— Как вас зовут?

— Сильвия, мадам.

— Сильвия, а дальше.

— Сильвия Шантен.

Странная фамилия. У нее были красивые голубые глаза, но не было груди. Мне она показалась довольно привлекательной. Она робко произнесла:

— Мадам, я очень рада, что, наконец, познакомилась с вами. Мне давно уже хотелось подойти к вам… Вы моя любимая актриса. Я считаю, что вам дают недостаточно достойных вас ролей.

Я отложила щетку, встала, запахнула халат. Улыбаясь, потрепала ее по щеке. Она была на верху блаженства Премилая девчушка. Я спросила:

— Что вы хотите? Фото с посвящением?

— О, я была бы так счастлива!

Из сумочки, валявшейся рядом с кроватью, я вынула пачку фотографий. Потом взяла ручку и написала «Сильвии, в знак моей симпатии». Неосознанным движением рук она прижала фото к сердцу. Я чмокнула ее в нос — она была такая милашка. Не решаясь выставить ее за дверь, я снова села за туалетный столик и взяла подушечку для полирования ногтей. Я наблюдала за ней в зеркале, а она — за мной. Теряясь в догадках, что же ей все–таки от меня нужно, я вдруг вспомнила, что она сослалась на Вилли Брауна, и спросила:

— Вы знакомы с Вилли?

— С мсье Брауном? Да, это он послал меня к вам. Он думает, что я могла бы сыграть небольшую роль в вашем фильме, и хотел бы знать ваше мнение обо мне, прежде чем примет окончательное решение.

Сказанное произвело на меня странное впечатление. Видно, я и в самом деле кинозвезда, если уж режиссер считается с моим мнением. Такое со мной случилось впервые. Вилли намного вырос в моих глазах. Вилли просто прелесть. Жаль, что он женат на этой ведьме, этой толстушке Флоре, а то бы… Я сказала:

— Покажитесь.

Она сняла берет, и на плечи ей упали длинные белокурые волосы, завитые на концах, как у Вероники Лэйк. Расстегнула плащ: на ней была черная вязаная кофточка, плотно прилегающая, чтобы подчеркнуть грудь, и черная юбка, вытянувшаяся на коленях.

— Повернитесь.

Чулки натянуты плохо, но фигурка что надо. Я спросила:

— Вы уже снимались в кино?

— В массовке. Занималась немного театром.

— Идите сюда.

Она робко подошла к столику. Я усадила ее возле себя на низенькую банкетку, обняла за шею, и мы посмотрелись в венецианское зеркало. Я не нашла в ней ничего особенного, кроме глаз. До меня, во всяком случае, ей было далеко. Отбить у меня хлеб она не сможет.

Я решила подкрасить ей лицо. Кисточкой обвела губы, тушью подрисовала глаза, наложила легкие розовые теня на щеки. Не прошло и четверти часа, как она преобразилась. И только волосы, как прежде, постоянно падали ей на глаза. Я зачесала их назад и стянула черной бархатной лентой. Получилось красиво. Теперь, когда я вижу всех этих молоденьких девочек с конскими хвостами на макушке, я испытываю гордость оттого, что именно я придумала эту прическу задолго до того, как она вошла в моду.

Она хлопнула в ладоши, спросила изменившимся голосом:

— Можно я вас поцелую?

Это было очень трогательно, и меня охватило такое волнение, какого я не испытывала уже давно. Мы поцеловались, и вдруг она разрыдалась у меня на плече.

— Ну–ну, что случилось? Чем вы так опечалены, Сильвия?

Она с трудом проговорила:

— Это потому что… вы так любезны..; никто еще не был… так любезен со мной…

Я гладила ее по голове и расспрашивала. Жизнь Сильвии нельзя было назвать счастливой. Потеряв при бомбежке и мать, и отца, она осталась на попечении брата — проходимца, который хотел продать ее сутенеру. Она убежала, приехала в Париж, где вынуждена была унижаться, работая посудомойкой в одном ресторане, официанткой в другом, еле–еле сводя концы с концами, оставляя все эти места сразу, как только хозяева становились излишне предприимчивыми. Она только что узнала о смерти брата, убитого в драке. У нее не было ни гроша, она задолжала за целый месяц за номер в отеле, вот почему этот фильм так важен для нее во всех отношениях.

— Не огорчайтесь, детка, все уладится. Вы снимитесь в картине. А пока…

Я открыла сумочку, вынула пачку банкнот, помяла их и хотела вложить ей в руку, но она так крепко сжала кулак, что мне это не удалось. Взглянув на меня, она сказала:

— Нет, я не хочу. Вы и так уже слишком добры…

Я настояла на своем. Затем, когда я поняла, что ничего не добьюсь, меня вдруг осенило:

— Я вот что подумала. Вы не хотели бы жить у меня? Она подняла еще не высохшие от слез глаза.

— Хочу ли я! Но это невозможно, я буду стеснять вас…

— Ничуть. Я живу одна (в данный момент). А квартира огромная. Вам приготовят комнату. Тут спокойно, никто не станет вам надоедать. В свободное время я буду с вами работать, дам кое–какие советы… Нет, меня это вовсе не стеснит, уверяю вас. К тому же, вы мне очень симпатичны, и я не сомневаюсь, что вы добьетесь успеха в кино. Итак, решено: вы остаетесь здесь. Если, конечно, у вас нет друга…

— О, нет, нет, мадам.

— Зовите меня Фреда, ведь мы подруги. Сколько вы задолжали отелю?

— Пятьдесят тысяч. (Тогда еще считали в старых франках.)

— Вот, держите, аванс в счет вашего гонорара. Поезжайте за своими вещами и поскорее возвращайтесь. Мы с вами прекрасно поладим.

Ее признательность вылилась в новые потоки слез, возгласы буйной радости, заверения в дружбе. Мне всегда нравилось делать приятное людям. В отдельных случаях, впрочем, я извлекала из этого выгоду и для себя. Как всякая женщина. Она смахнула слезу и, подпрыгивая от радости, убежала. Я попросила Жана, своего дворецкого, приготовить одну из комнат для гостей, и он, я нисколечко в этом не сомневалась, подумал: теперь хозяйка помешалась на девочках. Ох, уж эти артисты! Возьмись я объяснять, он бы не понял. В его глазах кинозвезда ровным счетом ничего не делает, просто шлюха, и все такое прочее, и он по–своему прав, потому что я знаю таких… Но я не такая. Он пошел убирать комнату.

Поскольку в три часа у меня была встреча с Паркером, я отдала распоряжение слугам, чтобы они хорошо приняли Сильвию и накормили ее обедом. Я второпях проглотила два поджаренных ломтика хлеба, выпила грейпфрутового сока, сделала маникюр и умчалась на Елисейские поля.

Паркер встретил меня приветливо, — с тех пор, как я стала зарабатывать много денег, он был сама любезность, — однако я все же заметила, что он чем–то взволнован. Он выглядел озабоченным, долго мялся и, в конце концов, спросил:

— Вы дружны с Брауном?

Я состроила неопределенную гримасу?

— Я встречалась с ним два или три раза на коктейлях. И всё.

— Он ставит мне рогатки. Вчера я привел на кинопробы одну, не лишенную таланта, смазливую малышку. К сожалению, камера совершенно сковала ее. Я понял, что Брауну она не нравится. К тому же у него была своя протеже, весьма невзрачная блондиночка. Я хочу, чтобы вы оказали мне услугу. После просмотра кинопроб скажите, что моя нравится вам больше, чем его…

У Паркера был такой потерянный вид, что я не сдержалась и прыснула со смеху. Он зарделся и чуть было не выругался. Я съязвила:

— Цыпочка Вилли против вашей, так что ли?

— Так, да не совсем, — промычал он. — Как бы там ни было, я не хочу, чтобы думали, будто я навязываю ему Франсуазу, то есть мадемуазель Гарсен, которая является знакомой моего отца, то есть я хотел сказать, дочерью одного из моих друзей.

Он был так смешон. Хохотнув еще разок, я успокоила

— Я так и сделаю, не волнуйтесь. Вашу звать Франсуаза Гарсен.

— Да, А его — Сильвия, не помню фамилии.

Хотя я и должна была уже догадаться, удивление мое было велико. Я не провела параллель между моей протеже и протеже Брауна. Я бываю так рассеянна иногда! К счастью, мне никогда не приходилось играть на сцене: я никогда не смогла бы запомнить всю роль целиком. В кино заучивают текст небольшими кусочками, так гораздо проще.

Затем, когда этот спорный вопрос был снят, Паркер вернулся к своим обычным делам. Мы оговорили условия моего контракта, и я получила подтверждение, что моим партнером будет Жак Мервиль. Забавно: мы будем сниматься в любовных сценах, тогда как только на прошлой неделе мы с ним разошлись. В жизни случаются такие повороты! Покажи это в кино — никто не поверит.