Супруги Чисхолм были под «колпаком» КГБ с самого начала их пребывания в СССР. Наводка на них была получена еще в середине 50-х от Джорджа Блейка, работавшего вместе с четой Чисхолм в западноберлинской резидентуре МИ-6.

Я же впервые встретился с Олегом Пеньковским во время учебы в Академии Советской армии. Мы попали на один курс. Олег был мужчина видный, бывалый, общительный. Он быстро наладил контакт с однокашниками. Стал вожаком в коллективе. Не случайно поэтому на собрании в начале учебного года его избрали старостой курса. Против голосовал только я да еще несколько ребят, моих товарищей, предложивших мою кандидатуру на выборах. Нужного числа голосов она не набрала. Зато злые языки тут же причислили меня к конкурентам и завистникам Олега Пеньковского.

Так волею случая мы еще с академической скамьи оказались по разные стороны баррикад. Соперничали друг с другом. Вскоре я понял, что противостояние это не случайно. Некоторые черты характера моего однокашника, которые постепенно проявлялись в каждодневном общении, не вызывали у меня особых симпатий. Олег был до крайности тщеславен и самодоволен. Охотно пресмыкался перед начальством. Старался угадать любое желание начальника курса, не стеснялся на собраниях громко похвалить кого-то из руководителей академии, дать критическую оценку тем, кто был не в фаворе.

Но была у Пеньковского и одна заметная слабость. Он порой беспардонно врал. И, как водится, иногда попадался. А однажды угодил в такой скандал, который в те времена должен был стоить ему карьеры. Но Пеньковскому удалось выбраться из, казалось, безвыходного положения. Связи и блат помогли ему спастись от увольнения из академии.

А дело было так.

В одной из кампаний Пеньковский познакомился с певичкой из Мосэстрады, молодой, красивой и беспечной особой. Новое увлечение заставило его на время забыть о жене (дочери маршала ракетных войск и артиллерии Сергея Варенцова) и с головой окунуться в чувственные переживания. Артистка, зная, что ее ухажер уже «окольцован», не помышляла о браке с ним, но требовала денег, развлечений и удовольствий. Тогда не на шутку увлеченный прелестями певицы слушатель академии решился на авантюру. Он сказал жене, что его отправляют в командировку в Польшу. У начальника курса взял отпуск за свой счет по семейным обстоятельствам и отправился с любовницей к морю в Крым, чтобы отдаться нахлынувшей страсти. Жена же возьми да и позвони в академию, чтобы узнать, нет ли известий из Польши от ее мужа.

— Какая Польша, какие новости? — недоумевало в ответ курсовое начальство.

Грянул скандал. После долгих извинений мужа и увещеваний его друзей маршальскую дочку удалось убедить в том, что поездка Пеньковского в Крым была якобы необходима ему для того, чтобы составить кампанию одному очень нужному человеку, от которого зависело и распределение, и дальнейшая судьба начинающего военного разведчика.

Ну, а руководство академии предпочло этот инцидент замять, дабы не устраивать лишнего шума и не выносить, как говорится, сор из избы. О происшедшем было решено забыть.

Но история с Пеньковским все-таки получила огласку. На ближайшем собрании слушателей старостой его не переизбрали. Это уже я постарался. Взял слово на собрании и сказал все, что о Пеньковском думаю. А потом добавил, что свою кандидатуру на избрание старостой курса снимаю. Чтобы никто не подумал, будто я сам хочу занять его место.

По результатам проведенного голосования Пеньковский остался без какой-либо поддержки даже со стороны своих бывших друзей. После собрания ребята собрались в курилке и обсуждали итоги состоявшихся выборов.

Я честил проштрафившегося однокашника на чем свет стоит.

— Догулялся, пан Пеньковский! Съездил в Польшу в командировку! Теперь пусть дома посидит!

Выпалил я эти фразы, обернулся, а за моей спиной Пеньковский стоит. И в глазах — одна ненависть и злоба.

Так в 51-м году авторитет и репутация лидера оказались у Пеньковского изрядно подмоченными. Но тот факт, что он, несмотря ни на что, выжил, остался в академии и не был уволен, не мог не удивлять.

Я же с тех самых пор раз и навсегда попал в стан врагов Пеньковского. Все последующие годы Олег нарочито избегал встреч со мной, Возможно, побаивался, памятуя о крутом и вспыльчивом характере своего бывшего однокашника. Поэтому, наверное, приезжая в Лондон в б 1-м году, Олег ни разу не зашел ко мне повидаться или перекинуться словом. Старые счеты не давали покоя. Хотя, очевидно, необходимость в такой встрече у него была. Британская контрразведка наверняка расспрашивала его обо мне. А былое знакомство давало Пеньковскому повод попытаться разговорить меня на какую-нибудь актуальную тему и выудить полезную для англичан информацию. Но он на это не пошел. Возможно, решил, что риску будет больше, чем дивидендов.

Уже дома, по возвращении из Англии я узнал, что Олег Пеньковский предложил свои услуги британской разведке примерно в то же время, когда я в Лондоне встретился с Колином Кутом. Именно в ноябре 1960 года он вышел на свою первую связь в канадском посольстве в Москве, а я познакомился на посольском приеме с редактором «Дейли телеграф».

Весной и летом 61-го года, когда я начал активно работать в Кливдене, Пеньковский, он же агент «Алекс», стал наезжать в Лондон на встречи с сотрудниками МИ-6 и ЦРУ, держа наготове для своих новых хозяев солидный багаж секретных данных. В ту пору слежка за мной со стороны британской контрразведки стала особенно интенсивной. Видимо, это произошло не без участия Пеньковского. Он знал о круге моих интересов в стране и, безусловно, передал эту информацию чинам из МИ-5.

Окажись в августе 1961 года резидент ГРУ в Париже Николай Чередеев более решительным и расторопным, получив информацию о «кроте» в советской военной разведке, Пеньковский был бы раскрыт на год раньше. Стоило лишь своевременно установить за ним наблюдение, и полученный след неизбежно вывел бы нашу контрразведку на конспиративные квартиры в Лондоне и Париже. Там часами напролет ведущие сотрудники ЦРУ и МИ-6 проводили дебрифинги Олега Пеньковского, чтобы взять от «Алекса» максимально возможный объем ценной информации.

На первых порах почти никто ни в КГБ, ни в ГРУ не хотел верить в причастность Пеньковского к шпионажу. Да и прямых доказательств этого у советской контрразведки не было. Точнее говоря, их просто не пытались получить.

Тогдашний шеф Второго главного управления КГБ, управления контрразведки, генерал Грибанов и начальник Шестого главного управления комитета, управления военной контрразведки, генерал Ивашутин, получив первые косвенные данные о возможных связях Пеньковского с западными спецслужбами, долго отказывались этому верить.

Боязнь ошибиться и навлечь на себя гнев высших государственных чинов, покровительствовавших Пеньковскому, не давала им покоя. Кроме фотографий случайных встреч Пеньковского в Москве с иностранцами никакой конкретной информации против полковника ГРУ на Лубянке не было.

Лишь несколько месяцев спустя шеф госбезопасности Владимир Семичастный решился отдать приказ произвести в отсутствие Пеньковского обыск у него на московской квартире. Каково же было удивление чекистов, когда они обнаружили в одном из тайников целый арсенал шпионской амуниции: минифотокамеры, диктофоны, деньги, шифры, инструкции и так далее. Только эта находка на квартире Пеньковского окончательно решила судьбу агента.

Шеф военной контрразведки КГБ генерал Ивашутин получил за проведение этой операции новое назначение — начальником ГРУ вместо погоревшего из-за скандала с Пеньковским генерала Серова. Не менее трети сотрудников ГРУ в ту пору были заменены новыми кадрами: крупный провал потребовал серьезной чистки. И большинство новобранцев пришло в управление из кабинетов Лубянки. Престижу военной разведки был нанесен сокрушительный удар.

Тогда, в середине шестидесятых, официальная советская пропаганда всячески стремилась преуменьшить значение той информации, которой обладал Пеньковский и которую он передал разведкам Великобритании и США. Это были тщетные потуги, рассчитанные лишь на обман непосвященных. Ущерб, нанесенный Пеньковским, было невозможно скрыть даже тройной пропагандистской завесой. Проведенное в ГРУ по заданию руководства страны расследование показало, что через Пеньковского спецслужбам США была выдана важнейшая стратегическая информация о советских ракетно-ядерных силах, то есть о военном потенциале СССР. И не когда-нибудь, а в разгар Карибского кризиса, когда военное противостояние двух стран достигло своего апогея и вполне могло перерасти в вооруженное столкновение с непредсказуемыми последствиями.