— А что, у вас тоже есть предметы? — наугад спросил Мушкетер.

Гурджиев крякнул.

— Почему ты так решил?

— Ну, если тот человек может узнать обо мне все, потому что у него есть предметы, логично предположить, что они есть и у вас.

— А ты хитер, парень! — в голосе старика слышалось одобрение. — Нет, у меня их нет. К сожалению, а может, и к счастью. В общем-то, они мне не очень нужны, потому что я не сплю. Обычно не сплю. А предметы помогают тем, кто хочет управлять сновидением.

— Каким сновидением? — не понял Жером.

— Тем, которое вы называете жизнью.

«Ситроен» остановился перед свежевыкрашенными голубой краской воротами. Гурджиев несколько раз требовательно погудел клаксоном.

— Вот мы и прибыли. Это поместье «Платан», оно принадлежит одному из моих учеников, художнику. Художник он весьма посредственный, но человек очень щедрый, что среди французов редкость.

Ворота отворил зловещего вида горбун в кожаной жилетке, надетой прямо на голое тело. При виде Гурджиева он заулыбался и что-то бессвязно залопотал. Старик высунулся из машины и одобрительно похлопал его по волосатой руке.

— Это Филипп, — пояснил он Жерому. — Добрый малый, хотя и родился идиотом.

— Если не ошибаюсь, — сказал Мушкетер, — согласно вашей теории, все мы идиоты.

— Филипп — истинный идиот. В медицинском смысле этого слова. Родителям он оказался не нужен, в приюте его все шпыняли… Ему повезло, что он попал к Пьеру. А вот, кстати, и Пьер.

Из дома вышел человек, одетый в синюю, запачканную красками блузу. На взгляд Жерома, он походил не на художника, а на маляра, которого оторвали от покраски забора.

— Учитель! — закричал он на весь двор. — Мари! Мари! К нам приехал месье Гурджиев!

— Экзальтированный идиот, — вполголоса сказал старик. — Впрочем, жена его очень мила.

Он открыл дверь и выбрался из машины. Двигался он ловко и плавно, как вышедший на прогулку кот. Жером давно подозревал, что весь спектакль с больными ногами был разыгран лишь для пущего драматического эффекта.

— Какая приятная неожиданность! — художник терзал в руках полотенце, яростно оттирая краску с ладоней. — Месье Гурджиев! Дорогой учитель! Как вы себя чувствуете?

— Превосходно! — Гурджиев приобнял его за плечи. — Вот этот молодой человек меня вылечил. Познакомьтесь, Пьер, этого господина зовут Жером, он археолог из Сорбонны. Не обращайте внимания на его костюм, он был вынужден скрываться от ревнивого мужа, вооруженного пистолетом. Может быть, у вас найдется что-нибудь поприличнее этих обносок? Я хочу показать Жерому мою школу танцев.

Пьер и Жером обменялись рукопожатиями.

— Мерзкие это типы — ревнивые мужья! — подмигнул Жерому художник. — Не беспокойтесь, я найду вам хороший костюм. Итак, месье Гурджиев, могу ли я надеяться, что вы возобновите наши занятия? Скажу честно, мне их очень не хватало. Да и писать стало трудновато. Как будто исчезло что-то неуловимое, какое-то волшебство!

— Оно вернулось, — оборвал его излияния старик. — Приготовьте танцевальный зал, да позвоните в Париж Фредерику и Изабель, пусть приезжают сегодня же!

— Отлично, месье Гурджиев! — Пьер сиял, как начищенный медный таз. — Я немедленно все сделаю. Мари! Ну где же ты? Мари!

Появилась и Мари — прелестная блондинка с голубыми глазами и по-деревенски румяными щечками. Увидев Гурджиева, она взвизгнула и бросилась к нему на шею.

— Ну-ну, девочка, — ласково сказал старик, поглаживая ее по спине. — Я тоже рад тебя видеть. Надеюсь, ты приготовишь сегодня на ужин мою любимую баранину с травами?

— Не сомневайтесь, Учитель! Только, может быть, вы перед этим нам сыграете?

— Проказница! — Гурджиев звонко шлепнул ее по попке. — Тебе бы все плясать! Ладно, шалунья, для тебя я сыграю. Но сначала приведи в порядок зал, ты же знаешь, я не терплю пыли!

— Теперь ты видел, что такое священный танец, — сказал Гурджиев. Пьер и Мари, совершенно обессиленные, лежали в плетеных креслах, похожие на брошенных в корзину марионеток. — Он может быть очень веселым, а может походить на битву. Может наполнять тебя дикой энергией, а может отнимать все, что у тебя есть — вот как сейчас.

— Зачем? — спросил Жером. — Если танцевать только для того, чтобы так вымотаться, лучше пойти и порубить дрова — пользы больше.

Гурджиев фыркнул.

— Они счастливы сейчас. Они только что общались с Богом.

— Предположим, я не хочу общаться с Богом. Зачем мне тогда священный танец?

Старик пощипал усы.

— Ты хочешь получить ответы на свои вопросы?

— Разумеется.

— Поэтому ты задаешь их мне. Тебя так учили — если надо что-то узнать, ты ищешь человека, который обладает этими знаниями, и выспрашиваешь у него все, что тебе нужно. Ты к этому привык.

— Разве это неправильно?

— Что значит «правильно» или «неправильно»? Помнишь, о чем я тебе говорил? Ты спишь! И все люди в мире спят! «Правильно» и «неправильно» — это категории, существующие внутри сна. Вот они, — Гурджиев кивнул на распластанных в креслах Пьера и Мари, — только что просыпались. Теперь они снова заснут, но воспоминания о реальности будут посещать их еще долго. Помнишь, что Пьер говорил о волшебстве?

Жером нетерпеливо кивнул.

— К чему вы все это мне рассказываете?

— К тому, что вырвавшись из сна, ты можешь получить ответы на все свои вопросы. Тебе нужно только сконцентрироваться, чтобы не забыть, что ты хочешь узнать.

— Вы за этим сюда меня притащили?

— А зачем же еще? Ну что, ты готов?

— Не проще было воспользоваться обычным путем?

— Ты бы не поверил.

— Я и в башни Сатаны не поверил.

— Знаю. Поэтому и хочу дать тебе урок танца. Последний раз спрашиваю: ты готов?

Жером вспомнил застывшие в трансе лица крутившихся на пятках хозяев дома и с трудом поборол желание сказать «нет».

— Готов. Что мне нужно делать?

— Иди сюда, — Гурджиев показал на начерченный на полу меловой круг. — Встань прямо, сдвинь носки, вытяни руки вверх. Закрой глаза. Прислушайся к себе. Когда начнет играть музыка, двигайся так, как велит тебе твое тело. Не открывай глаза, пока не увидишь яркий белый свет. Если я буду дотрагиваться до тебя, не пугайся — я лишь направляю твои движения. Когда вспыхнет свет, можешь задавать свои вопросы.

— И все? — недоверчиво спросил Жером. — А если света не будет?

— Если света не будет, значит, ты никудышный танцор и я в тебе ошибся, — отрезал старик. — Ну, начинай же!

Мушкетер пожал плечами и прошел на середину комнаты. Встал в круг, поднял руки к потолку и закрыл глаза.

Когда старик заиграл на своем дудуке, Жерому стало смешно. В самом деле, трудно представить себе более комичную ситуацию — он, опытный разведчик, танцует под дудку ловкого шарлатана, живущего за счет доверчивых дурачков, вроде Пьера и Мари… Он прислушался к себе — не желает ли тело пуститься в пляс. Тело не желало. Тело сотрясали приступы хохота. Жером с трудом удерживался от того, чтобы не засмеяться в голос. Неужели этот хитрый старик действительно думает, что сумеет облапошить его, профессионала, пришедшего в Иностранный отдел ГПУ еще в тридцать втором году? Его, вчерашнего выпускника медицинского института, брал на работу сам Менжинский — сотрудников в Иностранном отделе было мало, к каждому требовался индивидуальный подход. Вручая ему удостоверение сотрудника ГПУ, Менжинский сказал: вы должны быть готовы ко всему. Вы врач, но если понадобится нарушить клятву Гиппократа, вы должны быть готовы ее нарушить. Вы лечите людей, но если потребуется убить человека, вы должны сделать это, не задумываясь. Отныне вы не принадлежите себе — вы стали частью могучего организма, его глазами и ушами, а если придет нужда — станете его ядовитым когтем…

Кто-то сильно дернул его за локоть, и Жером почувствовал, что его повело влево. Конвульсии, сотрясавшие его тело, постепенно переходили в какие-то ритмические движения. Ноги сами собой выводили замысловатые кренделя. Дудук играл все громче, в ушах шумело так, как будто он пропустил хороший крюк в челюсть. Ужасно хотелось открыть глаза, но Жером хорошо помнил предостережение старика. «Интересно, как я выгляжу сейчас со стороны?» — подумал он, и согнулся пополам от нового приступа хохота.