Хотя Джереми произвел на меня на семинаре большое впечатление, я чувствовал, что под маской милого и приятного человека скрывается бессердечный честолюбец и интеллектуальный сноб, которого мой отец быстро бы раскусил и которому бы не доверял. Думаю, Джереми согласился читать лекции лишь в надежде на то, что слушатели в будущем, быть может, намажут маслом его кусок хлеба. Теперь я понимаю, что уже при первой нашей встрече он надеялся, что в моем случае он добавит еще и мед.

Мое мнение о нем не стало лучше от того, что он был выше меня ростом на пять сантиметров и на столько же тоньше в талии. Прибавьте к этому факт, что самая привлекательная участница семинара прыгнула к нему в постель уже вечером в первую субботу.

В воскресенье утром мы отправились играть в сквош, и он шутя обыграл меня, даже не вспотев. «Нам надо еще раз встретиться, — сказал он, когда мы шли в душевую, — если вы действительно хотите заниматься бизнесом в Европе. Я мог бы помочь вам в этом».

Отец учил меня, чтобы я никогда не совершал ошибки, думая, что друзья и коллеги — обязательно одно и то же (в качестве примера он приводил кабинет министров). Когда еще через неделю семинар закончился и я уехал из Бристоля, в моей записной книжке было несколько номеров телефонов и факсов Джереми, хотя он мне и не понравился.

Я вернулся в Лидс в воскресенье поздно вечером. Сразу же поднявшись по лестнице в спальню, я присел на кровать и стал рассказывать сонной жене, сколько ценного я узнал за эти две недели.

Розмари была моей второй женой. Хелен, моя первая, училась в школе для девочек в то же самое время, когда я учился в расположенной неподалеку школе для мальчиков. Обе школы пользовались одним и тем же гимнастическим залом, и я влюбился в нее, когда мне было тринадцать, следя за ее игрой в нетбол. С того дня я под любым предлогом околачивался в зале, надеясь увидеть ее голубые спортивные трусики, когда она высоко подпрыгивала, чтобы забросить мяч в сетку. Поскольку учащиеся обеих школ участвовали в разных совместных мероприятиях, я вдруг стал проявлять интерес к совместным театральным постановкам, хотя у меня не было сценического таланта. Я стал посещать диспуты, но все время молчал. Я записался в совместный школьный оркестр, где играл на треугольнике. Когда я ушел из школы и стал работать в гараже, то продолжал встречаться с Хелен. Несмотря на то что я был страстно влюблен в нее, между нами ничего не было. Лишь когда нам обоим исполнилось восемнадцать лет, мы отдались друг другу. Я не уверен, что это был настоящий половой акт. Шесть недель спустя она сказала мне в слезах, что беременна. Вопреки желанию ее родителей, которые надеялись, что она будет учиться в университете, мы поспешно обвенчались. Я был безмерно счастлив, не хотел до конца своей жизни смотреть ни на какую девушку и втайне был рад, что наша юношеская неосторожность так хорошо кончилась.

Хелен умерла при родах в ночь на 14 сентября 1964 года. Наш сын Том прожил всего неделю. Мне казалось, что я никогда не смогу примириться с этой двойной утратой. После ее смерти я несколько лет не мог взглянуть ни на одну женщину и всю свою энергию отдал работе.

Проводив вместе со мной на кладбище мою жену и сына, отец, далекий от сентиментальности человек — в Йоркшире вы едва ли таких найдете, — обнаружил благородные черты характера, которых я раньше не замечал. Он стал часто звонить мне вечером, спрашивая, как у меня идут дела, и настаивал на том, чтобы я сидел с ним в директорской ложе во время игры «Лидс Юнайтед» в субботу вечером. Я впервые начал понимать, почему мать восхищается им, хотя они прожили вместе более двадцати пяти лет.

С Розмари я познакомился четыре года спустя на балу, устроенном в честь открытия в Лидсе музыкального фестиваля. Не очень-то привычная для меня обстановка. Но поскольку реклама нашей компании занимала целую страницу в программке фестиваля, бригадный генерал Кершоу, главный шериф графства и председатель бального комитета, пригласил всю нашу семью в качестве своих гостей. Мне пришлось надеть свой редко используемый вечерний костюм и сопровождать родителей на бал.

Меня посадили за столик № 17 рядом с мисс Кершоу, которая оказалась дочерью главного шерифа. Это была девушка с копной рыжих волос, одетая в открытое голубое платье, которое подчеркивало ее привлекательную фигуру. Она так заразительно смеялась, что я почувствовал, будто мы были дружны уже несколько лет. Когда нам подали блюдо, обозначенное в меню как «авокадо с укропом», мисс Кершоу сообщила мне, что окончила английское отделение Даремского университета и теперь не знает, как распорядиться своей жизнью.

— Я не хочу быть учительницей, — сказала она, — и у меня, безусловно, нет желания быть чиновницей.

Мы продолжали болтать, не обращая внимания на сидящих за столиком, когда подали второе, а затем и третье блюдо. После кофе она потащила меня танцевать и даже в танце продолжала сетовать на то, что не в состоянии выбрать какую-либо работу, в то время как в ее записной книжке столько приглашений.

Мне было немного лестно, что у дочери главного шерифа обнаружился ко мне некоторый интерес, но я не очень серьезно воспринял слова, которые она прошептала мне на ухо в конце вечера: «Не будем терять друг друга из виду».

Однако спустя два дня мисс Кершоу позвонила мне и пригласила на воскресный ланч в загородном доме ее родителей. «Возможно, потом мы поиграем в теннис. Надеюсь, вы играете в теннис?» — закончила она разговор.

В воскресенье я поехал в Черч-Фентон. Дом ее родителей был таким, каким я и предполагал его увидеть: большим и разваливающимся, точь-в-точь как и ее отец. Впрочем, он оказался хорошим человеком. Но вот ее матери было очень трудно угодить. Она не собиралась скрывать свои чувства и сразу дала понять: хотя я вполне приемлемый субъект в том, что касается взносов на благотворительность, но не такого сорта личность, которую она хотела бы видеть за одним столом рядом с собою. Розмари не обращала внимания на ее колючие замечания и продолжала болтать со мной о моей работе.

После обеда пошел дождь, и мне не пришлось играть в теннис. Тем не менее Розмари пошла со мной на корт и затем затащила меня в павильон позади него.

Сначала я немного нервничал, занимаясь любовью с дочерью главного шерифа, но потом привык. Так проходили недели, и я начал спрашивать себя, не считает ли она нашу связь всего лишь «интрижкой с водителем грузовика». Но вдруг она начала говорить о браке. Миссис Кершоу не могла скрыть своего отвращения при мысли, что такой человек, как я, станет ее зятем, но Розмари не считалась с ее мнением и была неумолима в своем решении. Мы поженились.

На грандиозной свадебной церемонии в сельской церкви Сент-Мери присутствовало более двухсот гостей со всего графства. Признаюсь, когда я увидел, как Розмари идет ко мне по проходу, я тотчас вспомнил свою первую свадебную церемонию.

В течение первых двух лет Розмари делала все, чтобы быть хорошей женой. Она интересовалась делами компании, знала имена всех служащих и даже подружилась с женами некоторых начальников. Но поскольку я работал в любое время, которое мне послал Бог, то, очевидно, не всегда уделял ей должное внимание. Розмари мечтала о жизни, в которой есть постоянные посещения театра и оперы, приглашения на ужин и возвращения домой поздно ночью. А я предпочитал работать в выходные дни и ложиться спать в 11 часов. Я оказался для Розмари не тем героем, о котором идет речь в «Идеальном муже» Оскара Уайльда. Она взяла меня с собой на этот спектакль, но я уснул во время второго акта, что, конечно, не улучшило наших отношений.

После четырех лет супружеской жизни мы так и не обзавелись потомством: это произошло совсем не потому, что Розмари была холодна, просто и она, и я пошли своим путем. Если у нее случались любовные истории (у меня они, безусловно, были, когда для этого находилось время), то она умела скрывать их. И вот тогда она познакомилась с Джереми Александером.