Я смотрел, как Юлиана и Чедна, обнявшись, идут к выходу, а немец широко распахивает перед ними двери.

Появился официант.

— Приготовьте счет. И добавите то, что мы закажем во время матча.

— Вы, конечно, перейдете в малую гостиную? — спросил официант. — Мы поставили там цветной телевизор.

— Я останусь смотреть матч здесь, — сказал Нино. — Мне нравится, когда много народу и все шумят…

— А я своим эмоциям воли не даю, — заявил я и мысленно настроился на предстоящий матч с нашими вечными соперниками, который наверняка доставит мне удовольствие, независимо от исхода. Такова жизнь, не так ли?!

Я взглянул на часы: ровно 16.00.

X

Чедна и Штраус отсутствовали не больше десяти минут.

— Представьте, — разговорился Штраус, когда они вернулись, — Розмари так крепко заснула, что нам пришлось минуты три стучать, прежде чем она услышала. От сна она так раскраснелась…

— Как румяное яблочко, — добавила Чедна.

— Розмари позаботится о Юлиане, — продолжал Штраус, — бедняжке совсем плохо… — Затем, меняя тему, поинтересовался: — Какой счет? — И уселся перед телевизором.

— Пока, на наше счастье, по нулям. — Джордже был настроен пессимистически.

И тут нам забили гол.

Ах, этот непревзойденный Пушкаш!

Словно снежная лавина обрушилась с горы…

Во время перерыва Штраус пошел узнать, как продвигается ремонт «мерседеса».

В дверях появился Нино.

— Плохи наши дела, — сказал он. — Пойду взгляну, как там Юлиана. — И исчез.

Пришел официант. Джордже заказал два кофе, Чедна — виски.

— Ого! — Я прищелкнул языком.

— Разве мы не завоевали равноправие? — осведомилась Чедна.

Тут я заметил в дверях человека в синем комбинезоне, того, с бензоколонки.

— Если вы ищете своего приятеля, то он спит в машине, — не без иронии сообщил я ему.

Человек в синем комбинезоне смерил меня взглядом.

— Спасибо. Я в самом деле кое–кого ищу, но не таких приятелей! — бросил он и прикрыл за собой дверь.

— Пойду–ка подышу, — сказал я, вставая.

За день солнце здорово прогрело воздух. Перед мотелем скопилось множество легковых автомобилей, автобусов, грузовиков — матч был хорошим предлогом, чтобы передохнуть и дождаться вечерней прохлады. Человек в синем комбинезоне стоял у бензоколонки. Я хотел было подойти к рефрижератору, но потом решил, что не стоит тревожить Ромео — пусть отдыхает, — и вернулся в гостиную.

Появился официант, он нес две чашечки кофе и виски. «Быстрая работа!» — подумал я. Пока он расставлял это на столике, пришла Розмари.

На ней был джемпер, который я утром видел на Юлиане. Такие красивые джемперы умеют вязать только наши златиборские крестьянки, мастерицы–самоучки. Розмари в нем была похожа на свежую румяную селяночку, этакую пастушку с цветущих лугов, источающую аромат тимьяна. «Кокетливая девица, — отметил я про себя. Утром она была в легкой блузке, лишь подчеркивающей прелесть девичьей фигурки. — Интересно, что она наденет на прощанье?» — подумал я.

— Wo ist mein Vater?[12] — спросила она Чедну и, получив ответ, сказала, что поищет его.

Чедна предложила поделиться с ней виски. Секунду поколебавшись, Розмари со вздохом села за столик.

Венгры вели в счете, и Джордже грыз ногти, переживая. А я тем временем с любопытством разглядывал немногочисленных болельщиков, которые громко возмущались плохой игрой наших футболистов. Это были, очевидно, посетители, к которым дирекция мотеля относилась с особым почтением, — разное начальство, торговые агенты: так, во всяком случае, определил я на глаз род их занятий.

Розмари отпила глоток виски, снова вздохнула, встала и направилась к двери. Я покинул комнату вслед за ней. Девушка вышла на улицу, а я свернул в ресторан и заказал у стойки двойной коньяк. В конце концов, я тоже не пень, и мне, как истинному патриоту, тяжело видеть, как проигрывают наши ребята!

Одним глотком осушив рюмку, я повторил заказ.

— Не много ли будет? — спросила буфетчица, средних лет женщина, типичная славонка, невысокая толстуха с широким лицом и добродушной улыбкой.

— Не беспокойтесь, хозяйка!

«А теперь пусть венгры выигрывают!..» — подумалось мне, когда был выпит и этот коньяк. Ко мне подходила Розмари, раскрасневшаяся словно маков цвет. «Солнце творит чудеса, — сказал я себе, — бутоны распускаются!» Девушка схватила меня за руку, впившись ногтями, и потащила от стойки. Я услышал шепот:

— Romeo ist… — Она замолчала. В ее глазах стоял ужас, когда она произнесла: —…tot…[13]

— Что ты говоришь? — спросил я и повторил на немецком: — Was sagst du?

— Er ist tot![14] — Розмари не отводила от меня взгляда. В голосе звучало раздражение.

Я машинально пощупал ей лоб: не бредит ли. Она нервно усмехнулась, лицо вдруг исказилось, сделалось некрасивым и старым.

— Sind Sie verruckt?[15] — спросила она, не скрывая отвращения.

— Дура! — не сдержался я, уже понимая, что произошло что–то серьезное. Взяв девушку за руку, я привел ее в гостиную и знаком подозвал Джордже.

— Послушай, — прошептал я, — что говорит эта ненормальная! Она говорит, что Ромео мертв!

— Er ist ermordet![16]

Какую–то долю секунды Джордже походил на человека, для которого умственное напряжение — непосильный труд. Я говорю — долю секунды, потому что в следующее мгновение, держа красотку за руку, он спокойно властным тоном спрашивал:

— Wo ist er?[17]

Розмари не ответила. Повернувшись, она пошла к двери…

Глава вторая

Бедный Ромео! Хоть он и не рассуждал, как Буриданов осел, его постигла та же участь.

Глядя на мертвое лицо Ромео, я повторял слова, которые он позаимствовал у Шекспира для красивой немки: «Я перенесся на крылах любви…»

Мне отчего–то казалось, что в них кроется разгадка причины — почему этот покоритель сердец лишился жизни.

I

Ромео был мертв, и помочь ему уже ничто не могло.

Однако, пока я мысленно повторял шекспировские строки, Джордже деловито распорядился:

— Позови милицию! И уведи девушку!

Я осторожно взял Розмари под руку. Она вздрогнула всем телом, не в силах отвести взгляд от припавшего к рулю лица мертвого.

— Идем! — сказал я негромко.

Подъехал автобус из Нови–Сада. В прилипших к телу рубашках, взмокшие от пота люди выскакивали из машины. Среди них я увидел знакомого — оперного певца. Он махнул мне рукой, крикнул:

— Эти венгры опять нас громят!

Я не отпускал Розмари, с отрешенным видом она послушно шла рядом; перед ее мысленным взором, должно быть, стояла только что увиденная страшная картина.

— Судьба! — ответил я приятелю из Нови–Сада.

Взглядом я поискал милиционера. У входа в мотель его не было. Наверное, смотрит телевизор. Мы с Розмари прошли в гостиную.

— Позаботься о Розмари! — бросил я Чедне, по–прежнему сидевшей за столиком.

Чедна посмотрела на меня с удивлением. Тем временем Розмари стянула через голову златиборский джемпер; промокшая от пота шелковая блузка — казалось, девушка сию минуту вышла из воды — облегала маленькую грудь.

— Случилось несчастье, — шепнул я Чедне в самое ухо, — Ромео мертв!

В глазах Чедны отразилось недоверие, зрачки превратились в две маленькие точки.

— Боже мой! Как? — с трудом выговорила она.

— Шарф! — сказал я, не опасаясь, что нас услышит Розмари, которая сидела словно неживая. — Похоже, кто–то чересчур сильно затянул на его шее шарф.

Я оглядел гостиную. Народу стало меньше, вторая половина матча должна была начаться с минуты на минуту.

— Штраус не появлялся? — спросил я Чедну.

— Нет, — ответила она.

Мне было ясно: Чедна не сразу осознала, что произошло.

— Где… — она запнулась, — где вы его нашли?

— В кабине машины. Ты не видела милиционера?

— Нет. Может, он в ресторане.

В это время появился официант.

— Вы не видели милиционера? — спросил я его.

— Да вон он, в ресторане, у телевизора. Самое лучшее место занял… Что–нибудь случилось?