— Ух, ты! Они должно быть хороши, — пошутил Джайлс.

Гидеон рассмеялся.

— Ладно, сам напросился, да? Но вообще-то это еще как посмотреть, потому что чем больше она продает, тем больше мне приходится работать. В любом случае твою благодарность я передам.

— Да, пожалуйста. И, может быть, ты бы привел ее как-нибудь вечерком отметить успех? Как насчет сегодня?

Гидеон покачал головой.

— Сегодня не пойдет, это я тебе сразу скажу. Ей нужно быть в галерее. И мне тоже. Вроде бы кто-то хочет заказать портрет. Так что давай перенесем на какое-нибудь другое время. Уверен, она примет приглашение с благодарностью.

— Кстати, сегодня и я не смогу, — объявил Ллойд. — Есть кое-какие дела.

— А почему ты решил, что тебя тоже пригласили? — осведомилась Пиппа, выражая вслух и мысли Гидеона.

Ллойд угрюмо посмотрел на нее.

— Так какие у тебя дела сегодня вечером? Первый раз слышу, — продолжала она.

— Я и не говорил. Только сейчас вспомнил, когда Гидеон упомянул о галерее. В школе у Эмбер фэшн-шоу, и я обещал быть. Эмбер — моя дочь, — добавил он, повернувшись к Гидеону. — Не могу сказать, что мне так уж хочется провести вечер с горсткой плоскогрудых десятилетних моделей в пошитых дома платьях, но для нее это важно.

— Конечно, каждой девочке хочется, чтобы ее папочка был там! — воскликнула Пиппа. — И не забывай хлопать со всеми.

— Буду хлопать, куда ж я денусь, — улыбнулся ей Ллойд. — Только не говори никому, а то меня станут принимать за мягкотелого добряка.

Гидеон почувствовал, что с него хватит.

— Ладно, я, пожалуй, посмотрю на своего старого приятеля, — сказал он, отодвигая стул и поднимаясь. — Ева ждет меня к шести, а еще надо успеть причесаться и постричь ногти.

Вечерняя выставка прошла, можно сказать, успешно — он говорил то, что от него ожидали, и получил заказ написать трех золотистых ретриверов для отставного полковника и его супруги, — но удовольствия, сказать по правде, не доставила.

Зато Ева была в своей стихии и выглядела потрясающе в широком шелковом платье цвета олова и с внушительным перламутровым ожерельем на шее.

— Перебор, да? — отозвалась она, когда Гидеон заметил, что ничего подобного еще не видел. — Но, видишь ли, именно этого люди от меня и ждут. Им нужно о чем-то говорить, кого-то обсуждать, и к тому же быть торговой маркой не так и плохо. По-моему, кое-кто из дам приходит в галерею только за тем, чтобы посмотреть, что же я надену. Не хочется их разочаровывать.

Днем галерея — переоборудованный с помощью стекла и дубовых балок сарай — притягивала и отражала свет, создавая эффект свечения, а с наступлением темноты окна превращались в громадные черные зеркала, и хитро подсвеченные картины загадочно мерцали. Гидеон весь вечер развлекал гостей, пил вино и мечтал поскорее добраться домой и склонить больную голову на подушку.

— Спасибо, что пришел, — сказала Ева, обнимая его, когда они уже вышли из галереи. — Я же знаю, что это не твое.

— Ничего, все в порядке. Мне понравилось. — От нее исходил соблазнительный, какой-то экзотически пряный аромат, и он притянул ее к себе, представляя, как шелк соскальзывает с гладких золотистых плеч.

— Врунишка. Ты же едва высидел.

— Верно, но зато получил заказ, так что жаловаться не буду.

Ева слегка отклонилась.

— Об этом я и хотела тебя спросить. Цена, которую ты назвал… я не ослышалась?

— А ты видела, в какой машине они приехали?

— Знаешь, ты бесчестный и порочный! — сказала Ева, наклоняясь и касаясь его щеки своей. — Мне нравятся плохие парни. Поедем ко мне?

— Не могу. Извини, но мне нужно выгулять Зебеди. Он, наверно, уже сидит, поджав лапки.

Ева вздохнула.

— Я люблю животных, но заводить их никогда не стану; они связывают, а мне нравится быть свободной. Что ж, в таком случае мне придется поехать с тобой.

— Я, конечно, буду только рад, но должен предупредить, что во мне сегодня собрались все головные боли.

— Не очень оригинально, — пробормотала она и тут же добавила, уже резче: — Ах, да, голова! А я и забыла. А почему ты ничего не сказал?

— Процесс был постепенный.

Она посмотрела ему в лицо с некоторой долей озабоченности.

— Может быть, стоит показаться врачу?

— Нет, — твердо ответил Гидеон. — Не стоит. Головная боль в моем случае естественный результат злоупотребления спиртным, пустой болтовней и натужными улыбками. Полагаю, к утру станет легче.

— Обещаешь, что если легче не станет, обратишься к врачу? Боже, вы только послушайте — я уже разговариваю с тобой, как твоя мамочка!

— Вообще-то, — сказал он, удивляясь, что не замечал этого раньше, — ты даже больше напоминаешь мою мамочку, чем она сама. Понимаешь, о чем я? Она тоже художница и в работу уходит с головой. Ей ничего не стоило забыть покормить нас с сестрой, так что нам с раннего возраста пришлось учиться самостоятельности и самодостаточности. Но в любом случае спасибо — ты очень любезна.

Она еще раз взглянула на него испытующе.

— Все будет в порядке? Уверен?

— Абсолютно.

— Ладно. Раз так, то я, пожалуй, оставлю тебя в покое. Завтра рано открываться, а я уже сейчас едва стою на ногах. Позвони мне утром, хорошо?

— Чтобы ты знала, что я пережил эту ночь? А если не переживу, ты не опоздаешь?

— Ох, не говори так!

Он рассмеялся, обнял ее крепче и, чмокнув, проводил до машины.

Движения на дороге почти не было, и Гидеон возвращался домой с открытым окном, чтобы не уснуть. Ночной воздух освежал, и он пожалел — уже не в первый раз, — что едет не на мотоцикле. С тех пор, как он разбил свой драгоценный «нортон», врезавшись — пусть и не по своей вине — в дерево, прошло два года, и все это время Гидеон пользовался «лендровером», который подарили Джайлс и Пиппа. Поначалу ему нравились комфорт и удобства нового транспортного средства, но зов двухколесного друга звучал в душе, становясь постепенно все сильнее и сильнее.

По мере того, как перспективы финансового подъема, связанного с заказами на портреты, вырисовывались все яснее, идея покупки другого мотоцикла не только пустила корни, но и расцвела пышным цветом, и к тому моменту, как он достиг Сторожки, единственной из нерешенных проблем остался выбор марки.

Зебеди приветствовал хозяина с обычным неуемным восторгом, демонстрируя широкий набор прыжков и кувырков, которым и был обязан своей кличкой. Гидеон пытался отучить его от этой привычки, но не преуспел, а поскольку пес не прыгал больше на людей, а лишь скакал на месте, махнул на него рукой и оставил все, как есть. В конце концов то было всего лишь безобидное выражение радости, а Гидеон всегда отстаивал индивидуальность.

Закрыв дверь, он поискал глазами Эльзу, но не нашел, что было не совсем обычно. Большую часть времени она проводила на кухонной плите «ага» и почти всегда выходила встречать его, когда он возвращался домой. Пожав плечами, Гидеон успокоил Зебеди и отправился в кухню — приготовить последнюю чашку кофе. Голова почти не болела, а потому он отказался от таблеток и, окликнув пару раз кошку, выпустил пса на пять минут во двор, потом выключил свет и поднялся наверх с надеждой увидеть Эльзу на кровати.

Ее там не было.

Гидеон нахмурился и, оставив кружку на прикроватной тумбочке, приступил к поискам. Кроме спальни, на втором этаже помещались лишь еще одна спальня и ванная. Обе двери были закрыты, но он все-таки заглянул в комнаты на тот случай, если Эльза каким-то образом оказалась запертой. Ни в спальне, ни в ванной ее не оказалось.

Обеспокоенный ее отсутствием уже всерьез, Гидеон спустился вниз, включил свет, переступил через Зебеди, улегшегося на привычном месте у подножия лестницы, и вышел в гостиную. Пес поднял голову и сонно повилял хвостом.

— Эльза?

Ничего и никого.

— И куда же, черт возьми, ты подевалась, — пробормотал он, возвращаясь в холл и открывая дверь в студию. Еще одно разочарование.

А где он видел ее в последний раз?