А на ветру ритмично ударялись друг о друга сухие листья… Тысячи тонких нежно-игольчатых льдинок! Гул миллионного роя пчел сделался чуть громче, точно сложнейшая гигантская машина набирала обороты…

Все мы были связаны одной нитью. Нас объединяло главное — то, к чему были так пугающе близки, на пороге чего стояли и чего все-таки удалось избежать.

Была в этом таинственная необъяснимость, и если бы все произошло с другими, наш разум не поверил бы в подобную возможность. В столь немыслимое стечение обстоятельств. Но это случилось — с нами. И мы чувствовали себя живыми как и прежде. Ясно было одно: нечто — какая-то сила, неведомая сила — спасло нас и мгновенно перенесло сюда, в этот маленький мирок, снабженный всем необходимым, но ограниченный невидимой стеной. И все мы в памяти хранили то, что, в сущности, свело нас вместе… У Вольфа это была случайность. Карин — стал жертвой. Сам не знал, кто были его убийцы, внезапно оглушившие ударом сзади, когда он, не подозревая ни о чем, работал в своей мастерской.

Жэки?.. Вот тут все выглядело не совсем понятно. Появившись здесь, Жэки и не подозревал, что в той, прошлой жизни, что-то стряслось и ему грозила опасность. Даже осколки толстого стекла, запутавшиеся в волосах, не могли его убедить… Только свежие многочисленные рубцы на теле да едва затянувшаяся рана на правом виске заставляли отнестись к нашей версии серьезно.

Он помнил шумную, залитую солнцем улицу и собственное радостное настроение. В кулаке были зажаты монеты. Ровно столько, чтобы купить новенький иллюстрированный сборник приключений. Вот и витрина лучшего в городе книжного магазина… Он замер у сверкающих зеркальных дверей, в нетерпении пропуская выходящих. Вдруг стеклянная дверь со звоном хлопнула… и на этом прежняя жизнь закончилась.

И только я одна из всех нас сознательно перешла черту между жизнью и смертью, сама сделала шаг к тому, что в итоге свело нас вместе. Но зачем, по чьей воле мы оказались здесь?.. В те часы, пока Вольф экспериментировал с «машиной» — что-то такое пытался усовершенствовать, переиначить, — я сидела рядом с ним под дубом, погруженная в свои мысли. И точно кто-то невидимый вытягивал из моей головы все новые ленты воспоминаний. Будто и впрямь все это синтезировалось во мне, подобно велосипеду Жэки и картинам Карина… Как раз вчера мы увидели первую из этих картин, которую воспроизвела «машина»…

Помню, выбежав из нашей избушки на крик Карина, мы замерли пораженные: под дубом, прислоненный к стволу, стоял мольберт. И на нем — картина в простой деревянной раме.

Потускневшие темные краски, веявшие стариной тона, так загадочно передававшие игру света… И женщина в коричневых одеждах со странною улыбкой пристально смотрела с холста. Смотрела из своего прошлого, будто все о нас знала… Казалось, только что заметила нас оттуда… и все-все поняла…

Бело-синеватые скалы за спиной у женщины. Выветренные острые отроги на берегу голубой реки. Бурый пейзаж вдали — коричневые холмы, вьющаяся по ним дорожка, на которой погромыхивала наша старенькая повозка во время летних странствий… Две узкие колеи на высохшей глине… Мой мир, увиденный… земным художником? Вольф сказал, что на картине изображен несуществующий фантастический пейзаж.

Карин не случайно решил воспроизвести с помощью «машины» именно эту картину. Он говорил, что Джоконда очень известна на Земле. Ее знал почти каждый. Почти каждый… Поразительно! А я… Словно подглядела кусочек собственной жизни и саму себя со стороны. Может, отсюда — это знание? У каждого — свое…

Много веков смотрела она с картины. Загадочно улыбаясь, всматривалась в земную жизнь… А сейчас, наконец, заглянула в таинственное, в другой мир.

И он тоже глядел на портрет и одновременно — по-своему — на всех нас. Всматривался сейчас каждым своим камнем, каждым листом и веткою в тишине… и по той, что была на картине, быть может, судил о нас…

Даже солнце засветило ярче, когда луч его, пробившийся из-за тучи, упал на темное полотно. Листья на дубе подхватил ветер, и облака, словно сорвавшись с места, весело понеслись по небу. Или все мне только показалось?

В тот миг случилось и нечто новое. Этот зашумевший листьями ветерок, налетевший столь неожиданно, когда мы в молчании рассматривали картину, поднял в нашем маленьком озерце рябь — мелкие, неизвестно откуда взявшиеся волны, которые с тех пор не затихали ни на минуту. Так впервые мы обнаружили плавные ритмические движения, появившиеся в водах «машины».

В нашей жизни произошли перемены, кое в чем значительные и даже кое в чем обнадеживающие.

Как-то сразу вдруг пришла зима. Настоящая, суровая зима, видно, характерная для этого мира. Но нам она была уже не страшна. Мы все теперь передвигались по глубокому снегу в высоких валенках-близнецах одного размера. Вольф никак не мог научить «машину» делать поменьше. И на всех были теперь оранжевые пуховки с удобными капюшонами и глухой застежкой. Мы жили, как в медленной зимней сказке, спустившейся в наш маленький мир. Впитывали в себя красоту заснеженных сосен, сыпучих сугробов и белого морозного покоя, лежавшего вокруг до самой синевы неба.

Жизнь наша преобразилась и в другом смысле. Роли сменились. Теперь Вольф днями пропадал у дуба, придумывая всевозможные новшества, а Карин перебрался в дом и превратил его в свою мастерскую. От «машины» он требовал только холсты и краски.

В доме нашем стало относительно тепло и сухо. Первым делом Вольф вставил в окна рамы с настоящими стеклами, а потом занялся изобретением всяческих мелочей. Однажды с помощью Карина, надрываясь от тяжести, втащил в дом высокий темный предмет в форме правильного эллипсоида. Очень похожий на огромный обработанный булыжник или морскую гальку. Я смотрела с неодобрением. Уж слишком тяжел был этот валун.

— Изобретение века… — с натугой прохрипел Вольф, затаскивая валун в угол, где должна быть печка. Я совсем ничего не понимала.

— «Пылесос» для энергии!.. Приемник-преобразователь… Излучатель инфракрасных частот… — обрушивал на нас Вольф и, наконец, заявил, сияя, что эта штука, между прочим, разрешила бы на его родине все проблемы энергетического кризиса.

Мы слушали с удивлением. Как раз прибежал Жэки. Он всегда чувствовал, когда что-то случается! Влетев с мороза, еще тяжело дыша, Жэки снял свои меховые рукавицы и дыханием принялся согревать озябшие руки. Однако, увидев нас и что-то новое в углу, тотчас двинулся к камню. А дальше все отпечаталось в моей памяти, словно заснятое на пленку. Сначала Жэки застыл в удивлении. Потом засунул свои рукавицы в карманы, протянул ладони к камню и каким-то очень знакомым жестом подержал их так некоторое время, затем отнял, растер с удовольствием и теперь уже весь прижался к камню, слава богу, эта штука была в рост самого Жэки!.. Медленно повернул голову к нам и, глядя через плечо, сказал:

— Ну вот. Теперь у нас есть и печка.

Это в самом деле была печка. Да еще какая! Странный предмет уже вскоре буквально пылал, и в доме стало жарко, как в бане. Но нам запомнился именно тот, первый момент, когда Жэки бережно впитывал тепло, будто греясь у печки, которую только что затопили. Когда первое удивление прошло, он спросил:

— Вольф! Я уже минуту думаю, как эта штука может работать… И мне никак не придет в голову, откуда там берется теплота? Изнутри? Там есть какое-нибудь устройство?

— Скорей всего, нет! — задумчиво ответил Вольф. — Я и сам не знаю… Если «машина» реализовала мою идею, то энергия приходит извне, отовсюду. Когда-то, еще там, на Земле… мне не давала покоя мысль, что энергии вокруг рассеяно тьма-тьмущая. Во всех видах — тепло, свет, космические излучения… И если бы собрать ее всю, как линзой мы собираем солнечные лучи, то из этого может получиться толк. Понимаешь? Надо только придумать такую линзу…

Жэки кивнул.

— Собрать, сконцентрировать все низкие уровни энергии, существующие в природе. Заставить энтропию уменьшаться, пустить в обратном направлении весь процесс. Тогда… была только идея. Теперь «машина» сделала эту универсальную линзу. Линзу-концентратор, которая нагревается, впитывая энергию из пространства.