Катица задержалась около одного из трех «близнецов» в черных пиджаках, сотрудников Новака. Это был лысоватый крепкого сложения мужчина среднего роста. Катица отрицательно помотала головой. Затем остановилась возле Штрауса: нет, не тот. Когда она посмотрела на меня и мы встретились взглядом, я увидел, что глаза у нее голубые и чистые, как славонское небо после грозы! Катица улыбнулась мне и подошла к Врабецу.

В комнате стояла тишина, поэтому голос Катицы зазвенел, словно колокол в сельской церквушке, когда она произнесла:

— Добрый вечер, господин Карабег!

Врабец вскочил как ошпаренный.

— Что это значит? Что за спектакль? Эта женщина лжет, лишь бы выгородить своего мужа!

— Успокойтесь, Врабец! — прикрикнул Сенечич. — Вы получите слово.

— Я ее никогда в глаза не видел! И в Неаполе не был! Посмотрите мой паспорт! — вопил Врабец.

— Спокойно! Спокойно! — стучал Сенечич по столу ладонью, требуя тишины. — Мы еще не закончили разговор… Я вас, Врабец не обвиняю… Моя задача установить факты.

Когда шум стих, следователь отдал распоряжение милиционеру:

— Введите главного свидетеля!

И спросил у Катицы:

— Скажите, у Карабега не было какой–нибудь особой приметы?

— Была, — начала было Катица. — Он…

— Ну, не будем торопиться. Об этом позднее. А вот и…

Дверь раскрылась, и на пороге появился Черный человек — в черном пиджаке и черной шляпе, надвинутой на самые глаза!

За его спиной я увидел Чедну Врзич.

Штраус и Врабец вскочили со своих мест одновременно. Во взгляде Штрауса мелькнуло сомнение, а во взгляде Врабеца — страх.

Пиджак болтался на Черном человеке, как на огородном пугале. Я не мог сдержать смех. Да, у Сенечича поистине талант устраивать театр ужасов!

— С удовольствием представляю вам Черного человека, — произнес он, указывая на главного свидетеля. — Розмари Штраус!

Амалия Новичич вскрикнула, однако в обморок падать не стала. Она ошеломленно уставилась на чучело в черном. Когда же наконец пиджак и шляпа были сброшены, нашему взору во всей своей ангельской красоте предстала Розмари, эта маленькая дрянь, из–за которой всем нам пришлось столько поволноваться. В особенности престарелому «папочке» Штраусу.

— Кто пытался вас задушить? — спросил Сенечич. — Чедна, переведите вопрос.

В полной тишине, по очереди оглядев всех, Розмари ткнула пальцем в официанта.

На этот раз Врабец не произнес ни слова. Он сидел, не шевелясь, вдруг постарев, понимая, что все кончено.

— Катица, расскажите, на что вы обратили внимание, когда Карабег–Врабец посетил вас в Неаполе?

— Знаете, когда он слегка выставил левую ногу, я увидела ортопедический ботинок. Но если брюки прикрывают ботинок, совсем ничего не заметно. Даже хромота…

— Врабец, подойдите!

Тот тяжело поднялся со стула и приблизился к следователю.

— Пожалуйста, приподнимите левую штанину!

И мы увидели ортопедический ботинок!

Когда Сенечич отдавал распоряжение увести Врабеца, к нему обратился Штраус:

— Не будете ли вы так любезны, господин следователь, объяснить нам кое–что?

— А именно?

— Да вот: как убийца прошел сквозь запертые двери и как моя… э–э… моя Розмари осталась жива?

— Задержитесь, Врабец, и наденьте пиджак! Я хотел бы, чтобы вы подтвердили или дополнили мои умозаключения… Вспомните, кто отпирал комнату, в которой отдыхала Юлиана? — обратился к нам Сенечич. — Врабец! Когда он вставил ключ в замок, дверь, вероятно, была незаперта. Задушив Юлиану, он вставил ключ в замок изнутри так, чтобы потом его легко можно было вытолкнуть. Так он и сделал: вытолкнул ключ, а вторым будто бы отпер дверь… В случае с вашей… э–э… дочерью все происходило несколько иначе. Она, как вы потребовали, заперлась в номере, пообещав никому, кроме вас, не открывать. Но ваша комната соединяется скрытой за ковром дверцей со служебным помещением для горничной. Эта дверца, замаскированная шкафом, наверняка была заперта. Врабец, отодвинув шкаф, отпер дверцу и проник в номер. Розмари на шум вышла из ванной и… убийца затянул на ее шее шарф. Как он попал Врабецу в руки? Розмари оставила его в тринадцатом номере. Когда горничная убирала комнату, туда зашел Врабец, увидел шарф и на всякий случай сунул его в карман… На этот раз жертве повезло: из коридора донеслись голоса, и убийца, решив, что дело сделано, поспешил скрыться. Он вернулся назад тем же путем, запер за собой дверцу, однако, как я полагаю, не успел поставить на место шкаф… Чедна пыталась искусственным дыханием вернуть Розмари к жизни, и ей это удалось. Тем временем мы обнаружили скрытую ковром дверцу. Когда Розмари пришла в чувство, у меня появилась мысль объявить ее мертвой! Я приказал милиционеру не пускать на этаж посторонних. Мы открыли комнату горничной, и я убедился, что шкаф сдвинут с места. Мы не стали его трогать. «Мертвую» Розмари «скорая помощь» увезла в больницу, чтобы там девушку осмотрел врач… Вы, Врабец, улучили момент и, вернувшись в служебную комнату, поставили шкаф на место. Вот и все! Правильно я изложил события, Врабец?

— В основном, — признал тот. — А где вы нашли пиджак?

Он был в черном пиджаке, который, надо признать, ему весьма шел!

— В шкафу. Ведь это ваш форменный пиджак! Вы думали, он не привлечет внимания, если будет висеть с остальной официантской одеждой. А черную шляпу вы бросили в корзину для грязного белья.

— Скажите, — попросил Врабец, — где я допустил ошибку?

— Ну что ж, объясню. Полагая, что после покушения на Розмари вы постараетесь скрыться, я в вашем присутствии обвинил в убийстве господина Штрауса. Таким образом я рассчитывал заставить вас отложить бегство. И в самом деле вы успокоились и остались. Благодарю. Хотите еще что–то спросить?

— Скажите, зачем вам понадобился весь этот спектакль, если Розмари меня узнала?

— В том–то и дело, драгоценный мой Врабец, что девушка не успела узнать вас! Когда мне стало ясно, что преступник — вы, я позвонил в больницу и попросил Чедну Врзич: «Пусть Розмари укажет на Врабеца!» Ну, теперь все!

— Нет, не все, — возразил я. — У меня есть вопрос. Где вы слушали курс режиссуры?

— В нашем городишке серьезных происшествий не бывает, — объяснил Сенечич, глубоко вздохнув, — ну и я, чтобы не скучать, в свободное время ставлю в драмкружке любительские спектакли!

Potraži me u pjesku.

Timothy Tatcher,

Zagreb, 1976.

Перевод с хорватскосербского P. Грецкой

I

Моя секретарша Кэт Карсон всегда умела найти тему для беседы в самое неподходящее время.

— Шеф, вы уже читали это? — спрашивала она, когда я, забравшись в шкаф, обшаривал карманы своего зимнего пальто в поисках денег, с помощью которых можно было бы решить проблему утоления жажды в эту адскую жару.

Я не замечал протянутой газеты, почти целиком оказавшейся в прохладной внутренности шкафа. Острое плечо вешалки уперлось мне в лицо, и очки соскочили. Мое внимание было всецело поглощено осязательной способностью кончиков пальцев, которые прощупывали карманы, обнаруживая сломанную расческу, перчатку с левой руки, два входных билета на соревнования по боксу, участники которых давно уже покинули ринг, скомканный кулек с несколькими зеленоватыми конфетками, утратившими свои основные признаки, и, наконец, монетку.

Я стремительно вытащил руку на свет.

— Я задала вам вопрос, — уже дулась Кэт, не переставая протягивать мне газету.

Установив, что обнаружил сущую мелочь, я раздраженно бросил монетку на стол. Она глухо звякнула.

— Ну что там у вас? — буркнул я.

— Я спросила, читали ли вы это? — повторила Кэт обиженно. — Вы же любите повторять, что человек вы начитанный, склонный к классике и поэзии. Мне интересно, привлекло ли вашу прозорливость данное сообщение?

В ее голосе слышалась откровенная вздорность. Мне не хотелось идти у нее на поводу и ввязываться в бессмысленную дискуссию, которой не будет конца, и я промолчал. Пожал плечами и взял монетку. Неизвестно, когда и что тебе понадобится, говаривал мой прапрадядюшка Мортимер, обнаруживший веревку, на которой шериф вешал конокрадов. И впрямь на этой самой веревке какое–то время спустя повесили моего прапрадядюшку Мортимера.