Зеленый просто не мог не понять.

— Мах, — пролепетал он.

Вновь коснувшись головы, Эл осведомился:

— Мах?

— Байя! — пропел в ответ зеленый, постепенно обретая уверенность.

— Видите, это совсем просто, — одобрительно сказал Мак-Нолти, решивший продемонстрировать собственные лингвистические способности. — Мах — голова, байя — да.

— Не обязательно, — возразил Эл. — Тут все зависит от того, как он понял мои действия. Мах может означать голову, лицо, череп, человека, волосы, бога, разум, мысль, чужака или даже черный цвет. А если он сравнил мои волосы со своими, то мах означает черное, а байя — зеленое.

— Да, я как-то об этом не подумал, — огорченно пробормотал шкипер.

— Будем заниматься этим, пока не наберется достаточное количество слов, чтобы составить простейшие предложения. Тогда из контекста мы сумеем понять смысл новых слов. Мне потребуется два или три дня.

— Ну, тогда вперед. Постарайся, Эл.

Перейдя с пленником в комнату отдыха, Эл позвал Миншалла и Петерсена. Он решил, что три головы лучше, чем одна. Миншалл и Петерсен были отличными лингвистами и говорили на идо,[42] эсперанто, венерианском, высоком марсианском и низком марсианском — на низком лучше. Только они из всего экипажа могли дать достойный ответ шахматным маньякам на их собственном жаргоне.

Я нашел Сэма в оружейной — он сдавал уже ненужную экипировку.

— Видел из шлюпки что-нибудь интересное, Сэм? — поинтересовался я.

— Не слишком много. Полет получился совсем коротким — мы успели проделать сто двадцать миль. Ничего, кроме леса с несколькими полянами. Две поляны были побольше других, размером с целый округ. Самая большая примыкает к огромному голубому озеру. И еще мы видели несколько рек и ручьев.

— И никаких признаков цивилизации?

— Никаких, — Он указал в сторону коридора, ведущего в комнату отдыха, где Эл с помощниками пытались найти общий язык с аборигеном. — Наверное, мы просто не можем ничего увидеть с высоты. Все скрывает густая листва. Уилсон проявляет свои пленки — быть может, на них окажется что-нибудь, чего мы не заметили. Впрочем, я в этом сильно сомневаюсь.

— Должно быть, ты прав, — кивнул я, — Вы пролетели сто двадцать миль в одном направлении, этого слишком мало, чтобы судить о целой планете.

Тут мне в голову пришла замечательная идея. Выйдя из оружейной вместе с Сэмом, я помчался в радиорубку. Стив Грегори сидел возле своей аппаратуры и изображал напряженную деятельность.

— Помнишь тот странный свист и шум, который мы слышали на Машинерии? Если на этой планете существует высшая жизнь, то она должна производить какие-то звуки в эфире. И ты сможешь их поймать.

— Да, конечно, — Его кустистые брови пребывали в покое, но впечатление испортили большие уши, которые вдруг зашевелились. — Если они вообще ведут передачи.

— Так почему бы тебе не заняться этим прямо сейчас? Нам сейчас любая информация пригодится. Чего ты ждешь?

— Вот что, приятель, — с напором осведомился он, — а ты почистил пистолеты, проверил боеприпасы, у тебя все в порядке?

Я удивленно посмотрел на него.

— Конечно проверил. Арсенал всегда в полном порядке. Это моя работа.

— А это — моя! — кивнул он на рацию и вновь принялся размахивать ушами. — Ты опоздал ровно на четыре часа. Я прочесал все частоты сразу же после того, как мы приземлились, и не нашел ничего, кроме слабого шипения на волне двенадцать целых три десятых метра. Что вполне соответствует параметрам Ригеля. Похоже, ты считаешь меня таким же любителем всхрапнуть, как Саг Фарн?

— Вовсе нет. Извини, Стив, мне просто показалось, что это гениальная идея.

— Все в порядке, сержант, — сменил он гнев на милость. — Каждый должен заниматься своим делом. — И от нечего делать крутанул ручку настройки.

Приемник заурчал, словно пытался откашляться, а потом раздались пронзительные звуки:

— Пип-пип-уопс! Пип-пип-уопс!

Наверное, ничто другое не смогло бы так быстро нарушить покой роскошных бровей Стива. Могу поклясться, что они добрались до волос, проползли по макушке и притормозили только возле воротника.

— Азбука Морзе, — жалобным голосом капризного ребенка сообщил он.

— Я всегда считал, что азбука Морзе используется на Земле, а инопланетяне с ней не знакомы, — прокомментировал я, — В любом случае, если это морзянка, ты сумеешь понять сообщение. — Я еще послушал это пронзительное Пип-пиип-пи-и-ип-уопс!», а потом добавил: — Каждый должен заниматься своим делом.

— Нет, не морзянка, — возразил Стив сам себе. — Но это радиопередача, точно. — Он бы нахмурился, но я не стал ждать, пока Стив вернет брови обратно.

Бросив на меня трагический взгляд, он принялся записывать сигналы.

Пора было готовить скафандры, пистолеты, установки и все остальное, поэтому я поспешил вернуться в оружейную, чтобы заняться своим делом. Когда сгустились сумерки, Стив все еще возился в радиорубке. Эл со своей командой тоже трудился.

Но это продолжалось недолго.

Солнце село, зеленое сияние померкло. Бархатная пелена окутала лес и поляну. Я шагал по коридору в сторону камбуза, мимо комнаты отдыха, когда дверь распахнулась и наружу выскочил зеленый абориген. На его лице отражалось отчаяние, а ноги двигались с невероятной быстротой, словно его ждал приз в тысячу международных долларов.

В тот самый момент, когда из комнаты отдыха раздался крик Миншалла, зеленый врезался в меня. Он вертелся как угорь, колотил меня кулаками по лицу, а ногами пытался оторвать мои конечности от туловища. От худого жилистого тела исходили слабые ароматы ананаса и корицы.

Наконец подоспели остальные, схватили его и принялись уговаривать. Зеленый понемногу успокоился. Его черные глаза с тревогой смотрели на Эла Стоу, говорившего совершенно непонятные мне слова, а руки мотались, точно ветви дерева на ветру. Эл и его помощники успели значительно продвинуться в изучении чужого языка, хотя и не достигли полного взаимопонимания.

Наконец Эл сказал Петерсону:

— Передай шкиперу, что, по моему мнению, Калу нужно отпустить.

Петерсен кивнул и через минуту вернулся.

— Капитан говорит, что он не возражает.

Эл проводил нашего пленника до внешнего люка, что-то сказал ему на прощание и отпустил. Зеленого не пришлось уговаривать, он тотчас спрыгнул вниз. Должно быть, кто-то в лесной чаще был ему должен за набедренную повязку, поскольку пятки так и замелькали. Эл стоял у люка, глядя сияющими глазами в темноту.

— Зачем ты выпустил птичку из клетки, Эл?

Он повернулся ко мне:

— Я просил его вернуться на рассвете. Возможно, так и будет, но я не уверен. Подождем. Мы не успели как следует изучить его язык, но выяснили, что он довольно прост. Мы узнали, что его зовут Кала и он из племени Ка. В племени все имена начинаются на Ка, например Калии, Кануу или Каниир.

— Как в марсианских родах: Кли, Лейдс и Саг.

— Да, — согласился он, не заботясь о том, что марсиане могли обидеться из-за такого сравнения. — Он также поведал мне, что у каждого человека есть свое дерево, а у мошки — свой лишайник. Я не совсем понял, что он имеет в виду, но Кала заявил, что каким-то таинственным образом его жизнь прервется, если после наступления ночи он не окажется рядом со своим деревом. Это не подлежало обсуждению, он слезно просил его отпустить. Более того, он предпочел бы смерть ночной разлуке с деревом.

— Звучит нелепо. — Я высморкался и улыбнулся пришедшей в голову мысли. — Даже нелепее, чем слова Джепсона.

Эл задумчиво смотрел в темноту, откуда прилетали странные ночные запахи и глухие удары таинственных барабанов, не смолкавшие ни на минуту.

— И еще мы узнали, что во мраке живут существа, более могущественные, чем Ка. Он сказал, что у них много гамиша.

— Чего у них много? — удивился я.

— Гамиша, — ответил Эл Стоу. — Мне так и не удалось понять смысл этого слова. А Кала снова и снова его повторял. Он сказал, что у «Марафона» много гамиша. И что у меня много гамиша. И у Кли Янга. А вот у капитана Мак-Нолти, как выяснилось, мало гамиша. А у Ка его нет совсем.