— Когда? Как? — Сидор, замолчав несколько долгих, томительных минут с любопытством смотрел на злого Травника. — Когда ты сможешь вернуть деньги?

Через год? Через три? Через десять?

— Уже этой зимой, — холодно отрезал Травник. — Думаю, ребята войдут в наше положение, и не будет сразу требовать своей доли. И как только мы продадим весь орех с наших кедров, так сразу деньги и будут. Пусть не всё, то хотя бы часть, — жёстко отрезал Травник. — Мы все в этом деле повязаны, так что они не будут наседать? По крайней мере, сразу. А потом, в течение ряда лет, мы всем долги вернём.

Не слушая его, Сидор раздражённо заметил:

— И ты веришь в то, что если на кону стоит такой куш, как пятьсот двадцать десятин кедровников, вам дадут возможность заработать? Не вообще заработать, а ТАКИЕ деньги? Триста четырнадцать тысяч?

Я — так нет, я в такое не верю.

Если за вас взялись, то бить будут всерьёз и до конца.

Простейший приём — одновременно с вами выкинуть на рынок равное или даже большее количество кедрового ореха и по намного более низкой цене. К примеру, раза в два? Или, раз в пять? Или раз в десять? Почему нет, раз на кону такие ставки?

Заработаете вы тогда за один сезон, который у вас только и есть, ТАКИЕ деньги?

Нет.

И это только один из множества грязных приёмов конкурентной борьбы, что можно сходу придумать. А если хорошенько подумать? Неужели у них не найдётся других, ещё более грязных способов?

Я в такое не верю. Одна история с экзотами чего стоит. Это же надо такое удумать! Бонсаи продать под видом обычных саженцев!

Ведь самое главное что? Им нужны ваши кедровники, а не ваши деньги. И чтобы их получить, нужны вы оба. Чтоб сразу обрубить все концы и сразу всё решить.

А это значит, что возвращаться вам сейчас в крепость нельзя ни в коем случае.

— Это ещё почему? — мрачно поинтересовался Травник, хриплым, злым голосом. — Я сказал, прятаться ни от кого не намерен и если виноват, то за свои дела сам и отвечу. И за чужие спины, тем более за твою, барон, худосочную, прятаться я не собираюсь.

— Да вы что, совсем тупые? Оба! — тихо поинтересовался Сидор, сразу ставшим злым, хриплым голосом. — Вы чем слушали? Ухом или брюхом? Я же вам русским языком сказал, что практически вся городская верхушка замешана в этом деле?

— Ты нас мордой в собственное дерьмецо то не тыкай, не тыкай. Если есть что сказать, то говори, а не изображай из себя умника. Не похож! — оборвал его молчавший до того кузнец. — Сам в собственном дерьме по уши сидишь, а нас поучаешь.

— За одну только худосочную спину послать бы вас…. Обоих, — мечтательно пробормотал Сидор, глядя на двух товарищей злыми, сузившимися глазами. Не понимаю, чего я с вами вожусь. Ещё один подобный перл и я развернусь и уйду. И дальше будете разбираться со своим дерьмом уже сами.

Учтите, это я вам нужен, а не вы мне.

Я достаточно ясно выразился? — посмотрел он на Травника ледяным взглядом.

Не дождавшись ответа, продолжил. Уже более спокойно.

— Хочешь услышать, так слушай. И не говори что не слышал, — раздражённо проговорил Сидор, сердито сверкнув в его сторону глазами. Сидор постепенно начинал закипать и едва уже сдерживался. Тупая упёртость селян, не желающих видеть дальше собственного носа, его откровенно достала. И главное, ему-то всё это нахрен было не надо. В конце концов, разобраться с кедровником для атамана Дюжего он мог бы и без Травника, да и тем более без кузнеца. Как-нибудь да сам. Ничего в том такого сложного не было. А саженцы, при отсутствии другого пути, вырастить можно было и из орешков, как они ту же княжескую шишко-ягоду у себя в долине и вырастили.

Добившись своим продолжительным молчанием повышенного к себе внимания, неохотно бросил.

— Пока исковое требование официально не предъявлено лично должнику, на его имущество временно накладывается арест. В это время его семья может свободно распоряжаться своим имуществом, исключая только продажу, порчу и прочую деструктивную деятельность. Срок ареста один год с момента оглашения обвинения.

А вот если должник не появился в течение года — тогда его имущество сразу по истечению этого срока продают с торгов для покрытия долга. Правда, теперь только в случае если у должника нет средств, чтобы расплатиться. Слава Богу, что теперь, после длинной череды скандалов с кузнецами, снова вернулись к старым нормам и дают людям возможность расплатиться деньгами, а не сразу имуществом.

Но всё равно, я бы на вашем месте на подобное всё же не рассчитывал. В ближайшем будущем таких денег у вас точно нет, и, не будет. Триста с лишним тысяч золотых вам точно никто в долг не даст. Потому как нет никакой уверенности в том, что вы когда-нибудь хоть что-то из этой суммы вернёте.

Не верите, равнодушно пожал он плечами, — попробуйте сами в том убедиться. Но опять же, это вы сможете сделать, только если вам сейчас лично не предъявят долговых требований. И не запустят машину немедленного банкротства.

Надеетесь на меня — забудьте. Я своим деньгам найду лучшее применение, чем просто одалживаться. Поэтому, постарайтесь в ближайшее время нигде, особенно в людных местах не показываться. Особенно, дома, где вас могут легко найти.

Пока вам официально не предъявлено требование о взыскании долга, у вас есть время и простор для манёвра, чтобы разобраться с долгами.

— Ладно, согласен, — тяжело вздохнул Травник. — Тут ты прав. Уел! Только пошли наконец-то домой, а то ты Сидор буквально примёрз к этим руинам. Надоело уже торчать возле каких-то развалин. Скоро вечер, а мы всё тут сидим и сидим, как примёрзли к этим доскам. Дома, говорят, и стены помогают. Может быть, там в голову придёт какая дельная мысль.

Думаю, дня три у нас ещё в запасе есть, — переглянулся он с Кузнецом. — Пока весть дойдёт до города, пока на нас там выпишут ордер на взыскание, пока сюда обратно доберутся. Остаётся только выставить наблюдателя на окраину посада и успеть улизнуть, до предъявления долгового требования. Ты прав. Нет должника — не с кого и спрашивать. А пока они возятся, можно спокойно и вещички собрать.

Ты много чего тут порасписал. Красиво, ничего не скажешь, — обречённо вздохнул он. — Полдня языком молол, не переставая….

Сидор раздражённо поморщился. Травник в откровенных выражениях в его адрес совсем не стеснялся, что не могло не раздражать.

— Но, как мы поняли, у тебя есть и свой интерес. Ты не прочь с нами договориться конкретно на весь этот питомник, — вяло кинул он на ровные ряды кедровых саженцев у себя за спиной.

Но нам надо во всем, что ты тут наговорил, самим удостовериться. Правда ли всё это. Больно уж много у тебя неподтверждённых, высосанных из пальца домыслов.

А вот когда мы сами во всём разберёмся, когда все концы с концами у нас с кузнецом сойдутся, тогда мы с тобой и разговаривать будем. Хоть здесь, хоть в любом другом месте, — жёстким, холодным тоном закончил он.

Замолчав, Травник решительно поднялся. Видя, что Сидор даже не пошевелился, а кузнец, искоса посматривая на того, тоже не спешит поднять с досок свою задницу, недовольно проворчал:

— Ладно, согласен. Если всё что ты сказал, правда, то саженцы мы тебе продадим. И по той цене, что ты заявил, хрен с тобой, пей нашу кровь. Они нам уже не нужны. И те, что сейчас на поле и те, что ещё должны подсобрать, всё тебе отойдёт. Все двести тысяч.

— Никому, кроме тебя они такие не нужны, — с обречённым вздохом проговорил Травник. — Опять же, возвращаясь к условиям заключённых нами договоров, плодоносить начать они должны на следующий год. А это — нереально в нашем случае. Значит, на лицо преднамеренный обман с нашей стороны. И доказать обратное будет весьма затруднительно. А с учётом их заинтересованности в наших кедрачах — то практически невозможно. И тут ты прав.

— И прав в том, что на всё это надо время, — мрачно чертыхнулся он.

— И с народом поговорим, может, и найдём тебе кого, кто бы в твоё отсутствие питомником твоим занимался.