— Наверное. Так что под рисунок Рембрандта тебе в банке дадут большие деньги. У того же Козилы возьмешь.

— Нет, — покачал головой Ярослав. — Не надо ничего продавать.

— Под залог отдашь.

— Подумаем. Том, — он улыбнулся жене, — очень хочется посмотреть на рисунки.

Она обрадовалась, увидев, что его напряженное лицо оттаивает прямо на глазах.

— Банк откроется, и поедем.

Гюнтер Шнейдер ликовал — пробил наконец и его час. Сегодня, когда ему позвонил Назаркин, он едва не заплясал от радости.

Бакс явился в гостиницу, где проживал немец, хмурый. Но такая мелочь не могла омрачить настроения антикварщика. Он засуетился и почти не слышал, что говорит Бакс.

— …Как? — наконец дошло до него. — Вы смогли взять только две картины?

— Да говорю же, — с раздражением рявкнул Назаркин. — Соседка меня спугнула.

— Вы ее…

— Да жива она, толкнул, когда выбегал. — Он стал рассказывать подробности, но не это сейчас интересовало Шнейдера.

— Я должен кое-что уточнить, — объявил он, — прежде чем заплачу вам деньги. Завтра…

— Ага, нашел дурака, — возмутился Назаркин. — Деньги вперед, или я забираю товар.

— Хорошо, не надо кричать, — замахал руками немец. — Подождите. — Он исчез в ванной комнате, прихватив картину.

Оставшийся в номере Назаркин продолжал ворчать:

— Завтра… Завтра меня здесь не будет. Ну и темнило этот немец, дурнее себя ищет.

Шнейдер, заперев дверь, взял в руки тонкий ножичек. Он приготовил его заранее. Знал, что Бакс не оставит ему картину. Уняв дрожь в руках, приступил к работе. Сейчас сбудутся его мечты…

Он уже понял, что там ничего нет, и все равно продолжал раздирать картон. Двойное дно было. Не было рисунков Рембрандта. Он тупо смотрел на холст. А может, это Назаркин?..

Шатаясь, он открыл дверь.

— Что вы взяли отсюда? — Он ткнул пальцем в раскуроченную картину.

— Ты чего, охренел? — взбеленился Назаркин. — Я ничего не трогал. Давай деньги, и я пошел.

Они шипели друг на друга, как две змеи. От этого ничего не менялось, рисунков не было. Рисунки исчезли до того, как Бакс украл «Ирисы».

Когда Шнейдер это понял, у него опустились руки.

— Вы не выполнили уговора, принесли только две картины, — заявил он.

— Ага, за остальными сам полезай. Только сначала расплатись за эти. Хорош гусь! — орал Бакс. — Картину раскурочил, и еще претензии у него. Гони монету!

Шнейдер смертельно устал. Платить он не хотел.

— Ладно, дядя, нет так нет. Черт с тобой! — Назаркин стал запихивать принесенные картины обратно в сумку.

Шнейдер молчал, он хотел одного — чтобы этот парень поскорее убрался отсюда.

— Сам скину, — хлопнул дверью Бакс.

У него был покупатель на примете.

Выпроводив Назаркина, Шнейдер в панике забегал по комнате. Он умел проигрывать, но сейчас удар был слишком сильный. Если парень вляпался, то дело плохо. Криминалом пахнет. Возьмут Назаркина — выйдут на него. А сколько сил, сколько энергии было потрачено, какие надежды рухнули!

— Надо поскорее уносить отсюда ноги, — бормотал он.

Уехать, не повидав Лидмана, Шнейдер не мог. Надо было забрать последнюю часть полотен, приготовленных для него. Уговор есть уговор.

Шнейдер, как всегда тщательно одетый, уже подходил к дому Лидмана, когда увидел чудовищную картину.

Дверь подъезда распахнулась, и из нее показался Лидман. Да не один. Его сопровождали два человека. Дмитрий Евгеньевич шел понуря голову, на его руках блестели наручники.

Шнейдер ахнул, потом развернулся и быстро зашагал прочь. Он едва сдерживал себя, чтобы не побежать.

«Надо поскорее уезжать отсюда», — лихорадочно думал он. Если Лидман заговорит, то и ему несдобровать.

Наблюдение за клубом фалеристов принесло свои плоды.

— Ну и фрукт этот Лидман! — Валентин Архипов от возмущения не находил слов. — Это же надо, тридцать лет с потерпевшим Ольшанским дружбу водил и сам же на него уголовников навел. В голове не укладывается.

— А ты хладнокровнее, Валя, — остудил его Лавров, неторопливо перебирая бумаги на столе.

— Честное слово, Леонид Леонидович, первый раз вижу такого негодяя. Антикварщики, конечно, народ своеобразный, это я уже понял, но чтобы вот так цинично и нагло…

— В прокуратуре работаешь, не где-нибудь, — напомнил Лавров. — Должен знать, до чего слабости и страсти могут довести человека.

— Да знать-то я знаю, но очень уж здесь все прямолинейно. На что он надеялся? Что все будут молчать?

— А это, Валя, ты у него сам спросишь. Лидман тридцать лет дружил с Ольшанским, даже дома у него бывал, хотя Юрий Алексеевич гостей принимал редко и неохотно. Значит, влез к нему в доверие. И все тридцать лет Лидман жутко завидовал приятелю, который был более удачлив, чем он. Вот и вся разгадка. Спрашиваешь, на что он надеялся? Ты правильно заметил, что антикварщики — народ своеобразный. Посмотри сводку, сколько похищенных раритетов находится в розыске. Много?

— Много.

— Вот и Лидман надеялся, что поищут и перестанут. По себе всех судил. У него при обыске нашли кое-что интересное, ведь так?

— Да.

— И он помалкивал, хотя точно знал, что ворованное. Не мог не знать, он человек, который постоянно крутился в этой среде, значит, информированный. А то, что известный антикварщик с ворьем связался, ну что ж, и такое бывает.

Лавров был доволен. Подтвердилось предположение, что украденные предметы антиквариата должны всплыть. Брали затем, чтобы продать.

«Антикварщики» (так называли оперативников 9-го отдела МУРа, который занимался борьбой с преступными посягательствами на культурные и исторические ценности), наблюдавшие за клубом фалеристов, сразу обратили особое внимание на Лидмана. Постоянно крутился возле Ольшанского, выспрашивал, сочувствовал. Но в этом не было ничего особенного. Понять можно было так: сильно переживает человек. Потом заметили, что он по делу и без дела наводит разговор на интересующую его тему. Это уже настораживало. Но и здесь не было никакого криминала.

Всерьез им заинтересовались, когда он стал крутиться возле известного коллекционера монет, который, по слухам, собирался приобрести нечто особо ценное.

— Наши «антикварщики» проявили себя на высоте, — с удовлетворением отметил Валентин, которому передали дело по ограблению Ольшанского. — Филигранно сработали.

— Я тебе говорил, толковые ребята. Их начальника я знаю давно. Такой же «последний из могикан», как и я. Он абы кого себе в отдел не берет. Каждый сотрудник не только первоклассный оперативник, но и эксперт.

— Скажете тоже — эксперт, — возразил Валентин.

— Эх, Валя, молодой ты еще, значит, тебе учиться и учиться. Думаешь, почему на Лидмана так быстро вышли?

— Ну, работали ребята.

— Вот именно — работали. А в чем их работа заключается? — спросил Лавров и сам себе ответил: — К примеру, спецназовцы приходят на службу и начинают отрабатывать друг на друге приемы.

— Морду то есть друг другу бить.

— Можно и так сказать. А у 9-го отдела особая специализация. Тебе еще работать и работать, присматривайся к людям, учись. Мне их начальник говорил, что у него сотрудник должен года три проработать, чтобы в теме не плавать. Всякое, конечно, бывает, но у 9-го отдела специализация особая. — Лавров взглянул на часы. — Давай, Валя, короче, что там с Лидманом?

— Пригласили на Петровку фалериста, вокруг которого последнее время вился Лидман. Я в кабинете присутствовал, сам в разговор не влезал. Беседу с ним с подходом начали. Про какую-то вазу вспомнили с бронзовой монтировкой. Надглазурная и подглазрная роспись, цировка по золоту. Я, Леонид Леонидович, и слов таких не знал. Вообще-то вы правы, у наших «антикварщиков» особая специализация.

Лавров улыбнулся.

— Этот деятель, — продолжал Архипов, — сначала мямлил что-то. Было видно, что не в себе мужик. А после очередного вопроса и вовсе сдулся.