— Будут ли Англия и США готовы к сепаратному миру?

Попиц отвечал, что с Гитлером западные державы говорить не будут, а с Гиммлером, может быть, и захотят. Как мы видим, и здесь ставка на СС!

Правда, послевоенная американская версия взаимоотношений Хоппер — Лангбен строится на том, что «Хоппер вежливо указал Лангбену на дверь» (в книге P. X. Смита об УСС). Однако непонятно, как мог в таком случае Лангбен сообщить тогда, в начале 1943 года, своим друзьям, что «есть приемлемые возможности мира» с западными державами? И почему не миновало и нескольких месяцев, как другой представитель УСС — Абрахам Стивенс Хьюитт — снова связался с непосредственным окружением Гиммлера? Эта связь была осуществлена через шведского дельца Иона Граффмана, который был хорошо знаком с личным врачом Гиммлера д-ром Феликсом Керстеном.

О Керстене существует специальная литература — его мемуары, комментарии к ним, исторические и даже беллетристические повествования. Как личность он этого безусловно не заслуживает, но, занимаясь «анатомией измены», нам небезынтересно взглянуть на этого архитипичного участника закулисных комбинаций. Человек с двумя паспортами (шведским и финским), обладатель «магического дара» успокаивать массажем мышечные и иные боли, он чем-то напоминал придворных лекарей средневековых времен. В нацистском рейхе многие держали при себе подобных типов — их особенно коллекционировал любитель «оккультных наук» Гесс; при Гитлере состоял «профессор» Морелль, при Гиммлере — Керстен. Кстати, попал он к нему по рекомендации одного из крупных немецких промышленников, состоявших в знаменитом «кружке друзей рейхсфюрера СС». Но вот что важно: для роли посредника в антисоветских комбинациях мало было придворных талантов. Надо было быть, например, как Керстен, участником подавления Эстонской Советской Республики в 1919 году и вдобавок крупным международным спекулянтом.

Путь вел от Граффмана к Керстену, от Керстена — к Шелленбергу. Именно к нему, ибо еще в 1942 году Керстен стал доверенным лицом начальника разведки СС — после его знаменательного разговора с Гиммлером о необходимости поисков каналов, ведущих на Запад. Сам Шелленберг описывает встречу с эмиссаром УСС так:

…Когда в Берлине были получены сведения о состоявшейся в октябре 1943 года Московской конференции представителей СССР, США и Великобритании, Гиммлер и Шелленберг крайне обеспокоились, ибо конференция продемонстрировала укрепление антигитлеровской коалиции. Документы попали в Берлин необычным путем: отчет о конференции, составленный в Форин оффис и направленный для информации английскому послу в Анкаре, был тайно сфотографирован знаменитым немецким агентом Цицероном. Шелленберг особенно был расстроен отказом союзников от вторжения на Балканы; оно должно было произойти в Северной Франции. Именно после этого перепуга начальник разведки СС использовал «открывшуюся возможность» связаться через Керстена с м-ром Хьюиттом.

Встреча (Шелленберг не называет дату) состоялась в Стокгольме и длилась три (!) дня. Оттуда Шелленберг вернулся в Берлин и составил отчет для Гиммлера. У того якобы «перехватило дыхание» от неожиданности, и на разведчика обрушился гнев рейхсфюрера. Шелленберг выждал, благо все были заняты новыми сообщениями Цицерона, подтверждавшими неутешительные для рейха сведения. Тогда Гиммлер сказал своему любимчику:

— Вы правы, надо что-то делать.

И добавил:

— Не прерывайте контакт с Хьюиттом. Не могли бы вы передать ему, что я готов с ним встретиться?

На этом словоохотливый (в других случаях) Шелленберг прекращает свои записи. Восполним сей недостаток. Как явствует из мемуаров Керстена, еще до встречи в Стокгольме с Шелленбергом Хьюитт сообщил ему, что США заинтересованы в «сепаратном мире» (то есть без СССР), если Гиммлер совершит переворот. Сообщил он и американские предложения о возможной базе «компромисса»:

— уход Германии с оккупированных территорий;

— восстановление германских границ 1914 года;

— выборы в Германии под англо-американским контролем;

— контроль Англии и США над германской военной промышленностью;

— наказание военных преступников, роспуск СС и сокращение вермахта.

В другом варианте платформа Хьюитта включала:

— устранение Гитлера;

— восстановление доверсальских германских границ;

— предотвращение «русской гегемонии» в Европе.

Оба варианта не оставляли сомнений в намерениях их составителей — тем более, что когда 9 ноября Шелленберг прибыл в Стокгольм, то Керстен сообщил ему, что Хьюитт «видит опасность, угрожающую с Востока». Гиммлер одобрил программу с некоторыми поправками 9 декабря, а согласие на прием Хьюитта в Берлине дал в конце декабря.

Шелленберг умалчивает, что у него состоялась и вторая встреча: на ней Хьюитт сообщил, что если Рузвельт одобрит план, то он, Хьюитт, даст в стокгольмской прессе объявление следующего содержания: «Продается ценный аквариум с золотыми рыбками, стоимость 1524 кроны». Если объявление не появится, то это будет означать, что Рузвельт отклонил предложение. Американский эмиссар уточнил, что ему понадобится определенное время для того, чтобы выяснить позицию Вашингтона. В случае одобрения и публикации об аквариуме Хьюитт просигнализирует об этом через посольство в Лиссабоне, подписав сообщение псевдонимом Зигель, Шелленберг должен ответить как Браун.

Видимо, до поры до времени Донован и Хоппер могли плести свои интриги на собственный страх и риск. Но на посылку в Германию сотрудника УСС (Хьюитт в беседах именовал себя то «представителем президента США по европейским делам», то уполномоченным государственного секретаря Э. Стеттиниуса; в действительности он представлял в Стокгольме отдел УСС, возглавлявшийся Кальвином Гувером, т. е. отдел, ведший работу против СССР) необходима была санкция на более высоком уровне. Надо ли догадываться, что он ее не получил? О продаже аквариума за 1524 кроны шведские и иные любители золотых рыбок так и не узнали. Рузвельт и государственный департамент строжайше запретили продолжать контакты (Кальвин Гувер, оплакивая свой план, жаловался, что президент тем самым «проиграл войну»). Да и Гиммлер был изрядно напуган. Шелленберг был упрямее: он продолжал поиски новых каналов, не гнушаясь никакими средствами. Как-то (уже в начале 1944 года) ему сообщили, что известная парижская законодательница мод мадам Коко Шанель близка к окружению Черчилля и люто ненавидит Советский Союз. Мадам пригласили к Шелленбергу, и на этой встрече было условлено, что СС освободит арестованную в Италии подругу Шанель англичанку Веру Ломбарди. Ей будет вручено письмо для английского посла в Мадриде сэра Сэмюэля Хора с просьбой помочь в поиске «компромисса». Письмо же должен передать Ломбарди не кто иной, как наш знакомый Рейнхард Шпитци!

Вот уж поистине «кольцевой сюжет»: от Шелленберга через Шпитци к Даллесу, от Даллеса через папку Шюддекопфа к сэру Сэмюэлю, отсюда через Хьюитта к Шелленбергу, а от него через Ломбарди к Шпитци и снова к сэру Сэмюэлю! Своего рода замкнутый круг интриги.

Теперь перенесемся с севера Европы на юг, в Турцию 1943 года. Это государство, как и Швеция, не участвовало во второй мировой войне. Однако все время вокруг Турции шла напряженная политическая борьба: гитлеровская Германия старалась привлечь ее на свою сторону или, по крайней мере, вовлечь в сферу своего влияния. Страны антигитлеровской коалиции стремились этого не допустить. Но как хотелось нацистам добиться своей цели! Видимо, именно поэтому послом в Анкаре стал человек, с которым связывались большие надежды. Напомним: Папен — немецкий военный атташе в США в годы первой мировой войны, затем видный политический деятель веймарской Германии, рейхсканцлер в 1932–1933 годах, вице-канцлер в первом кабинете Гитлера, после этого — посол в Австрии. Карьера примечательная, особенно потому что Папен не был членом нацистской партии. Более того: представляемую им партию Центра распустили, многие ее деятели эмигрировали или их жизнь оборвала нацистская пуля. А Папен оставался на поверхности!