Й. К.: Надо предоставить им государство, и мы будем знать, что поступили правильно…

Слова Йорама Канюка обнаруживают его преданность идеализированной иудео-христианской («западной») системе индивидуального поведения, основанной на чувстве вины («больной совести») по отношению к слабому и обделенному. (На таком же чувстве основаны и все начинания типа «Дня защиты детей».) Такая психологическая установка требует искать причину социального или политического неустройства мира прежде всего в себе и пытаться усовершенствовать свой образ действий. Влияние этой установки на отношения между людьми частично и в самом деле привело к смягчению психологической атмосферы внутри Западных стран и их сегодняшнему относительному социальному благополучию. Однако еще никто в истории (в том числе и на Западе) не опробовал эту систему на массовом, международном (или межгосударственном) уровне. Взаимоотношения народов в истории всегда поражали воображение своим откровенным цинизмом (достаточно вспомнить заявление Де Голля: «У Франции нет друзей, у Франции есть только интересы»). Мир, по-видимому, именно на евреях собирается проверить, возможно ли установить прецедент нравственных взаимоотношений между народами (особенно, принадлежащими разным цивилизациям).

«Это государство нужно мне, чтобы я мог чувствовать себя человеком» – в этой фразе не хватает прилагательного – «чтобы я мог чувствовать себя«западным» человеком». Йорам Канюк понимает (и допускает) взаимоотношения людей только как отношения личностей и только в той специфической форме, в какой они согласуются с обычно подразумеваемыми идеалами привычной нам цивилизации. В реальных же конфликтах участвуют народы, большинство членов которых индивидуально далеки от всех и всяческих идеалов, в том числе и тех, что приписываются их цивилизациям.

В конфликтах участвуют народы, но переговоры ведут только узкие группы (а то и единственный человек!). От того, кому была вручена судьба переговоров и каков был механизм этого выбора, зависит будущее обоих народов. Больная совесть редко отягощает души политических лидеров, но, несомненно, что, по крайней мере с нашей стороны, они учитывают влияние поэтов и писателей на голоса избирателей.

Два миллиона палестинцев были отданы в руки Ясира Арафата, чтобы у израильских интеллектуалов была чистая совесть, чтобы «мы знали, что поступили правильно».

А не могло ли случиться, что даже «поступая правильно» наши политики сделали при этом неправильный выбор? В конце концов, когда борьба наших интеллектуалов еще только начиналась, Арафат был не единственной возможной кандидатурой. Может быть, если бы выбор партнера для переговоров меньше зависел от «писателей, поэтов и людей искусства», удалось бы обойтись меньшим количеством жертв с обеих сторон? Нечто подобное ведь произошло и на Кубе: «Родина или смерть!», «Куба – да! Янки – нет!» Сколько поэтов вложили свою душу в это затянувшееся бедствие «острова свободы»? Честолюбие таких людей, как Кастро или Арафат (также и Саддам Хусейн, Кадаффи), не ограничивается локальной задачей возглавить «свое» государство. Будучи не в силах обеспечить своему основному населению сносное существование, они зато дарят неискушенной молодежи вдохновляющую романтику вечной, «справедливой» борьбы и используют свое государство просто как инструмент мировой политики. Сотни кубинцев зазря сложили кости в странах Африки и Латинской Америки, и палестинцам предстоит такая же «почетная миссия» в мусульманском мире.

Подобно Фиделю Кастро, Арафат очень многому научился у бывшей «Империи зла», по-видимому, главным образом в отделе дезинформации КГБ. Отличие и удача его движения в сравнении с европейскими террористами (например, германской бандой Баадер-Майнгоф или итальянскими «Красными бригадами»), так же как и он поддержанными (или созданными?) КГБ, состояло в том, что европейцы принадлежали к той же западной цивилизации, с которой боролись, и потому действовали против своей гуманно-христианской традиции. Арафат же действовал в согласии со своей мусульманской средой, которая не знала гуманизма и не нуждалась в оправдании насильственных действий. Если вопрос о соотношении цели и средств иногда отягощал совесть европейских авантюристов («Можно ли строить храм всеобщего благополучия на слезинке одного ребенка?»), то террористические средства Арафата всегда остаются в гармоническом соответствии с его целью и поддерживают вековую народную мечту о сокрушительной победе над неверными. Европейские террористы как бы жертвовали собой, брали грех на душу и порывали с моралью и обществом ради великой, всеобщей цели. А члены ФАТХа, напротив, выполняют почетный долг всякого правоверного, забытый за повседневными заботами о хлебе насущном, и пользуются одобрением своих родных и религиозных авторитетов.

Новый элемент, который Арафат внес в движение, состоял в умелом использовании европейских формул: «палестинский народ», «беженцы», «израильская оккупация», «неоколониализм», «право на возвращение», «мирные усилия», которые располагают к нему сердца западных обывателей. Все эти слова-клише по-разному не соответствуют своему исходному, западному смыслу, но в сочетании создают в сознании европейца (в том числе и еврея) какое-то подобие недовыполненных обязательств по отношению к несчастному палестинскому населению. Нечто вроде нечистой совести, которая просыпается у всякого здорового человека при виде чужой безысходной нищеты и болезней. Как будто палестинцы живут хуже жителей других арабских стран, или будто мы могли бы взять их за руку, благополучно провести сквозь все омуты и лабиринты их собственной истории и без потерь вывести на сухое место.

На этом иллюзорном базисе основывает свою продуманную политику Арафат. Его клика, продолжая тратить международные пожертвования на свои роскошные виллы, не устает регулярно и бессмысленно обстреливать Израиль из школ и густонаселенных кварталов, в надежде на достаточно жесткий израильский отпор, который укрепит среди европейцев их статус беззащитных жертв. Они со страстью рекламируют свои потери, особенно если им удается подсунуть под пули детей. Их война ведется за сочувствие европейского телезрителя, у которого не хватит внимания разобраться, кто там первый выстрелил. Наша военная мощь оказывается бесполезной в этой игре в поддавки. Как сказал член израильского Кнессета Юрий Штерн: «Мы похожи на Гулливера, которого лилипуты связали своими ниточками, и он боится тронуться с места, чтобы не передавить их».

Лучшие чувства интеллектуалов уже не однажды заводили мир в кровавые тупики.

Не лучше ли было защитить от ХАМАСа и ФАТХа палестинских детей? Если учителя не подставят их под пули сегодня, из них воспитают профессиональных боевиков и террористов-самоубийц в будущем. Отравленные безумной пропагандой ненависти, эти дети заранее принесены в жертву грядущим конфликтам, которые Арафат и его клика не устанут изобретать, пока это держит их на поверхности.

Может быть гипотеза Хантингтона и не имеет будущего. Правящие элиты и средний класс многих мусульманских государств давно предпочитают западный образ жизни и западную систему ценностей. Хотя они сами находятся в состоянии необъявленной войны против мусульманского фундаментализма, в некоторых странах им удается наладить довольно эффективные взаимовыгодные отношения с Западом (и с Израилем).

Принадлежит ли Израиль к Западной цивилизации? Это остается под вопросом.

Суть не в терминологических спорах, в которых евреи и все, что с ними связано, всегда оказываются исключением, а в том, до какой степени израильский гражданин готов принять на себя все обязательства и ограничения, которые накладывает принадлежность к этому культурному континенту. На противоположно поставленный вопрос – ощущает ли Западная цивилизация, что Израиль составляет ее неотъемлемую часть – ответить тоже не легко. Неизменно односторонняя позиция европейских правительств в арабо-израильском конфликте добавляет все больше горечи к чувству солидарности израильтянина с либеральной западной цивилизацией.