В мертвой тишине, сопровождаемые молчаливыми взглядами, полными безграничной ненависти, мы выбрались за ворота, на прощание пообещав убить пленника, если кто-то подойдет к нам ближе, чем на полет стрелы. Потом я перекинул тяжелое и уже не сопротивляющееся тело через лошадиную холку, вскочил в седло и пришпорил лошадь. Через час кони незаметно перешли с галопа на рысь, а моя кобыла – так откровенно устала от двойной ноши.

Оставив позади невысокое редколесье, мы подъехали к темно-зеленой стене по-настоящему густого первобытного леса. В Наорге такого почти не осталось, да и здесь, поблизости от границ, тоже вырубили все, что могли. В королевстве за сохранностью лесов следили владельцы земель, на которых те росли, по вполне понятным причинам запрещая вырубку, а тут… кто первым добрался, тот и в барыше. Не останавливал браконьеров даже страх не вернуться домой. Неимущие граждане Наорга с риском для жизни зарабатывали на хлеб.

– Привал! – объявил я и столкнул колдуна с лошади. Тело встретилось с землей, и маглук застонал.

Нечего мычать, сам виноват.

Сирин тоже спрыгнул, снял с коня девочку и подошел к моей кобыле, прежде чем я успел с нее слезть.

– Дюс, что ты сделаешь с пленником?

Ну конечно, другой темы для беспокойства у него просто нет!

– Убью, – ответил я, питая слабую надежду, что волшебник удовлетворится этим ответом и существующим положением дел.

– Ты не можешь! – в ужасе ахнул аптекарь. – Ты обещал сохранить ему жизнь!

– Да? – искренне удивился я, пытаясь вспомнить, когда успел произнести ритуальную фразу опрометчивого обязательства. Ничего похожего на ум не пришло. Вот убить, если нас будут преследовать – обещал, а сохранить жизнь… не было такого!

Агаи вздохнул, видно, сам сообразил, что поторопился с претензиями, но отступать не стал:

– Дюс, пойми, если ты сейчас убьешь его, сам встанешь на одну доску с этим мерзавцем.

А и хрен бы! Главное – живым остаться. Это он сейчас тихий и безобидный, а стоит развязать колдуну руки, нам всем, включая милосердного слюнтяя, мало не покажется. С опасной тварью довелось встретиться, не иначе беглый маг, очень сильный, раз сумел выжить и сплотить вокруг себя чужой народ.

– Дюс… не надо!

Тихий голос заставил досадливо поморщиться.

Зеленые глазищи смотрели так умоляюще, словно я собирался прикончить родного брата сирин. Рядом с волшебником замерла Морра. Казалось, малышка напряженно ожидает окончательного решения, и взгляд ее странных серебристых глазенок заставил-таки почувствовать себя кровожадным монстром.

Я знал, что, если сейчас не пойду навстречу сирин, навсегда останусь для него обычным убийцей, а для девочки… Для девочки этот поступок окажется важным рубежом в ее судьбе.

Паршивка жизнь и самого прекрасного человека сделает сволочью, возможно, когда-нибудь Морре придется стать такой, как все. Но я не хочу, не желаю становиться первым, кто подтолкнет к этому малышку! Брать на себя ответственность за деяния будущей королевы – это слишком даже для моей неприкаянной души. Но и оставлять за спиной живого врага я тоже не привык. Выход один – попробую схитрить.

Я с трудом сохранил недовольный вид – меня озарила идея, как волков (то есть меня) накормить, и овец пернатых не потревожить.

– Ладно, Агаи. Считай, ты меня убедил. Займем наших преследователей благородным делом спасения своего благодетеля. Видишь это высокое дерево? Придется немного поколдовать. Попрощаемся с лишним грузом достойно.

Какая разница, где его удавить? Наверху даже удобнее: и девочка не расстроится, и сирин нравоучениями мучить не станет.

Волшебник расцвел, словно яблоня по весне, но тут же спохватился:

– Поклянись, что не убьешь его наверху!

Вот стервец!

Морра снова уставилась на меня, ожидая ответа.

И я, подчинившись немому приказу необычных прозрачных глаз ребенка, сказал:

– Слово дворянина!

Ладно, пес с ним, с этим ублюдком! Будь по-вашему – пусть живет… еще некоторое время. Есть у меня в запасе одна интересная мысль… Получится не хуже, чем с удавлением. А может, даже лучше – помучается подольше.

«Какого демона я выбрал именно сосну?!»

Такая мысль пришла в голову уже на третьей ветке, когда я очередной раз прилип ладонями к расплавившейся на солнце тягучей смоле, щедро украсившей толстый ствол янтарными потеками. Во что превратились штаны и рубашка, я умалчиваю, теперь они только на тряпки годились. Хорошо хоть камзол внизу оставил.

Я задрал голову – футах в двадцати от меня раскачивался толстый куль на веревке. Мы затащили пленника наверх, и теперь требовалось как следует закрепить его на дереве.

Проще было бы отправить наверх сирин, ведь это он у нас с крыльями, но парень заявил, что вязать узлов не умеет, а это значило – маглук может грохнуться на землю подобно сорванной ветром шишке. Я бы не расстроился, но вот Агаи… Он, подлец, заявил, что не хочет брать грех на душу. Из-за его моральных убеждений мне пришлось карабкаться на верхушку липкого дерева. А ведь еще слезать…

Зараза! В гробу я видал таких добреньких поганцев.

Чтобы дать хоть какой-то выход раздражению, я обругал в три этажа и сирин, и варваров, и колдуна, и дерево, и свою сговорчивость заодно. Вроде как полегчало.

Наконец-то последняя ветка!

Я оседлал толстый сук и подобрался к болтающемуся в воздухе колдуну. Сложная «сбруя» из веревки, в которой крепился пленник, получилась надежной. А то, что она врезалась в тело, причиняя боль, можно было считать платой за «гостеприимство». К плате же следовало отнести перетянутые тонкой веревкой кисти рук колдуна. Теперь, если его не снимут через пару часов… Сдохнуть сразу не сдохнет, но руки точно отвалятся. А раз отвалятся, значит, колдовать не получится. А там – Пустошь сама дело завершит!

Провозившись с четверть часа, я наконец закончил и крикнул вниз:

– Отпускайте!

Сейчас проверим на прочность мои узлы.

Пока Танита и Агаи перетягивали освободившуюся веревку, я удовлетворенно наблюдал за дерганьем подвешенного колдуна, заодно убеждаясь, что он не грохнется вниз. Перед тем как слезть, я не смог отказать себе в одной маленькой слабости: сдернул повязку с глаз маглука. Пусть полюбуется на открывающиеся просторы. Затем погладил его по растрепанным, грязным, обслюнявленным в кошачьей пасти волосам, и ласково посоветовал:

– Я бы на твоем месте не дергался, а то веревку перетрешь или прилетит, не дай Мо, что-нибудь хищное.

И попрощался:

– Ну счастливо оставаться!

На душе сразу хорошо стало, несмотря на испорченные штаны.

Уже внизу, еще раз окинув удовлетворенным взглядом болтающееся тело, я сказал сирин:

– Теперь твоя очередь!

А парень, оказывается, все-таки не лишен некоторой мстительности.

Этот вывод я сделал, глядя на то, как сосна на глазах обрастает здоровущими острыми иглами, лишь немного уступающими по длине и плотности тем, которые украшают шкуру дикобраза. Жалко, дерево ими «стрелять» не умеет, как этот наглый зверек. Да и так сойдет! Теперь у варваров точно уйдет часов пять, не меньше, чтобы достать негодяя. Это даже дольше, чем я рассчитывал! Фантазия сирин только что обеспечила дикарю гангрену и верную смерть. Мучительную. А нам пяти часов за глаза хватит, чтобы убраться подальше.

Агаи удовлетворенно посмотрел на свое творение и хихикнул. Я проследил за его взглядом и тоже не удержался от смешка: поднявшийся ветер шаловливо раскачивал огромную бурую «шишку».

Как же этого мерзавца сейчас мутит. Прелестно… Я удовлетворен. Во всех отношениях.

– Все равно лучше убить, – хмуро бросила Танита и полезла в кусты раздеваться и перекидываться обратно в кошку.

Я ухмыльнулся, но, заметив настороженный взгляд волшебника, стер улыбку с лица и сказал:

– Агаи, знаешь что, ты подумай о защите от проклятий. Ведь снимут его, очухается и непременно кинется колдовать. Не хватало еще в каждом лесу по дереву над очередным монстром высаживать.