Этот центр выполнял особые заказы, исходившие непосредственно от Ди-Эн-Ай — шефа военно-морской разведки Адмиралтейства. Естественно, ГРУ проявляло неподдельный интерес к его работе. А я по мере сил и возможностей старался этот интерес удовлетворить.

Нельзя не отметить и регулярные ежегодные визиты на выставки авиатехники в Фарнборо. Они, как правило, совершались в компании приезжавших из Москвы специалистов и имели целью сбор сведений по линии НТР — научно-технической разведки.

Осенняя и зимняя сессии парламента, традиционное выступление премьер-министра в Гилд холле с изложением программных взглядов знаменовали повышенную активность нашей резидентуры на политическом фронте. Я в это время усиленно работал над получением из всех доступных мне источников правительственных документов по военной политике и военному строительству.

Следом шли ежегодные конференции политических партий, форумы и съезды различных ассоциаций и организаций, имеющих непосредственное отношение к военному делу. Традиционные лекции в Чэттем хаусе, собрания членов ассоциации лондонских военных атташе, приемы, рауты, дискуссии, премьеры спектаклей, скачки, фестивали, регаты, праздники… Все эти мероприятия предоставляли шанс добиться поставленных целей, если, конечно, этот шанс не упускать.

Жизнь, расписанная на месяцы вперед, — не скучно ли это? Сказал же как-то один из древних, кажется, Конфуций: «Если знать заранее свой жизненный путь, стоит ли проходить его?» Что ж, расписание на год вперед, наверное, и впрямь сокращает в какой-то степени романтико-приключенческий элемент. Но оно вместе с тем сокращает и элемент неожиданности. А это совсем неплохо.

Выход на Уарда внес в четко организованную систему работы элемент непредсказуемости. Планы пришлось пересматривать по ходу дела, а график работы существенно уплотнить. Когда же вдруг случались срочные дела, а таких заданий из Центра было немало, моя лондонская жизнь превращалась в настоящую вокзальную суету, когда порой уже не оставалось времени для глубокого анализа и размышлений.

В первые сто дней нашего знакомства доктор Уард вывел меня на два или три десятка высокопоставленных лиц из британских «коридоров власти». Общение в кругах, которые принято называть «высшим светом», потребовало от меня не только дополнительного времени, но и вхождения в новую роль. Ведь ничто так не удручает английского сноба, как чье-либо равнодушие ко всей гамме оттенков социальных различий, не говоря уже о пренебрежении ими.

Английская элита рассматривает себя как породистый класс, который под воздействием таких факторов, как наследственность, традиции и воспитание лучше других подготовлен для управления страной. Чтобы не оказаться в этом окружении «белой вороной», мне нужно было научиться соответствовать принятым стандартам поведения. А в них было немало незыблемых правил и непререкаемых запретов. Их предстояло усвоить, дабы вести себя подобающе.

Вхождение в роль потребовало и дополнительных расходов. Если бы я жил в Лондоне лишь на положенную мне зарплату в 127 фунтов стерлингов в месяц, то об исполнении этой роли не могло бы быть и речи. Но для сотрудника ГРУ не существовало ограничений в том, что касалось необходимых для работы расходов. Соответствующие счета без долгих проволочек подписывались и оплачивались бухгалтером посольства. Для дела приходилось порой идти на немалые расходы: дорогие сорочки и туфли из «Баркерса», костюмы и галстуки из «Хэрродса», мужская парфюмерия от Диора… Одеваться приходилось там же, где одевались и мои новые знакомые. Да и приглашать их на обед надо было не в «Макдональдс», конечно.

Один из шкафов в моем рабочем кабинете на Кенсингтон Пэлас Гардене был заполнен ящиками с водкой и коньяком, икрой и сувенирами. Так что подарки для встреч и приглашений всегда были под рукой.

За те два года, что судьба отвела моему знакомству с доктором Уардом, этот художник-остеопат усаживал меня за столики чуть ли не всех клубов на Пэлл Молл и Сент Джеймс. Бывали мы и в небольших заведениях для игры в бридж типа «Коннот клуба», что на Мабл Арч. А британские клубы — это «истеблишмент», это власть, это информированность, это секреты. А как разведчику уйти от искушения чуть-чуть поговорить о них, вроде бы невзначай, за рюмкой хереса?

Лондонские клубы — это, как заметил однажды Уард, почтенные особняки для почтенных джентльменов. В них женщины допускаются только два раза в неделю, да и то не во все. У каждого клуба свои правила. И свой контингент.

«Карлтон» — оплот высокопоставленных консерваторов, «Реформ» — высших государственных сановников, «Тревеллерз» — чинов из Форин офис. Но завсегдатаи этих клубов — лишь середнячки. Высший свет стекается в «Другой клуб», «Гаррик» или «Уайте». Здесь количество членов клуба исчисляется не сотнями, а лишь десятками. Решение, принятое за бокалом бренди в стенах древнего «Уайте клуба», а ему уже три столетия, наверняка проходит и в кабинетах на Даунинг стрит 10, и в Вестминстере.

— Джентльмены отдыхают здесь душой и телом, — любил повторять Стивен Уард, представляя завсегдатаям «Гаррика» или «Карлтона» мою облаченную в парадный костюм персону. — Только здесь царствует блаженная атмосфера непринужденности, которая создается десятилетиями, годами тесного знакомства людей «общего круга». Они могут быть разными по возрасту, интересам или даже профессии, но они здесь всегда свои.

Визиты в привилегированные клубы. Вечера за игрой в бридж в доме Уарда на Уимпол Мьюз. Уикенды в Спринг коттедже в Кливдене, всего в полумиле от имения лорда Астора. Обеды в дорогих ресторанах и ужины в гостях у высокопоставленных особ — все это предоставляло мне широкие возможности для контактов. Важно было лишь со временем определить верные приоритеты и сделать нужный выбор.

Ведь немыслимо было поддерживать и развивать деловые отношения со всеми. Поддерживать, впрочем, было несложно. И я в меру своих возможностей это делал. Развивать же связи со всеми было не только нереально, но и не нужно. Необходимы были доверительные, достаточно устойчивые и перспективные связи с потенциальными источниками ценной информации.

В лондонских кругах мое имя постепенно становилось все известней. Если верить Уарду, его друзья давали мне весьма лестную характеристику как человеку приятному и неглупому, производящему хорошее впечатление и тому подобное. Впрочем, я вел себя вполне обыкновенно, никому не льстил, всегда высказывал лишь собственную точку зрения. И не пытался навязывать ее другим, хотя споров и несогласий было превеликое множество.

Широкий круг влиятельных знакомств действительно прибавлял мне значительности в лондонском высшем свете. Фотографии в прессе тоже делали свое дело. Да и популярность всего советского в те годы росла, как грибы после дождя. Становилось модным приглашать к себе в дом русских. И таким охотливым до знакомств и контактов человеком, вроде бы даже случайно, оказывался ваш покорный слуга.

Разведку часто называют «второй древнейшей» профессией в мире. У нее богатая история. Но преимущественное развитие она получила лишь в XX веке. В Советском Союзе ей уделялось особое внимание. В разведку старались брать самых достойных. На нее не жалели средств. Для большевистского режима разведка была важнейшим инструментом сначала для выживания новой власти, затем для ее укрепления, а потом и экспансии во всем мире.

В советские времена было принято идеализировать работу разведчиков. Писатели и кинематографисты не одно десятилетие наперебой рассказывали о романтике этой уникальной профессии. В их художественных полотнах было много ярких красок. Но мало жизненной правды. Ведь шпионское ремесло — одно из самых неприглядных занятий в мире. А посему рассказывать всю правду о нем было не с руки партийным пропагандистам и агитаторам.

Долгие годы о реальной работе советских спецслужб широкой аудитории было известно совсем немного. Гласности предавалось лишь то, что не наносило вреда «второй древнейшей» профессии. Но провалов и предательств не удается избежать ни одной разведке мира. Были предатели и в советском разведывательном сообществе, — как в КГБ, так и ГРУ. Перебежчики из «Аквариума» заметно приоткрыли занавес над секретами советской военной разведки пятидесятых-шестидесятых годов прошлого века.