«Когда те, кто с подношениями совершал поход по необитаемым местам, встречали других путешественников, они не поднимали свои глаза, чтобы рассмотреть их, а сами путешественники падали ниц и оставались лежа на земле, пока носильщики подношений не проходили. Когда носильщики жертвоприношений проходили через селение, жители не выходили из своих домов, а оставались в них, ожидая в глубоком смирении и почтении, пока указанный Капаккоча не проходил дальше».
Муруа отмечал, что жрецы никогда не отрывали глаз от земли и что смерть ожидала любого, кто был настолько глуп, что нарушал правила поведения.
Процессии продвигались вперед без остановки:
«И таким образом они проходили через завоеванные Инкой территории во все четыре стороны империи; и так они совершали указанные жертвоприношения, пока не достигали самых отдаленных пределов, где Инка поставил пограничные столбы».
Подобно золотой цепочке, висевшей на «множестве» столбов на площади Аукайпата в Куско, громадный периметр границ Империи Солнца — геомантический эквивалент эклиптики — опять-таки окружал все жертвоприношения капакочи.
Здесь последний из детей достигал конца линии. Они приносились в жертву на границах империи Солнца, устанавливая таким образом истинный «горизонт» Куско с точки зрения Пятого Солнца в Центре, откуда исходили все эти трагические траектории и к которому народы этих детей были теперь привязаны.
И дабы не оставалось никаких сомнений в отношении значения обряда, Молина сообщает решающее сведение о жертвоприношениях, осуществлявшихся процессиями на обратном пути: «Уместно заметить, что дети вообще не приносились в жертву уакам, а только главной уаке каждого рода или провинции». Иными словами, эти дети приносились в жертву от имени их племенных уак, идентичность и окончательное местопребывание которых находилось в звездах. Эти дети шли домой.
Здесь, вдали от полей сражения и рева военной музыки, проходил самый главный фронт в Войне со Временем. И здесь же находились все ключи как к трагическому блеску, так и к невообразимой уязвимости Инкской империи. В конечном счете инкские императоры поняли, что никакие героические меры никогда не смогут защитить Пятое Солнце. В конце концов могла преобладать только «мольба». Капак уча был действительно мольбой, и в этой мольбе заключалась тайна инков. Инки не приносили в жертву, подобно ацтекам, человеческие жизни, чтобы «кормить» Солнце; вместо этого они посылали эмиссаров в звезды, эмиссаров, несущих послание отчаяния.
Это не вымысел, потому что сохранились и имя посланника, и само послание. Молина, среди прочих, отметил другое название практики человеческих жертвоприношений: качауака, буквально «посланник к уакам». Это же слово кача, «послание», составляет также корень слова качауи, которое является синонимом секе. Само понятие прямых линий в направлении горизонта — секе — относится к попытке коммуникации. Инки, отчаявшись установить мир со звездами от имени Пятого Солнца и всех тех, кто обитал под ним, изобрели способ ходатайствовать перед небесами в делах человеческих.
Судьей выступал не кто иной, как сам Творец, Виракоча, бог Времени, который в конечном счете отдавал последнее распоряжение. Дети уак отправлялись ходатайствовать о деле, но они не могли этого делать столь прямо. В андской религии, как мы уже видели, к Виракоче обращались через посредничество родословной уаки. Именно уаки, а не само человечество, создал Виракоча над Титикакой много Миров тому назад. Таким образом, приносимые в жертву дети посылались на соответствующую родину своей уаки в звездах, неся капак учу, то есть царскую мольбу. Тогда, и только тогда, сами небесные звезды, умилостивленные их обращениями и говорящие в один голос, могли посодействовать тому, чтобы достичь ушей Виракочи, устрашающего носителя Мельницы, и ходатайствовать о деле своих земных детей.
Изображение этого события или скорее изображение, которое должно было вдохновлять воображение инков, существует по сей день в Тиауанако, непосредственно на Воротах Солнца. Рядом с изображением Виракочи находятся три ряда тех, кого упоминали как «ангелов» (рисунок 10.2). Всего таких объектов насчитывается сорок восемь, и они изображены либо как птицеголовые люди, либо как человекоголовые птицы, коленопреклоненные и молящиеся Творцу. В настоящей книге приводились многочисленные примеры из Перу, Мезоамерики и Сибири, где звезды уподоблялись птицам, сидящим на ветвях древа вселенной. В мифе о падении Лисы именно от Лисы, Пумы и «птиц каждого вида» исходила вся проблема. У каньяри родословной уакой был попугай. А на Воротах Солнца в Тиауанако находится изображение андского мифа о сотворении, выраженного в символике птиц-людей: родословных уаках всех племен (эйкумены Тиауанако), преклоняющих колени в молитве своему Творцу, создателю солнца, луны и звезд. Как же мог Виракоча, окруженный с таким почтением всеми коленопреклоненными звездами небесного свода, не ощутить справедливости в их просьбе?
Стойки Ворот в Тиауанако изображают древнюю логику, которая вызвала к жизни капакочу и теперь превращалась в отчаянное стремление к единственной цели — донести послание по назначению прежде, чем истечет Время. Снова, что неудивительно, именно
Муруа сообщил содержание этого послания. Послание действительно было в форме мольбы, и, так как эта мольба повторялась снова и снова в течение многих недель, она должна была произноситься ради того, чтобы величественные процессии капакочи достигли пределов Империи. Поскольку жрецы шли «по четыре» с опущенными вниз глазами, они останавливались через каждые несколько сотен ярдов («расстояние выстрела из аркебуза») и повторяли слова, которые составляют квинтэссенцию двух тысячелетий андской мысли: «Может Солнце оставаться молодым человеком, а Луна — молодой девушкой; может мир не опрокидываться; пусть будет мир».
Следовательно, эту мольбу инки направляли Виракоче. Когда бог состарился, как случилось с самим Виракочей, конец его царствования был уже близок и время покидать землю приближалось. Так что инки молились о том, чтобы Солнце и Луна, Пятое Солнце и Луна, оставались молодыми. Если это было известно даже стоящим на более низкой ступени Мокови, то, конечно же, тем более инки осознавали, что Солнце «умрет», когда «время истощит его силу». Но Пятое Солнце, подобно принесенным в жертву в его честь детям, было рождено, чтобы умереть молодым. Так что мольба инков напоминала Тому, в чьей руке находилась Мельница, что Он, и только Он, обладал возможностью предотвратить неизбежное: «может мир не опрокидываться», Ама пачакути. «Пусть будет мир», потому что в конечном счете исход Войны со Временем был в руках Тонапа Виракочи.
Итак, инки скрывали свое пророчество и предпринимали попытки отсрочить его исполнение. Так как каждый новый Император после Пачакути неустанно расширял границы империи в стремлении достичь «мира», то возникает вопрос, стояли ли они также вместе со своими жрецами, чтобы разглядеть в ночных небесах какой-нибудь знак надежды? Или же Инки были лицемерами?
Уайна Капак, которого тяготила осведомленность, что ему было суждено стать последним Инкой, проявлял признаки отчаяния. Огромная инкская машина завоеваний прежде добивалась успехов как хитростью, так и силой. Все было мистикой, и войны, которые могли не увенчаться победой, попросту не предпринимались. Но Уайна Капак непреклонно продвигал завоевания все дальше на север, чтобы осуществить страсть своей души — перенести столицу в Кито. Снова и снова сражался он с определенными врагами — каньяри и чачапойа — и не останавливался перед резней, чтобы достичь своей цели. Может быть, он чувствовал, что последняя надежда на достижение ускользающего равновесия — опережение Мельницы — заключается в том, чтобы обеспечить солнцу место в центре мира, в Кито, которое находится на экваторе? Маловероятно, что на этот вопрос когда-либо будет получен ответ. Но ответ на капак учу, тайную мольбу инкских императоров, известен, и он был ужасным. Инки молились за мир, за сохранение Пятого Солнца, за то, чтобы Виракоча предотвратил потоп. Всему миру казалось, что Инкская империя находилась в своем зените. Но когда Уайна Капак лежал при смерти, а мост в мир предков уже погружался в воды времени, Виракоча прислал свой ответ. Он прислал испанцев.
