— Ясно. И поскольку мы уже в Похъёле, их магия здесь наиболее сильна. А сам-то ты не можешь снять эти чары, какими бы они там ни были?

— Только если знать буду истинное имя, что кроется за обликом мнимым,— ответствовал герой.

— Может, поступим проще? — предложил Ши и обернулся к Бельфебе.— Не попробуешь подстрелить какого-нибудь из этих гадов? Насколько я понимаю, тогда он сразу обретет первоначальный облик.

— Нет, о Харолайнен,— ответствовал Лемминкяйнен.— Останется он попросту мертвой змеею до тех самых пор, покуда мы первородство его не вызнаем.

Они опять уставились на изгородь. Зрелище было довольно отвратное, но змеи, по крайней мере, не делали попыток покинуть свои места.

Внезапно Пит Бродский вскочил.

— Эй! У меня идея!

— Какая? — спросил Ши.

Бродский через плечо ткнул большим пальцем в Вуохинена.

— Этот поганец принадлежит мне, так?

— Согласно законам данной страны, полагаю, что так,— согласился Ши.

— Он твой раб! — тут же подтвердил Лемминкяйнен.

— И в этой дыре он служит по магической части, так?

— Ой, ну конечно,— оживился Ши,— хорошо, что напомнил! Наверняка именно он и огненную реку сотворил, и орла!

Бродский протянул руку и ухватил Вуохинена за воротник.

— Ну вот что, сволочь: как зовут всех этих гадюк по-настоящему?

— Эк! — придушенно поперхнулся Вуохинен.— Никогда не был я предателем...

— Чихать я на это хотел! Давай выкладывай, иначе кой-чего отведаешь! — Бродский многозначительно ткнул пальцем в меч, висящий у Лемминкяйнена на боку.

— Эк! — опять булькнул Вуохинен, поскольку рука детектива сильней крутанула воротник.— Они... э-э... сделаны из брусники.

— Ой, и действительно! — воскликнул Уолтер Байярд. Бросившись к шипящему перепутанному барьеру, он протянул руку, скрутил голову одной из змей и съел.

Лемминкяйнен расхохотался.

— Когда сниму я эти чары, будет у нас брусника на сладкое! Спасибо тебе, друг мой Пийт! 

 Усилиями Лемминкяйнена змеиная стена вскоре превратилась в перепутанный растительный ковер, и они сразу принялись разбивать лагерь. Герой был чрезвычайно весел: сыпал шуточками (которые никто, кроме Бродского, не находил занимательными) и громовым голосом докладывал о своих былых похождениях. Наконец Ши не выдержал:

— Господи, Кауко, что это на тебя нашло на ночь глядя? Ты так себя ведешь, будто уже всех победил!

— А разве нет, о Харол? Знаю я наверняка, что была это последняя преграда, кою Лоухи могла воздвигнуть перед нами, и назавтра вступим мы в усадьбу ее в Похъёле — не исключено, что и драки ради!

— Всю жизнь об этом мечтал! — иронически буркнул Ши.

Сам он радости героя далеко не разделял — даже когда на следующее утро им стали то и дело попадаться возделанные поля и пастбища. Наконец впереди показалась большая усадьба с многочисленными постройками, полускрытая от взгляда низенькими деревцами. Лемминкяйнен придержал лося Хийси, и гигантский олень замер у медлительного ручейка, петляющего по невыразительной равнине.

Герой покопался в мешке, притороченном позади саней, и вытащил оттуда расшитую чешуйчатой броней кожаную рубаху, которую тут же надел.

— А для вас, друзья мои,— объявил он,— прихватил я доспехи, что лишь немного моим уступают по качеству!

С этими словами он извлек из мешка четыре длинные безрукавки из двойной кожи, такой жесткой и негнущейся, что Ши насилу в свою взлез. Оказалась она столь же тяжелой, как и последовавшая за ней добротная стальная кираса. На вид она была довольна неуклюжа и смотрелась неброско, но, видать, по части дизайна металлургия в Калевале была вообще не особо сильна. Свою кирасу Бельфеба стащила с себя сразу после примерки.

— Батюшки! — с чувством произнесла она.— Сам носи панцирь сей, словно жук, сэр Лемминкяйнен. Мне же руки свободные потребны, коли действия боевые намечаются!

Лемминкяйнен вручил каждому шлем все из той же толстой кожи, с железным ободком по краю и парой железных полуколец, куполом сходящихся на макушке. Эти подошли лучше, хотя Бродский предпочел оставить на голове свой котелок и смотрелся в нем и доспехах довольно по-дурацки.

Все забрались обратно в сани. Лось Хийси, шлепая копытами по воде, перетащил их через ручей и зарысил в сторону далеких строений.

— Ну и дикий же тут народ! Только глянь на эти черепушки! — указующе вытянул руку Бродский.

Ши теперь и сам заметил, что бугорок неподалеку был утыкан забитыми в ряд кольями — примерно полусотней, насколько он мог судить,— каждый из которых увенчивала отрубленная человеческая голова. Головы были в самых разных стадиях разложения, и лишь один кол, самый последний, был лишен этого отвратительного украшения. Десятка два воронов с хриплым карканьем взлетели с голов при их приближении, а Байярд заметил:

— Хорошо хоть, что тут только один кол свободен!

— Скоро узнаешь ты, сколько колов свободных в Похъёле,— кисло заметил Вуохинен.

Лемминкяйнен немедля обернулся назад, дал комментатору в ухо и объявил:

— А теперь, друзья мои, убедитесь вы сами, что Каукомъели статный в магии столь же искусен, как и в рубке лихой!

Он остановил оленя, спрыгнул на землю и, срывая с низкорослых деревьев ветки, принялся втыкать их в землю, выстраивая в ряды. При этом он тихонько напевал. Наконец количество веток его удовлетворило. Он отступил назад и, возвысив голос, принялся делать пассы. Ши заметил, что пассы были весьма профессиональные — примерно такие же, какие ему довелось видеть в другом пространственно-временном континууме, но герой слишком уж быстро шевелил руками, и точную структуру пассов он не разобрал. Затем последовало некоторое колебание воздуха, и там, где только что торчал из земли первый прут, Ши увидел точную копию себя самого — со шпагой, в кожаных доспехах и шлеме.

Потом на свет возникла еще одна копня, потом еще и еще — целые шеренги Гарольдов Ши, которые вскоре образовали вокруг саней самую настоящую толпу.

Бельфеба негромко ахнула.

— Ужель я замужем за всеми? — вскричала она.

Но сразу после этих слов квота на Гарольдов Ши была уже, как видно, исчерпана, поскольку из земли, где торчали неиспользованные прутья, стали на сей раз выскакивать Бельфебы. Не успели они смешаться с толпой дубликатов Ши, как голос чародея сменил тон, и к общему столпотворению стали присоединяться отражения Питов Бродских, которые тут же принялись обмениваться рукопожатиями и хлопать друг друга по спине. Песнь Лемминкяйнена подошла к концу; сани окружала по меньшей мере сотня копий всей троицы. В ней совершенно затерялись один Лемминкяйнен, один унылый Вуохинен и одинокий Байярд, который заметил:

— Блестяще проделано, Лемминкяйнен, но эти репродукции действительно способны кого-либо зарубить или же это просто фантомы? На вид они вроде ничего, но на пиво в глазу я их еще не проверял!

— Попробуй с кем-нибудь из Пийтов побороться, и сразу все поймешь,— ответил Лемминкяйнен.— Сохраняют они все силы жизненные, покуда кто-нибудь не вызнает, кто из них настоящий, а кто лишь тень его, да заклинание не прочтет противодействующее, имя применив истинное.

— Минуточку,— сказал Байярд,— Разве среди нас нет того, кто способен провести опознание?

Он указал на Вуохинена.

— Клянусь мельницею волшебной! — воскликнул Лемминкяйнен.— Ясно, что мудрость моя отваге не уступает — никому иному и в голову бы не пришло взять с собою личность, узреть способную даже незримое! Пийт, Харол, Пельфепи! Следует смешаться вам с отраженьями своими, а кое-кого из них в сани посадить, иначе в Турье истинных вызнают!

Ши некоторое время приглядывался, после чего сказал Бельфебе:

— Он прав, детка. До встречи!

Стиснув ее руку, он прыгнул в самую гущу толпы. Уолтер последовал за ним.

— Лично я не хочу терять из виду настоящего! — объяснил он.

За спиной у них сразу трое или четверо Бродских попытались одновременно влезть в сани. Тот, что оказался проворней, первым делом отвесил леща Вуохинену.