– Да, худышка Миррил, ты даже не представляешь, какие усилия я производил над собой, чтобы не допустить этого.

– А я бы тебе дала…

– Я знаю, девочка, поэтому-то я и сдерживался.

– Так всё-таки, зачем ты это затеял? Зачем, мать твою, сделал меня убийцей? Ты ведь знал, сволочь, чем это закончится.

– Ну, не всё так плохо, если ты про убийства. Если твоей совести будет лучше от этого, то вырвавшееся из магических недр чудовище убивает только тех, кто этого заслуживает. Понимаешь, есть тонкая грань между добром и злом, между Святыми Уродцами и Святой Ненавистью, если тебе так проще понимать. Как принято считать в Ордене, магия – инструмент, даруемый нам Святой Ненавистью. Как мы используем этот дар – божеству без разницы. Главное, время от времени собирать с него дань в виде злых душ. Как ты знаешь, Святая Ненависть подпитывается именно ими…

– Мне насрать на это, трирукий  ты жирдяй! Я и без тебя знаю, что все мои жертвы – полные засранцы! Мало того, я прекрасно знаю, что абсолютно все люди – полные засранцы… Я тебя ещё раз спрашиваю, какого парза ты всё это затеял?

– Ну, раз ты настаиваешь… Понимаешь, всё очень сложно… Как бы тут объяснить… Наверное с самого начала надо. Задумка зародилась с тех пор, как я получил в Ордене Восьми Старейшин звание архимага и, соответственно, все знания, дозволенные для этого уровня. Я узнал о неминуемой войн…

Голос Сика заглушило громыхание засовов и следующий за ним тяжёлый скрип двери. В светлом прямоугольнике обнажившегося проёма стояла грузная фигура.

– Включить свет! – до боли знакомым голосом пробасил фарк.

Красное приглушённое освещение тут же сменилось ярким белым светом. Таким, от которого никуда нельзя скрыться, который буквально раздевает тебя (хотя Миррил и так была голая). Старины Сика нигде не было. Но мало этого, нигде не было и хрюкающей твари. Тиканье часов никуда не подевалось.

Фарк держал в руке резиновую дубинку. На груди у него бликовала серебряная девятилучевая звезда власти с дубинкой из хризолита. Лысая голова, заплывшая жиром шея, бледная кожа… он был невысокого для фарков роста. Лицо показалось Миррил до боли знакомым.

– Наша последняя встреча прошла не очень удачно… – заговорил фарк, поглаживая дубинку. – А предпоследняя – так вообще нелицеприятно. Меня зовут Трипарон, кобка, я капитан седьмого полицейского участка славного города Мистор. Узнаёшь меня?

Миррил молчала. Её лицо превратилось в восковую маску, запечатлевшую весь ужас и страх, на которые только способен человек…

– О да, кобочка, ты переложила допарза моих ребят во время первой встречи… – прошипел Трипарон, закрывая за собой скрипучую дверь. Снаружи кто-то защёлкнул засовы. – Право, я удивляюсь твоей невоспитанности: во время второй встречи ты даже не поздоровалась, предпочла вонь канализации нашему обществу… – фарк причмокнул губами, сильнее загладил дубинку. – Ты даже не представляешь, кобочка, как я переживал за тебя. Как я желал, чтобы канализационные слизни не скормили тебя своим соплям-детёнышам. И мои мольбы были услышаны! Ты здесь, у меня…

– Пошёл ты, – прорычала Миррил и попыталась плюнуть, но горло было так пересушено, что ничего не получилось.

– О да, ты здесь, – Трипарон сглотнул, – совсем одна, без своего защитника Дирока. Я думал, что Одноухий будет нам большой проблемой, но, как видишь, всё вышло самым наилучшим образом, – он обхватил дубинку ладонью и принялся быстро её гладить. – О да, кобочка, ты сейчас в моей власти… Ты знаешь, что папочка Трипарон сейчас с тобой сделает?

– Изобьёт меня, ведь ни на что большее он не способен? – презрительно кинула Миррил.

– Откуда ты знаешь? – растерялся капитан, и даже на какое-то время перестал дрочить дубинку. – Ну да, я не привык стандартно насиловать, как это делают мои коллеги из других участков. Но мне и так в жизни радостей хватает, кобочка. Ты у меня получишь по полной. Получишь!

– Дегенерат! – сообщила Миррил и, не без труда, поднялась на ноги, всё так же прижимаясь спиной к прохладной стене.

– Ох, кобочка, ох, кобочка, я ведь знаю, что ты ничего мне не сделаешь, – возбуждённо заговорил низкий толстяк. – У тебя забрали магию. Ты сейчас – обычная кобочка, которая должна получить наказание… Ох, как я тебя сейчас буду наказывать, как же я тебя буду наказывать!

– Да иди ты! – только и сказала Миррил.

Резиновая дубинка обрушилась ей на ключицу. Невыносимая боль, такая резкая, острая, чудовищная боль, от которой отнялась рука.

Девушка повалилась на бетон пола.

– Ох, кобочка, ох кобочка, – застонал Трипарон. – Папочка сказал лежать, кобка! Папочка Трипарон не доволен твоим поведением! Папочка тебя сейчас как следует выпорет!

Следующий удар обрушился на бедро. Он был далеко не таким сильным, как прошлый. Грузная, но сильная рука дёрнула Миррил за бок, повернув её животом к полу. Миррил даже не шелохнулась – попросту не было сил. К тому же боль в ключице оказалась настолько дикой, что глушила все мысли о сопротивлении…

– Ты была о-о-очень плохой девочкой, кобочка! – возбуждению толстяка не было предала. – Ах ты ж нехорошая, ах ты ж дрянная!

Дубинка шлёпнула по пятой точке Миррил. Больно, но не так сильно, как прошлый удар…

– Получай, кобочка, получай! – визжал от наслаждения Трипарон и шлёпал Миррил дубинкой по заду.

Миррил попыталась приподняться, но мучитель не позволил: схватил за волосы и треснул лбом о пол. Треснул так, чтобы в голове зазвенели колокола святого Клементия, а перед глазами брызнули фонтаны искр, но и так, чтобы при этом она осталась в сознании. Что тут ещё скажешь, профессионал…

– О-о-о-х-х-х! – застонал капитан. – Ты ведь очень плохой девочкой была! Ты ведь настоящая кобка! Настоящая кобочка!

Миррил взвизгнула от боли, попыталась вырваться, но грузная рука держала за волосы, прижимала лицо к полу; спину давило колено. А дубинка… Она вошла во влагалище. Резко вошла. Больно вошла. Сухая. Раздирающая. До слёз больно…

– Ох, паршивая ты кобочка, получай своё наказание! Получай! Получай! Получай! Получай! – вопил Трипарон, насилуя Миррил своей резиновой подружкой.

Это было долго, это было мучительно, это было невыносимо, это было отвратительно, это было…

А насильнику этого было мало!

Сделав небольшой перерыв, дав руке немного отдохнуть, Трипарон опять взялся за дело. Только на этот раз он принялся за анус…

«Лучше бы он меня убил» – в толщи боли и страдания блестела одна лишь мысль.

Дубинка всё глубже входила, всё быстрее, всё унизительнее и больнее…

И Миррил ничего не могла поделать. Не могла превратиться в чудовище и распотрошить этого ублюдочного извращенца. Не могла снести ему голову ледяными осколками. Не могла спалить. Не могла даже содрать с него кожу заживо.

Ещё никогда Миррил так не жалела о пропаже магического дара…

Вдоволь наигравшись дубинкой, Трипарон оставил полусознательную девушку лежать на полу. По дороге к двери он нюхал и полизывал любимую дубинку.

Миррил была не права, посчитав его импотентом. Штаны фарка в области ширинки были все в сперме…

Дверь захлопнулась. Потух белый свет. На смену ему вернулось приглушённое красное сияние.

Вернулась хрюкающая тварь.

Тиканье часов не прекращалось.

Миррил наплевать на это всё. Она отрубилась.

Время нельзя было различить в этих четырёх стенах, несмотря на монотонное тиканье невидимых часов. Оно просто шло и всё. День или ночь, неделя или месяц? Всё смешалось, всё слилось в одну точку. Иногда открывалась дверь, заходил жупат в полицейской форме (которая очень несуразно смотрелась на бугристом, нескладном теле на трёх тонких, что ветки осины, ногах) и ставил на пол поднос с безвкусной едой и водой. Этот же жупат как-то принёс плед и лохмотья, которые вполне сошли за одежду.

К хрюкающей твари Миррил со временем привыкла. Тиканье часов не так раздражало, как прежде. Делать обязательные дела в очко тоже стало обыденным, не вызывающим какие-либо эмоции, делом. Пустое существование, постепенно деградирующее сознание. Даже страх смертной казни стал настолько привычным, что попросту не замечался. А иногда Миррил даже ловила себя на мысли, что с радостью положила бы голову на плаху палача, нежели продолжила вести бессмысленную жизнь в этом проклятом богами «кабинете для допросов». Хотя эти мысли были больше криками отчаяния, нежели реальным желанием.