Этот островок был самым большим клочком суши среди бесконечной водной пустыни: двадцать две мили в длину, семь миль в ширину для планеты Бунда-1 — настоящий континент. Континент, на котором нет ни животных, ни птиц, ни деревьев, ни цветов, только низкие, карабкающиеся по камням кустики с узловатыми скрюченными ветками, лишайники и грибы да с полсотни видов насекомых, которые пожирают друг друга и потому не могут расплодиться в слишком большом количестве. И все — больше ничего здесь нет.

Над планетой застыла тишина, и это было самое страшное — тишина, в которой нет никаких звуков. Легкий ветерок никогда не вздыхал, затихая, никогда не ревела, негодуя, буря. Море во время прилива нехотя наползало на скалы и потом бессильно опадало — десять дюймов вверх, десять дюймов вниз, точное, как часы, без единого всплеска, без шума, без шипения лопающейся пены. Насекомые были немы; из пятидесяти видов ни одно не умело ни жужжать, ни стрекотать, ни щелкать. Бледные тела лишайников и корявые руки кустов никогда не шевелились. Казалось, это не растения, а причудливые живые существа, коченеющие в вечном безмолвии.

За домом был огород. Строители маяка превратили в подобие почвы пол-акра скалистой поверхности острова на три фута в глубину и посадили земные растения. Из цветочных семян не взошло ни одно, а вот некоторые сорта овощей оказались более неприхотливыми. У него было пятьдесят грядок свеклы, шпината, капусты и лука. Луковицы вырастали с футбольный мяч. Он не ел лука, потому что терпеть не мог эту вонючую гадость, но все равно постоянно сажал его и ухаживал за ним так же заботливо, как за другими овощами, — все-таки занятие, и потом ведь приятно же слышать знакомый звук лопаты, входящей в грунт…

Стрелка дернулась, замерла и упала. Если смотреть на нее часто и подолгу, то словно попадаешь под гипноз. Иногда у него появлялось сумасшедшее желание изменить привычный ход стрелки, нарушить код передачи и услыхать что-то новое, отрадно-бессмысленное — пусть чаша выплеснет в изумленные звезды тарабарщину: «Дандас троп шентермпф. Бим-бам-бом! Дандас троп шентермпф. Бим-бам-бом!»

Так бывало уже не раз. Возможно, это повторится снова. Совсем недавно легкий крейсер чуть не врезался в одну из планет системы Волка, потому что тамошний маяк стал передавать что-то невразумительное. Безумие одного человека едва не стоило жизни двум тысячам пассажиров межпланетного лайнера. Если задуешь свечу, трудно не сбиться с пути во мраке.

Работа на маяке означала десять лет полного одиночества, очень высокое жалованье и гордое сознание, что делаешь важное для общества дело. Все это очень заманчиво, когда ты молод, легок на подъем и под ногами у тебя надежная твердь планеты Земля. Действительность оказывается жестокой, беспощадной и для многих невыносимой. Человек не может быть один.

— Вы с Гебридских островов? Превосходно! Нам требуется смотритель маяка на станцию Бунда-1, и вы — как раз тот человек, который нам нужен. Вам будет там гораздо легче, чем другим. Представьте, что вы очутились в полном одиночестве на острове Бенбекула: примерно то же самое ждет вас на Бунде. А городских жителей посылать туда бессмысленно: со всей своей технической подготовкой они там рано или поздно сходят с ума из-за одного только отсутствия фонарей. Уроженец Гебридских островов просто создан для Бунды. Человек ведь не тоскует о том, чего у него никогда не было, а на Бунде-1 вы увидите то, что вас всю жизнь окружало, — скалистые острова, морские просторы. Совсем как у вас на родине!

Совсем как на родине!

На родине…

Здесь — берег, который никогда не лижут волны, галька, пестрые ракушки, крошечные существа, похожие на крабов. Под водой сонно колышутся поля водорослей, стайками проплывают рыбы, совсем такие, как на Земле. Он не раз закидывал с берега удочку и ловил их, а потом снимал с крючка и кидал в море, на свободу, которой у него самого нет.

Здесь не встают из зеленой воды старые плиты каменного мола, не снуют по заливу озабоченно пыхтящие буксиры, никто не смолит баркасы на берегу, не чинит сети. Не катятся с грохотом бочки по булыжникам мостовой, краны не поднимают в воздух сверкающие глыбы льда, не выскакивает из полного трюма на палубу серебряная бьющаяся рыбина. И в воскресный вечер никто не думает о тех, кто в море.

Ученые Земли творят чудеса, когда перед ними ставят какую-нибудь техническую задачу. Например, главная станция Бунды-1 полуавтоматическая, ее восемь репитеров полностью автоматизированы, их питают атомные генераторы, рассчитанные на сто лет работы без подзарядки. Могучий голос станции летит в астральную бездну, к звездной пыли бесчисленных миров. Единственное, чего не хватало Бунде-1 для обеспечения стопроцентной надежности, было контрольное устройство, умное, энергичное и решительное, аварийный механизм, который превратил бы станцию в абсолютно самоуправляемую систему. Иными словами, нужен был человек.

Вот здесь-то ученые мужи и дали осечку. Нужен человек. Но ведь человек — не деталь, его нельзя рассчитать, обработать и соединить с другими деталями — пусть функционирует! Они поняли это с некоторым опозданием, после того как сошел с ума третий смотритель маяка и его пришлось увезти на Землю. Три случая психического расстройства на организацию, ведающую четырьмястами станциями на необитаемых планетах, — сравнительно немного, меньше одного процента. Но три — на три единицы больше нуля, и никто не может дать гарантии, что число это не увеличится: кого-то безумие настигает скорее, кто-то противится ему дольше. И тогда ученые переменили тактику. Кандидатов стали подвергать беспощадным экспериментам, пропуская через жесточайшие испытания, в которых должны были сломиться слабые и закалиться сильные — те, кто годен для работы на маяках. Но скоро от проверки пришлось отказаться. Стишком нужны были люди, слишком немногих соблазняла должность смотрителя маяка, слишком многие выходили из игры во время проверки.

Ученые предлагали то один выход, то другой, но все их теории терпели крах.

Последним их изобретением была так называемая «ниточка к сердцу».

Человек, рассуждали они, дитя Земли, от его сердца к сердцу Земли должна тянуться ниточка. Пока эта ниточка существует, его разум ясен. Он проживет десять лет в одиночестве и ни разу не ощутит приступа тоски.

Но как найти эту ниточку к сердцу?

— Cherchez la femme, — заявил один из них, торжествующе глядя на своих коллег поверх очков.

Стали обсуждать этот вариант и отклонили: воображению ученых представились самые ужасные последствия такого шага — от убийства до рождения младенцев. Кроме того, ради неслужебной единицы потребовалось бы удвоить запас продуктов, которые приходится доставлять на такое огромное расстояние.

Исключено!

Может быть, собака? Для многих планет, где собака сама сумеет найти себе пищу, это, пожалуй, хорошо. Но как быть с Бундой и другими планетами, подобными Бунде? Груз космических кораблей рассчитывается до грамма, и не пришло еще время развозить по просторам Вселенной корм для псов.

Первая «ниточка к сердцу» оказалась жалким механическим эрзацем, хотя и обладала одним бесспорным достоинством: она нарушила безмолвие, проклятием тяготеющее над Бундой. Корабль, привозящий раз в год запас продуктов, сбросил ему магнитофон и пятьдесят катушек с пленками. Два месяца он слушал звуки — не только музыку и человеческую речь, но и родные голоса Земли: рев пригородного шоссе у заставы в субботний вечер, грохот поездов, колокольный перезвон церквей, веселый шум школьного двора в перемену — слабое эхо жизни, которая идет где-то недостижимо далеко. Когда он в первый раз включил магнитофон, он был счастлив. Десятый раз навел на него скуку, двадцатый привел в отчаяние. Тридцатого раза не было.

Стрелка прибора прыгнула, задрожала и успокоилась.

— Бунда-1. Бип-бип-боп!..

Магнитофон пылится в углу. Где-то там, за звездными туманностями, живут его братья, такие же одинокие, как и он. Они не слышат его, и он не слышит их. Они недосягаемы, их миры движутся, вращаясь по своим орбитам, проходя назначенный им путь. А он сидит, глядя на стрелку, оглушенный противоестественной тишиной.