А теперь давайте перенесем страх перед необратимыми переменами и опасностью, что другой займет твое место, на отношения людей и машин. И что же у нас получается? Естественно, больше всего мы боимся не того, что машины причинят нам физический вред, а того, что они вытеснят нас и займут наши места. И дело не в том, что наша деятельность перестанет быть эффективной,— просто мы станем больше никому не нужны, словно устаревшая модель какого-нибудь устройства.

Идеальная машина — это умная машина, и для рассказов о ней есть только один сюжет: она создается, чтобы служить человеку, но в конце концов одерживает над ним верх. Она не может существовать, не угрожая захватить наше место в мире, и, следовательно, ее необходимо уничтожить — иначе погибнем мы сами.

Всегда существует опасность метлы ученика колдуна, голема рабби Лоу, чудовища, созданного доктором Франкенштейном. Как рожденный из нашего тела ребенок занимает наше место, так и машина, рожденная силой нашей мысли, заменяет нас.

«Франкенштейн» Мэри Шелли, увидевший свет в 1818 году, демонстрирует нам пик страха, однако обстоятельства сложились таким образом, что этим страхам не суждено было сбыться — по крайней мере, довольно долго.

Между 1815 годом, когда закончилась целая серия европейских войн, и 1914 годом, увидевшим начало новой войны, был короткий период, когда человечество могло себе позволить роскошь оптимистических настроений насчет своих отношений с машинами. Промышленная революция неожиданно наделила людей новым могуществом и претворила в жизнь мечты о воцарении технологической утопии на Земле, вместо надежд увидеть ее в мифическом раю. Положительные аспекты, которые несли в жизнь машины, значительно перевешивали отрицательные, и любовь к ним стала сильнее страха.

Именно тогда и родилась современная научная фантастика — под этим термином я подразумеваю вид литературы, которая описывает общество, отличающееся от нашего уровнем технологического развития и своим социальным устройством. Предполагается, что мы рано или поздно, путем изменений в вышеуказанных областях, перейдем в какое-нибудь из таких обществ. (Этим научная фантастика отличается от фэнтэзи или от «спекулятивной» фантастики, где придуманное общество не может быть связано с нашим никакими разумными переменами.)

Благодаря времени, когда она родилась, современная научная фантастика звучала весьма оптимистично. Отношения человека и машины осуществлялись на уровне пользования и управления. Могущество человека росло, машины были его послушными инструментами, при помощи которых он добывал для себя благополучие, чувствовал себя спокойно и уверенно и путешествовал в самые удаленные уголки вселенной.

Оптимистические настроения встречаются и по сей день, в особенности в произведениях тех писателей, чьи представления успели сформироваться до появления атомной бомбы,— я могу назвать среди них Роберта Хайнлайна, Артура К. Кларка и себя.

Тем не менее с началом Первой мировой войны людей охватило разочарование. Оказалось, что научно-технический прогресс, обещавший людям рай, способен устроить на Земле самый настоящий ад- Прекрасный самолет, реализация многовековой мечты, может нести на борту бомбы; химическая промышленность, выпускавшая лекарства, анестетики и краски, производит отравляющие газы.

И снова нас охватил страх, что кто-то другой отнимет у нас наше место под солнцем. В 1921 году, через некоторое время после Первой мировой войны, свет увидела драма Карела Чапека «К. У. К.» — снова рассказ о Франкенштейне, только на планетарном уровне. Было создано не одно чудовище, а целая армия роботов (по-чешски это слово означает «рабочий»). И не одно чудовище выступило против своего создателя, а целая армия роботов стерла с лица Земли человечество и заняла место людей.

С началом выхода в свет журнала, посвященного научной фантастике, с 1926 по 1959 год (треть века или целое поколение) оптимизм в научной фантастике активно сражался с пессимизмом — главным образом, благодаря влиянию Джона У. Кэмпбелла-младшего — и победил.

Начиная с 1939 года я написал серию важных рассказов о роботах, которые совершенно сознательно противостояли «комплексу Франкенштейна» и повествовали о роботах как о слугах, друзьях и союзниках человечества.

Впрочем, в конце концов победил все-таки пессимизм.

Во-первых, механизмы стали пугающими. Разумеется, атомная бомба грозила физическим уничтожением, но хуже нее была быстро развивающаяся электронная машина — компьютер. Казалось, компьютеры крадут у человека душу. Очень легко и быстро они решают наши рутинные проблемы, и мы все чаще и чаще доверчиво предоставляем им право решать за нас самые разные вопросы и принимаем их решения с унизительной покорностью.

Бомба может нас уничтожить, компьютер — заменить.

Вторая причина, в отличие от первой, не лежит на поверхности и заключается в том, что изменился характер писателя фантаста.

До 1959 года существовало множество разделов литературы, причем научная фантастика считалась среди них самой незначительной. Писатели получали меньше денег и славы, чем представители других разделов, поэтому в данную область шли только те, кто был настолько одержим ее идеями, что слава или деньги для них отступали на второй план. Очень часто их одержимость рождалась из всепоглощающей любви к науке, и писатели создавали произведения, в которых человек завоевывал вселенную, научившись подчинять ее своей воле.

В 1950-х годах, однако, журналы, которые печатали литературные произведения, погибли в неравной борьбе с телевидением, и к началу 1960-х единственной областью литературы, которая процветала и даже расширяла свои владения, стала научная фантастика. Ее журналы продолжали выходить, начался страшный бум — появились книжки в мягких обложках. До некоторой степени научно-фантастическая литература умудрилась даже проникнуть на телевидение и в кино, хотя до великих побед еще было далеко.

А это означало, что в 1960—1970-х годах молодые писатели пришли в научную фантастику не потому, что они очень хотели, а потому, что она уже существовала, и потому, что у них не было особого выбора. А еще это означало, что многие молодые писатели не имели ни малейшего представления о науке и не любили ее — скорее относились к ней враждебно. Такие писатели с готовностью восприняли идею страха из пары «любовь—страх», когда речь заходила об отношениях человека и машины.

В результате современная научная фантастика очень часто представляет нам — снова и снова — миф о ребенке, который занимает место своего отца, о Зевсе, который занимает место Кроноса, о Сатане, который занимает место Бога, о машине, которая занимает место человека.

Это самые настоящие ужасы, и их не следует читать.

Но позвольте мне в конце сделать свой собственный — достаточно циничный — комментарий. Хотя, как вы помните, Кронос предвидел, что его место может занять другой, и хотя он уничтожал своих детей, чтобы это предотвратить, его все равно заменил Зевс, причем по справедливости, поскольку был лучшим правителем.

Итак, может получиться, что, хотя мы будем ненавидеть машины и сражаться с ними, они все равно нас заменят, причем по справедливости, поскольку разумная машина, рожденная нами, вполне может оказаться лучше нас и будет упорно продвигаться вперед, стараясь понять вселенную и правильно ее использовать, и сумеет покорить вершины, недоступные нам.

Давно, в 1940 году, я написал рассказ, в котором главную героиню звали Сьюзен Кэлвин. (Господи, это же полвека назад!) По профессии она была «робопсихологом» и знала о роботах все, что необходимо. Естественно, речь идет о научно-фантастическом рассказе. В течение следующих нескольких лет я написал еще несколько историй про Сьюзен Кэлвин, которая — так я захотел — родилась в 1982 году, училась в Колумбийском университете, защитила диплом по роботехнике и закончила университет в 2003-м. Она поступила в аспирантуру и к 2010 году работала в корпорации «Ю. С. Роботс энд мекэникл мен». Когда я сочинял эти рассказы, я относился к ним не слишком серьезно. Я писал «всего лишь» научную фантастику.