Пифагор сделал паузу, оглядел всех орлиным взором и продолжил:
— Гражданин Шуровцев являетщя верховным ера… ерафантом ариошофшкой органижации «Жаветы Нави»…
— Кем является? — переспросил Администратор. — Иерофантом, что ли?
— Вот-вот! — согласно закивал головкой Пиф-Пафыч. — Ерафантом!
И тут же сам полюбопытствовал:
— Гражданин Админиштратор, дожвольте вопрош! А что жначит — ариошофшкое?
— Значит — изучающее арийцев, — пояснил председательствующий. — Итак, что далее, батенька мой?
— Далее удалощь уштановить, что гражданин Шуровцев окажалщя еще и лидером «Рушшкого национального легиона».
Для несведущих Пиф-Паф пояснил:
— Это которые нощят шваштику и орут, что Рошщия — для рушшких.
И резюмировал:
— Щейчаш этот ерафант Шуровцев ожидает шуда. Такая вот дишпожиция. Может, нам и этого ерафанта тоже в рашпыл пуштить?
Администратор задумался, побарабанил по столешнице пальцами. Наконец качнул головой:
— Не надо его в распыл! Этот Суровцев, батеньки мои, может оказаться для «Звезды» вполне полезным человечком. Да и Легион его, глядишь, приходится! А посему вы, Пифагор Пафнутьевич, поспособствуйте, чтобы дело это прикрыли. За недоказанностью или еще как. А потом тащите своего ариософа ко мне. Вручим ему тринадцатый номерок — и пускай ваш «ерафант» служит нашему делу!
Генеральный директор «Антея» хлопнул кулачищем по столу:
— Итак! Еще вопросы, замечания, уточнения есть? Нет? Тогда приступаем! Дьявол в помощь!
Глава двадцать девятая
Литера на убийство
Зорин сидел сам не свой. Больше всего ему хотелось прибить эту мразь, этого наглого чмошника, посягнувшего на финансовое благополучие господина главного редактора.
Вообще-то Зорин не принимал посетителей, но этот настырный паразит все-таки пробился на личный прием. И поведал такое, от чего свет в редакторских очах едва не померк.
Гость представился как Глеб Бахметьев, дизайнер холдинга «Дайана Энтерпрайз». Зорин напрягся: это же та самая фирма, акции которой он так удачно прикупил! И таким солидным пакетом!
Об Энтерпрайзе и пошла речь.
Стараясь говорить спокойно, Бахметьев выкладывал свою историю, и на него все больше наваливались воспоминания…
* * *
…Уже второй час Глеб Бахметьев сидел в мастерской, намертво впившись пальцами в теплый стакан. И казалось ему — это не водка плещется в граненом стекле, а легкие волны набегают на песок. А там, где они останавливают свой бег, у самого уреза воды лежит Эдик Заславский, скорчившийся голышом на холодном песке.
Второй час, как Глеб вернулся с проклятого Голубого озера, куда его срочно вывезли на опознание. Следователь со злым и мелким лицом сразу же пояснил: все, в общем-то, очевидно.
Очевидным для следователя было, что Эдик учинил пикничок с двумя девицами развеселого поведения, употребил с ними три бутылки коньяка и спьяну полез в воду.
— Ну а после такой дозы не штука — утопнуть и в луже! — заключил виртуоз дедуктивного метода.
И вот после опознания, возвратясь в город, Глеб закатился в старую свою мастерскую, куда не заглядывал уже полтора года. С прожженной сигаретами клеенки смахнул слежавшуюся пыль, шлепнул в центр стола прихваченную по дороге «белоголовку», достал с полки стакан…
Глеб знал две вещи, о которых не ведал следователь, а именно: что Эдик уже несколько лет абсолютно не интересовался женщинами и что по причине зверской аллергии Заславский не мог влить в себя ни капли коньяка.
Даже теперь, будучи уже мертвым, Эдик не желал уходить из его жизни. Он словно бы сидел тут же, за Глебовым столом. Вот так же сидел он в этом продавленном кресле позапрошлой зимой и то уговаривал, то злился:
— Да хрен ли ты, Бахметий, вцепился в свой мольберт? Выставку персональную готовишь? Так ты ее лет пять уже открыть собираешься. Не надоело самому-то себе врать? Плюнь ты на эту свою живопись, пока она тебя до Кондратия не довела! Давай я тебя в нашу фирму пристрою. Фирмочка — ничего себе: крепко на ногах стоит, да еще и приплясывает!
Сколько уж раз выслушивал Глеб Эдикины заклинания? А тут вдруг взял да и согласился. И зарок себе дал: отныне в мастерскую — ни ногой!
И началась у него совсем иная жизнь: дизайн графический, дизайн выставочный, логотипы и фирменные стили, буклеты и постеры. Свежеиспеченный дизайнер прилежно оттачивал внешнюю атрибутику многоуважаемой фирмы «Дайана Энтерпрайз»…
И только сейчас, когда Эдик Заславский так нелепо и так страшно погиб, Глеб вернулся туда, куда его манило каждую ночь. Это мертвый Эдька привел его обратно. Привел — и стоит рядом, и снова, как в прошлый понедельник, кричит шепотом, выпучив азартные глазищи:
— Я, Бахметий, такого накопал! Фирмочка-то наша, оказывается, хапанула акции комбината в обход конкурса! Ха-ха, не слабо, да? Флагман всей сталелитейной индустрии прикарманили под шумок, и концы в воду!
«Энтерпрайз» скупал стальную продукцию у российских заводов и перепродавал ее «за бугор». А потом ухитрился купить по дешевке контрольный пакет акций Красногорского комбината, признанного лидера отечественной металлургии, и одним махом вышел в дамки. Относительно того, каким образом удалось отхватить этот пакет, ходили разные слухи. И вот Эдик выкладывал изумленному Глебу:
— Только не все попрятать успели паскудники! Я одну такую бумаженцию сногсшибательную откопал — пальчики оближешь! Ну, теперь я нашего генерального возьму за цугундер: либо поднимай мне оклад, либо — не обижайся! На этот раз он, сучара, от меня не отвертится!
А неделю спустя — финал: Голубое озеро и на песке — скорченный Эдик, который уже никого не возьмет за цугундер.
Теперь Глеб жил одним стремлением — отомстить. Но для этого предстояло сыскать «бумаженцию», которую обнаружил, на свою голову, несостоявшийся шантажист Эдик Заславский…
* * *
— …Я мотался от Красногорска до Москвы, — завершил свою детективную повесть Зоринский посетитель. — И в конце концов общие знакомые вывели меня на замначальника одного из департаментов в Госкомимуществе. Он-то в свое время и оформлял все документы по «прихватизации» Красногорского комбината. И, не будь дурак, с каждой бумажки копию для себя снял, у нотариуса заверил и припрятал — «на всякий пожарный». Ни за что бы он с бумагами этими не расстался, да повезло мне: застал его пьяным в дупель и на кого-то очень уж обозленным. Вот под такое настроение да под хмельной свой кураж чиновничек и отдал мне все это.
И визитер выложил перед Зориным черную кожаную папку, прихлопнул по ней ладонью:
— Тут — все, от и до! Я их проштудировал за ночь, пока «Стрелой» до Питера добирался. Вот, прямо с поезда — к вам!
— А почему вы эти документы принесли сюда, а не в прокуратуру?
— Не хочу рисковать, — пояснил Глеб. — На прокурорских нажмут сверху — и документики мои испарятся. А вот если обо всем расскажет газета, тогда той же прокуратуре не отвертеться будет: хочешь — не хочешь, а принимай меры!
— Что ж, разумно! — кивнул редактор. — Значит, так и поступим.
Он переложил документы в желтую картонную папку и на обложке красным фломастером надписал: «Дайана Энтерпрайз. Срочно!!!». После чего поднял озабоченный взор:
— Но имейте в виду: мы должны сперва детально изучить эти бумаги, проверить их подлинность, а затем перелопатить их в газетную статью — перевести, так сказать, на язык родных осин. Так что материал будет опубликован никак не раньше, чем через пару-тройку дней.
— Понимаю, у вас — своя технология! — вздохнул Глеб, который рассчитывал увидеть публикацию уже в завтрашнем номере.
— И — последнее, — добавил деловито редактор. — Оставьте ваши телефоны, домашний и рабочий адрес. Возможно, потребуется срочно с вами связаться: что-то уточнить, что-то согласовать…
…Когда за гостем закрылась дверь, Зорин устало откинулся в кресле. Вот же скотина, правдоискатель вшивый! Справедливости, видите ли, возжаждал! А на хрена мне эта твоя справедливость, если из-за нее мои акции сгорят синим пламенем?!
