своего тыла и прекрасной постановкой службы связи. Вместе с тем опыт современной войны ясно показал, сколь велико значение надлежащего обслуживания полевых армий тыловыми учреждениями и какое громадное количество вспомогательных средств требуется сим армиям для беспрепятственных и эффективных действий. Ввиду изложенного, если бы нам возможно было помешать правильному функционированию тыловой службы германских армий и внести в нее некоторое расстройство, то тем самым, по моему мнению, мы значительно приблизили бы время перехода перевеса на нашу сторону. Наиболее действительным средством для этого явилась бы организация партизанских отрядов для набегов в тыл неприятелю…

С одной стороны, партизанским действиям крайне способствовала бы благоприятная местность – Полесье с его болотами, могущими быть исходным пунктом для партизанских отрядов, с другой – врагу сейчас наиболее важны дороги в тылу, ввиду переброски части войск назад для отправления на Сербский фронт. Одной из ближайших задач партизанских отрядов могла бы быть перерезка всех вражеских железнодорожных магистралей от Полесья до Рижского залива и действие по сообщениям противника на этом фронте; в частности, они (партизанские отряды. – Прим. авт.) смогли бы наметить себе подрыв железных дорог в районах узловых станций: Волковыск, Гродно, Ново-Троки и Лодово. Кроме того, такие отряды вообще выполняли бы задачи, возложенные на них штабом того фронта, на котором отряд работает…