Тогда в этой истории выступает новая фигура: зять несчастного аристократа. Когда он узнает, что его тесть действительно намерен сдержать обещание и выдать свою дочь замуж, то приходит в сильную ярость. «Ты, — кричит он, — несчастный бедняк, взял в жены мою невестку, такую богатую и влиятельную!» Это определенно говорит о классовых привилегиях, так как основной принцип любой классовой системы заключается в установлении того, что называется экзогамным брачным ограничением, то есть положения, при котором мужчины из низшего класса не могут жениться на женщинах из высшего класса. Эта ситуация означает также, что аристократ и его богатый зять следуют правилам родства по мужской линии. Поэтому они не могут принадлежать к коренному земледельческому народу, приверженному системе с двойным родством.
Затем, оскорбленный зять надменно вызывает Уатью Кури на состязание в ряде искусств, включая танцы, пение, музыку, постройку дома и питье. При всех преимуществах у зятя в одежде, инструментах, строительных материалах и так далее — словом, при всем, что может дать материальное богатство и власть, — он оказывается побежденным во всех испытаниях. Уатья Кури символизирует превосходство внутреннего мира, поскольку он на каждом шагу своего пути получает помощь от диких животных. Этот эпизод зеркально отражает вторую главу мифов Уарочири, в которой Виракоча советуется с животными. Победа Уатьи Кури — это триумф старых ценностей над новыми. После победы во всех состязаниях. Уатья Кури настолько возмущен и разгневан, что превращает жену своего противника в камень и прогоняет мужа. Зять аристократа превращается в оленя — что раскрывает его варварскую природу — и направляется в горы, на восток. Так, в то самое время (850 год н. э.), когда сносится дом аристократа, его зять — самый горластый сторонник классовых привилегий — изгоняется коротать свои дни на восток, назад через перевал на горе Париакаки, в направлении Уари.
Помимо излишней демонстрации своего богатства и атмосферы развращенности, источаемой его домом, землевладелец символизирует еще две черты влияния Уари. Сначала мы узнаем об истоках претензии аристократа на высший социальный статус, столь ревниво охраняемый его зятем: землевладелец мнил себя богом. Когда лис в первый раз говорит с Уатьей Кури, он сообщает, что влиятельный землевладелец «ведет себя так, будто он был богом» и «претендует на то, чтобы быть богом». Согласно этой истории, ослепленные великолепием и показной демонстрацией богатства землевладельца, простые люди «были одурачены», «видя в нем бога».
Здесь, кроме того, проступает мифологический аналог археологических данных об Уари: форма правления, основанная на устрашении и воплощенная в новой религии. Поэтому «ложный бог» Уарочири, развращенный землевладелец, удивительно напоминает правителей Уари. В самом деле, здесь, может быть, полезно снова взглянуть на рисунок 8.1 (представляющий отличительный стиль керамической посуды Уари, в котором изображения сверхъестественных субъектов заменены портретами действующих членов правящей элиты), чтобы уяснить образ «ложного бога» в уарочирийских мифах. Наиболее часто упоминаемая деталь — это то применение, которое данная персона находит своему могуществу:
«У этого человека, поскольку жизнь его протекала в роскоши, были деревенские люди отовсюду, и он считал их; и так, принимая вид знающего человека, он жил, вводя в заблуждение многих людей, несмотря на свой ограниченный ум». [Курсив наш.]
Присутствие в кечуанском тексте слова «считать» — юпай — дает, по моему мнению, самое отчетливое из всех андских источников упоминание о вторжении Уари. Как уже говорилось, археологи склоняются к мнению, что именно государство Уари изобрело трудовую повинность и развернуло эту систему материального Производства между 650 и 850 годом н. э. Необходимая предпосылка для возникновения трудовой повинности — это полномочие на проведение переписи, как раз той деятельности, которой и занимался тот землевладелец, стремившийся быть богом[103]. В этом описании «подсчета», осуществляемого «домом», который, будучи таким неустойчивым, «сносится» в 850 году н. э., содержится самая отчетливая из всех, какие мы могли бы обнаружить, оценка упадка Уари и его причин.
Следовательно, всякий интересующийся происхождением войны сочтет полезным прочитать его индейское описание в заключительной части пятой главы о рождении бога войны. Эта оценка, возможно, являет собой самое древнее из всех исторических источников объяснение причин войны.
«Из пяти яиц, которые Париакака отложил на горе, вылетели пять соколов. Эти пять соколов превратились в людей и пойти дальше. И поскольку они были достаточно наслышаны о делах этих людей — о принуждении ими других к поклонению им и о таких их словах, как «Я — бог», — соколы были так разгневаны этими и другими грехами, что взлетели, обратились в дождь и смыли каждый дом и каждую ламу в море, не пожалев ни одну деревню».
Землевладелец и его овита были унесены «в море»: обратно к Тихоокеанскому побережью и Пачакамаку, в свое государство Уари, которому этот «ложный бог», вероятно, служил в качестве губернатора провинции. Sic semper tyrannis.
Остальная часть уарочирийских мифов описывает последствия разрушения дома землевладельца. Эти истории упоминают две последовательных фазы. Сначала проходит некоторое время. Первые строки шестой главы начинаются так:
«Как только Париакака стал человеком и достиг зрелости, он начал искать своего врага. Его врага звали Уальяльо Каруинчо…»
После сноса дома «ложного бога» «созревает» бог войны, а достигнув зрелости, он должен встретиться с врагом. Как подсказывает имя врага, он также является чужаком для данной области. Эта ситуация подразумевает, что некое внешнее государство попыталось заполнить вакуум, оставленный крушением Уари, — толкование, прекрасно согласующееся с тем, что продолжают описывать уарочирийские мифы, потому что теперь бог Париакака в ряде схваток с этой злой уакой преследует Уальяльо высоко в горах, и ему удается загнать его за перевал у горы Париакаки. Как только Уальяльо оказывается изгнанным, брат Париакаки (один из пяти людей-соколов, родившихся из пяти яиц) навечно ставится в этом месте на посту, «чтобы Уальяльо Каруинчо не вернулся».
Наиболее вероятно, что Уальяльо Каруинчо представляет конфедерацию племен, известную как уанкас, тоже традиционных пастухов, которые жили на землях восточнее прохода у Париакаки. Это область Хауха, которая контролировала подходы к древнему пути там, где он поворачивал на запад, к проходу у Париакаки, ворота к центральному Тихоокеанскому побережью. Поскольку Уальяльо был изгнан за этот проход, проклятие Париакаки, наложенное на его врага, состояло в том, чтобы, «раз он питался людьми, то пусть он теперь ест собак и пусть народ уанкас поклоняется ему». Как признали Саломон и Уриосте, этот отрывок намекает на «скрытую претензию» яуйос на то, что освободили западные андские народы от «поедающих собак» уанкас[104]. Далее, имеется особый рассказ о событии, повсеместно присутствующем в «потерянных годах» андских археологических данных: период беспорядка после падения Уари в 850 году н. э. Яуйос при возведении в статус воинов отвергают уанкас, чужеземных пастухов, связанных с Уари, которые пытались заполнять вакуум власти, образовавшийся вследствие крушения Уари.
И теперь, наконец, рассказчики описывают, как в заключительной фазе цепи событий, приводящих к учреждению системы сословных делений в их области, они пришли в земледельческие деревни коренных народов и взяли себе часть лучших сельскохозяйственных угодий. Эти истории занимают львиную долю рукописи, и нет надобности рассматривать их подробно. С точки зрения сегодняшнего дня важный вопрос состоит в том, насколько твердо они придерживаются темы справедливости и оправдания. Из чтения этих мифов становится ясно, что яуйос предпринимали огромные усилия, чтобы утвердить себя в качестве добрых последователей и законных приверженцев традиции Виракочи.
