— Нету у меня больше никаких таких причин,— заявил он твердо.— За исключением разве того, что хочу быть с тобой вместе, потому что просто люблю тебя!
У Бельфебы-Бельфегоры на миг перехватило дыхание, и она тут же протянула руку:
— Вот и подобрал ты ключ наконец, и становишься истинным рыцарем моим! Решено. Назначаю свиданье тебе в этом самом месте, как только паладины снова погрузятся в сон. А теперь иди же, дабы подозреньями излишними не отягощать их мысли.
— Как поступим? Угоним их лошадей?
— Нет, а гиппогриф? Да и скакун у Роланда — великий Байярд, который немедля разбудит своего повелителя.
— Вот черт. Знаю я одного типа по фамилии Байярд, только он в жизни никого по такой ерунде не разбудит. Что еще?..
— Иди же, сэр, говорю я тебе. Нет, только без объятий!
— Спокойной ночи! — пожелал Ши и направился обратно в хижину, чувствуя нечто вроде робкой надежды, какую не испытывал с тех самых пор, как они попали в плен к Да Дерга в Царстве Фей.
Вся троица расположилась вокруг очага, устроенного в самом центре комнаты. Дыра в потолке у них над головами выпускала наружу от силы треть всего дыма.
Астольф тут же потянулся, зевнул и с видом человека, готовящегося к продолжительному сну, принялся старательно разматывать свой красно-сине-коричневый шарф. «Школа»,— коротко заметил он при виде заинтересованного взгляда Ши, после чего счел нужным добавить:
— В этих краях, как ты уже заметил, не принято носить галстуки. Пришлось вот на шарф цвета перенести.
— А какой они школы?
— Винчестерской,— сообщил герцог не без некоторой гордости,— Между прочим, древнейшая из всех существующих. Чудесная это штука — система публичных школ, хотя черт ее знает, что с ними будет со всем этим социализмом!
— Я и сам ходил в публичную школу, в Кливленде.
— Надо думать.
Астольф одарил его взглядом, от которого за версту несло недоверием, и Ши ощутил, что на сей раз избрал далеко не лучший путь общения с сильными мира сего. Прежде чем ему удалось загладить возникшую неловкость, Ринальд поднял голову с соломы, на которой он уже успел устроиться:
— Потише, вы там! Моровую язву на болтовню вашу, что спать не дает честным людям!
— Ладно-ладно. Но перво-наперво я хотел бы убедиться, что сэр Гарольд действительно в случае чего нас не обскачет. Конечно, ты человек чести и вообще неплохой малый, но в этом-то вся и загвоздка.
С этими словами Астольф с кошачьей ловкостью вскочил на ноги и выхватил свой огромный меч, острие которого тут же нацелил на Ши.
— Лежи-ка смирно, старина, и получай свое лекарство!
В облаков одеяле, пушистом и белом,
Убаюкает ночь тебя, как в колыбели,
Твои члены чугунны, твои веки свинцовы,
Ты вялый, ты дряблый, обмякший и сонный...
Ши, прекрасно понимая, что это и есть то самое усыпляющее заклинание, изо всех сил старался сохранять ясность мысли и лихорадочно подыскивал подходящие противодействующие чары. Вот эти, с бумажкой... нет, это просто против слабости... опять не то... рассуждения его понемногу теряли связность.
Придите же духи, что веют дремоту,
И ваши собратья, что сеют зевоту...
Заклятие явно относилось к чему-то вроде гипноза, и было чертовски тяжело отвести взгляд от пальцев Астольфа, делавших пассы. Почти так же тяжело, как изобрести какие-то контрмеры.
В конце концов...
Приди же, Морфей, и Гипнос, и Сома...
Есть какой-то рассказ, где нельзя спать. «Король золотой реки»? Нет... Точно, «Ким» — там какой-то мальчишка использо-
вал таблицу умножения. Небольшая удача влила в него новые силы. Трижды три — девять... Если только получится продержаться... Эта часть слишком уж простая... шестью семь — сорок два, шестью восемь... Заклинание звучало все монотонней и монотонней, словно конца у него не было... одиннадцать на тринадцать — сто сорок три...
И властью своей заклинаю я — спи!
Наконец-то все! Ши лежал с закрытыми глазами, но с раскрытым нараспашку сознанием, трудясь над «семью четырнадцать». Приглушенно прозвучал голос Ринальда, словно паладин говорил через меховую шапку:
— До завтрашнего вечера проспит?
— Думаю, что не только до завтрашнего,— отозвался Астольф. — Я ему будь здоров какую дозу закатил.
— Меня самого чуть не усыпил,— пробурчал Ринальд, еще раз перевернувшись, и меньше чем через минуту раздался тот самый чудовищный храп, который недавно спровоцировал Роланда дать шлепка его источнику.
Ши выжидал, страстно желая, чтобы или перестал чесаться нос, или чтобы Астольф наконец улегся и позволил бы ему как следует его поскрести, не рискуя быть замеченным. Потом зачесались брови, потом отдельные места на лице, да так жутко, что он принялся конвульсивно гримасничать, дабы избавиться от этого ощущения. Астольф перевернулся на другой бок, и Ши неподвижно застыл, размышляя, не захрапеть ли для убедительности. От этой идеи он отказался и обнаружил, что чесотка уже заползла в глубь левого уха. Астольф сделал еще один оборот, облегченно вздохнул и, похоже, задремал. Но прошло еще добрых десять минут — каждую из которых Ши старательно отсчитал,— прежде чем он отважился открыть глаза.
В середине комнаты красновато дотлевали угли, а на месте двери едва заметно выделялся серый прямоугольник. Снаружи, должно быть, решил он, начинался рассвет — луна уже давно скрылась. В темноте хижины неотчетливо выделялись три более темные фигуры, но лежали они абсолютно неподвижно. Под аккомпанемент Ринальдова храпа размеренно посвистывали двое остальных. Спали они как убитые, но он решил понапрасну не рисковать и снова только минут через десять в порядке эксперимента вытянул руку. Темно-серый силуэт двери внезапно озарила ярко-голубая вспышка. Где-то вдалеке мягко проворчал гром.
В голове у Ши промелькнуло несколько неприятных мыслей относительно собственной удачливости и погоды. Если гроза движется сюда, то через дыру в крыше дождь зальет хижину и неминуемо разбудит Астольфа, а скорее всего и Роланда. Если и надо было удирать, то именно сейчас.
Он осторожно пошарил в соломе и вытащил из нее саблю и служившую подушкой чалму. При следующем раскате грома он торопливо скатился с лежанки, сделал два осторожных шажка и сдернул с колышка в стене верхнюю одежду. Еще два шага — и он оказался на улице.
Вспышка высветила поблизости чудовищное нагромождение грозовых туч, а грохот оказался куда более продолжительным, раскатившись где-то совсем рядом. По улочке деревеньки промчался первый пыльный вихрь. Гиппогриф громоздился там, где оставил его Астольф, опустив башку и прикрыв глаза. При каждой вспышке он пугливо вздрагивал, перья его трепетали под порывами ветра. Когда Ши прикоснулся к нему, одурманенный колдовством Астольфа зверь даже не поднял головы. Снимать чары наобум означало бы напрасную потерю сил и времени, а может, требовало и несколько большего искусства, чем он обладал. По руке его ударила первая крупная капля.
Сверкнула ярчайшая вспышка, и обвалом громыхнул гром. Ши показалось, что со стороны хижины донесся чей-то крик, и, отбросив всякие сомнения, он завернулся в джеллабу и в тот самый момент, когда на землю обрушился ливень, бросился вдоль улицы к дереву Бельфебы. Как только он очутился в тени деревьев, она выступила ему навстречу — свежая, бодрая и совершенно невозмутимая, несмотря на проливной дождь.
— А они уже...— начала она. Раскат грома поглотил остальное.
— Я думаю, что гроза их уже разбудила,— ответил Ши, распахивая свой балахон и набрасывая на нее.— Как будем отсюда выбираться?
— Ты чародей и не ведаешь этого?
