Такая постановка вопроса отколола от инертной массы врачей колеблющихся. Группа наиболее враждебно настроенных оказалась в изоляции.

Бывшие саботажники начали делать первые шаги под нашим неусыпным наблюдением.

А трудностей в работе по-прежнему много. Страшной угрозой висит над Красноярском забитый сыпнотифозными бывший лагерь для военнопленных, находящийся в восьми километрах от города.

Санитарный комендант, щеголь в огромнейших галифе, щелкая шпорами, знакомит нас сначала с расположением военного городка, потом с его обитателями.

— В этих казармах живые. А вон там, — грациозный жест в сторону, — мертвые.

Он, по-видимому, и сам только что прискакал в городок, так как до сих пор еще не отдышался. На огромной территории площадью около двух километров все как вымерло. Только у входа в одну казарму копошатся люди, раскладывают костер.

— Сколько человек числится в городке?

— Тысяч тридцать. Точно сказать затрудняюсь. Сотнями мрут каждый день.

У казармы, где положено быть живым, при входе лежит труп.

— Не успели унести, — невозмутимо поясняет комендант.

Картина, которую мы увидели внутри казармы, не поддается описанию.

Потрясенные, продолжаем осмотр.

В казарму мертвых захожу одна. Ряды сложенных штабелями тел. Тишину нарушают тяжелые вздохи: среди мертвых лежат и живые! Не иначе как приняли меня за существо из потустороннего мира. Желтая высохшая рука вцепилась в мой полушубок.

Сдали нервы. Выскочила на воздух. Тут же у казармы решили: санитарного коменданта — под суд трибунала.

Все мобилизуется для военного городка. Сюда бросаем все силы управления. Местная партийная организация выделила нам на подмогу группу надежных товарищей.

Не прошло и недели, а уже неузнаваемо преобразился бывший лагерь для военнопленных. Открыт просторный приемный покой. В казармах дымятся баки с горячей водой. Действуют бани. Посыпаны песком дорожки. Расчищены аллеи для гулянья. Все больные лежат на койках, возле — сестры, на каждые три казармы — врач.

Вдали слышны взрывы. Это взрывают промерзший грунт, чтобы предать земле умерших.

— Чудеса! — говорят приехавшие проверять нас представители Реввоенсовета.

Город загажен. За два года колчаковщины не чистились улицы и дворы, два года люди жили в непрерывном страхе за завтрашний день. Под снегом на свалках сотни незарытых трупов.

Воззвания, распоряжения не помогут привести все в порядок. Нужна всеобщая мобилизация.

Объявляем неделю чистки. Вывозится шестьдесят пять тысяч возов мусора.

Город приободрился. Для Красноярска боевая сводка — сведения о заболеваниях, об умерших, о количестве очищенных домов и дворов.

А 5-я армия успешно гонит остатки Колчака. На подмогу ей в тылу у адмирала восстали черемховские шахтеры. Они захватили Колчака, отбили вагоны с золотом. Колчак расстрелян. Чехи выведены за Байкал.

Японцы отошли к Чите. За ними потянулись остатки белогвардейских банд.

Вся Сибирь — советская!

В Верхнеудинске между советской землей и белогвардейскими бандами и японцами восставшие крестьяне организовали буфер. Боевой фронт — Дальневосточная республика.

Тиф побежден. Несмотря на весну, резко падает количество заболеваний. В начале марта мы имеем по армии двадцать тысяч свободных коек… Это — конец Колчака внутреннего.

Итоги подведены в приказе. А сами уже направляемся на новый фронт — за Байкал, в ДВР.

Согласно приказу Реввоенсовета за № 313 я отправляюсь в продолжительную командировку для налаживания санитарного дела на местах.

Подводя итоги проделанной за два с половиной месяца работы, начиная с 1 января, когда старый аппарат Упсанарма был пополнен, необходимо констатировать следующее: Работа, протекавшая в неимоверно трудных условиях, дала блестящие результаты. Страшный бич армии — сыпной тиф — побежден. Сейчас заболевание тифом во всех боевых частях армии составляет сотые доли процента в день; смертность заболевших в среднем 3–4 процента.

Работа санчасти шла по двум направлениям: с одной стороны — профилактика, с другой стороны — изолирование и лечение уже заболевших, которые десятками тысяч устилали путь продвигающейся армии. За два с половиной месяца перемыта, почищена вся армия, часть армии получила чистое белье и продезинфицированное платье, на местах в дивизиях функционируют дезинфекционные камеры, бани, прачечные, части удовлетворены медперсоналом до действительной нормы. За расквартированием коек установлен санитарный надзор. Линия железной дороги, бывшая главным очагом заражения, снабжена фельдшерско-врачебными и изоляционно-пропускными пунктами. За проходящими эшелонами установлен бдительный надзор. Развернуто семь новых эвакопунктов с припиской к ним 100 тысяч коек, причем за два с половиной месяца развернуто вновь около 70 тысяч коек и приведено в порядок 30 тысяч, оставленных белыми. Установлены план и схемы эвакуации.

Просветительно-гигиеническая работа выразилась в выпуске плакатов, брошюр, пособий. Открыты постоянные курсы санитаров, дезинфекторов, дезинфекторов-инструкторов, лекторов и красных сестер. Все эти работники поступают в части для работы.

Итоги работы таковы: К 20 марта во всех госпиталях, приданных армии, было около двадцати тысяч свободных от больных мест. Все госпитали приведены в порядок. Работа налажена, насколько это позволяет разрушенный хозяйственный аппарат страны. В тяжелой борьбе с сыпным тифом пало много преданных работников армии, отдавших свою жизнь работе по оборудованию лечебных мест и самому лечению. Десятки наилучших товарищей унесены в могилу, сотни выбыли из строя. Красная Армия никогда не забудет этих безымянных, погибших в сибирских степях и необъятных пространствах, и имена их наравне с именами всех борцов войдут в историю освобождения трудящихся.

Начсанарм и военком

Едем опять на новое место.

В Иркутске попадаем на конференцию, где обсуждается вопрос об организации Дальневосточной республики.

Высок в армии авторитет санитарного управления: он завоеван самоотверженной работой, результаты которой известны всем. Да и сейчас вместе с передовыми частями продвигаются наши летучие отряды, организующие питательные пункты, изоляторы, бани, прачечные. Не случайно всюду на нашем пути чистота и порядок.

Даже в Тулуне, где из-за взрыва моста образовался затор, царил образцовый порядок на переправе через реку[17].

В Тулуне пришлось оставить заболевшего тифом Рушниченко[18]. А на обратном пути мы уже разыскали только могилу боевого товарища…

Дальше, дальше, к Байкалу!

Начало апреля. Мы сбросили полушубки, пимы и сразу стали подвижнее, моложе.

Ангара, воды которой казались в городе грязновато-желтыми, убегает в сторону от железной дороги, потом, извиваясь, подползает все ближе и наконец, прозрачная и красивая, ложится рядом с полотном.

Кругом высятся горы, берег совсем отвесный. Восхитительный пейзаж напоминает предгорья Кавказа. Но здесь все дышит суровой простотой и словно подернуто печальной дымкой.

Поезд идет медленно, делает по временам головокружительные повороты, и тогда отчетливо виден хвост состава.

Ангара неспокойна. Скоро она приведет нас к Байкалу и принуждена будет стыдливо стушеваться перед могучим раздольем озера-моря.

На горизонте уже видны байкальские горы со снежными вершинами. Потом открывается сам, скованный льдом, Байкал с застывшими у пристани пароходиками.

Мы высыпаем на берег, поем:

«Славное море — священный Байкал…»