Мотив волшебного вмешательства Виракочи в обучении человечества искусству земледельческого террасирования интересен не только из-за своего сходства с представлениями в «Пополь-Вухе». Он также относится к особому историческому событию, тому моменту, когда потребовалось массовое включение мужского труда, чтобы строить террасы и системы ирригации, необходимые для земледелия. И время, когда оно произошло, можно определить посредством археологии. Мы сейчас рассматриваем исторический момент складывания «вертикальных архипелагов», которые преобразили андскую цивилизацию. Согласно археологическим данным, первые свидетельства террасирования и ирригации начали появляться в бассейне Титикаки около 500 года до н. э.[69] и затем стали быстро распространяться по всему Андскому нагорью в начале Раннего Промежуточного периода, который отмечен примерно 200 годом до н. э.
Эта дата, конечно же, является той же датой, какую подсказывают мифы посредством изображения предания огню века, ориентированного на луну. Повторимся, мифы указывают на эту дату через упоминание «огня», подпалившего Млечный Путь посредством попадания солнца июньского солнцестояния в его пределы (рисунок 6.2). Стоит также снова упомянуть в этом контексте тот факт, что андская балансирная мельница, туна, была изобретена — и, следовательно, получила свое название — не ранее этого же времени, около 200 года до н. э.
Когда я просмотрел этот материал, я пережил и восторг и тревогу. Антропологически искушенные восприятия, излагаемые «Пополь-Вухом», казалось, повторялись в андском материале: дикий лунный век, преданный огню и смененный ведением полномасштабного земледелия, которое, в свою очередь, стало возможным благодаря социальным преобразованиям, включая брак. Хотя я предполагал на основе этого доказательства, что нечто очень похожее на социальную трансформацию, описанную в «Пополь-Вухе», происходило в Андах, я не находил прямых свидетельств в андском мировоззрении вопроса о матрилинейности или ее месте в тот исторический период. Я подозревал, какая кошка должна быть представлена в андской мысли, но не имел никакой возможности доказать это. К важнейшему вопросу андского представления о матрилинейных обычаях «людей-ягуаров» я подошел ни с чем.
VI
Исчерпав знакомый мне материал и будучи снова увлеченным вечным вопросом, я вернулся к массивной работе Тельо по этнографии и археологии Анд, где натолкнулся на следующий пассаж:
«В фольклоре Кольяо [говорящий на аймара бассейн Титикаки] Лари является призраком, чудовищным котом… Лари, или Уари, — это тот же персонаж, который по сей день играет важную роль в богатом фольклоре Анд… Уари является монстром, вызываемым из озера или места поклонения колдуном или знахарем… который представляет себя в образе кошки, из чьих глаз и шкуры высекаются наружу вспышки огня».
Я никогда прежде не встречал ни один из этих терминов в отношении кошачьих, хотя был знаком с современным названием кота-града, ккоа, призраком, возникающим из источника, как в описании Тельо и на рисунке Пачакути Ямки. Я никогда не думал об уари как о чем-то ином, чем об имени собственном, относящемся к государству Уари в центральных Андах, но на всякий случай я посмотрел его. Оказалось, это было слово аймара, означающее «не прирученный».
Тут опять была подсказка, что лунный кот — подобно «дикому» человеку, которого «цивилизовали» жители деревни и который сказал, что его матерью была луна, — принадлежал к дикому культурному горизонту. Однако опять-таки снова, не было явного свидетельства, чтобы связать это понятие «дикости» определенно к учреждению брака.
В равной мере танталовыми муками было второе значение аймарского слова Уари:
уари: Liquido по espesso: Dizese de macamorras у cossas assi. («Жидкость, которая не густая: говорится о супах и подобных вещах»)
Упоминание такого способа приготовления, ассоциирующего суп с «дикостью», появляется также в «Пополь-Вух»:
«Пополь-Вух» указывает на то, что первый вид продовольствия, приготовленного из маиса, принимал форму спиртного напитка — девяти спиртных напитков Шмукане [Бабушки]… Девять. Девять спиртных напитков Шмукане становятся по преимуществу священной пищей, предназначенной исключительно для приношений аграрным богам… Этот обычай, чье происхождение восходит к описанному в «Пополь-Вухе» эпизоду, казалось бы, подтверждал, что маис как продовольственная культура поначалу использовался в жидком или пастообразном виде… Другое доказательство, подтверждающее этот постулат, состоит в том факте, что народы, отделенные от общей культурной магистрали на ранней стадии — типа культур Анд, — все еще потребляют маис преимущественно в жидком или пастообразном виде…»
В Андах, где по сей день супы и тушеное мясо являются главными продуктами питания, тем не менее осталась формальная терминология, выявляющая древность этого обычая.
Снова, казалось, имелся хороший повод для ассоциации изображения ягуара в Андах с ситуацией времен родства по женской линии, но все должно было просматриваться сначала в «Пополь-Вухе». Это было равносильно попытке прибить желе гвоздями к дереву. Я был так расстроен неспособностью этих новых сведений продвинуть меня немного дальше, что чуть не пропустил то, что смотрело мне прямо в лицо. Другим именем кота, по определению Тельо, было «Лари». Я где-то видел это слово раньше, также написанное с заглавной «Л», то есть как имя собственное. Наконец я вспомнил, где. Лари было имя Ягуара Бабушки в мифе о Близнецах у гуарани.
Я заглянул в словарь аймара, составленный Бертонио в XVII столетии, и оценил разницу. Если оно вообще там было, то лари должно было, вероятно, означать «кошачье божество» или какое-то подобное понятие, еще один тупик. Я пошел дальше, отыскал лари и обнаружил следующую удивительную статью:
Лари: Дядя, брат матери, и почти все родственники мужского пола со стороны матери называются Лари.
Когда я увидел, что означает лари на аймара, я раз и навсегда запомнил, что народы Анд привыкли передавать на той же длине волны антропологического сознания, какая была в Мезоамерике. Кошмарный кот с боливийского плато был братом чьей-то матери, той специфической связью, которая подчеркивается антропологической литературой как главенствующая связь при матрилинейности и идентифицируется в «Пополь-Вухе» как эпицентр бессердечности человечества Третьего Века. Для исторических аймара, которые более чем за тысячелетие до того, как был составлен словарь Бертонио, жили при системе с двойным родством, почитавшей мужчину как земледельца и наделявшей его правами биологического отца, память о жестокости брата матери запечатлелась в форме языка и мифа.
Вторая статья, приведенная Бертонио и относящаяся к лари, показывает, далее, что точно так же, как и в Мезоамерике, люди андской земледельческой эпохи считали варварство неразрывно связанным с властью брата матери.
Ларилари: Люди высокогорной пуны, которые не признают [власть] вождя деревни; дикарь.
В аймара, в котором двойное употребление слова указывает на «сущность», «брат матери-брат матери» означает дикарь, неспособный следовать нормам существования ай-лью.
Использование у аймара слова лари как термина родства означает, что аймара «имели» эту же проблему, которая была решена посредством создания системы двойного происхождения. То, что принцип происхождения по женской линии, в представлении аймара, имел корни в реальном существовании матрилинейности в их истории, демонстрируется, далее, другим термином, найденным у Бертонио:
Лари туну: Происхождение со стороны женщины.
Аймарское слово туну, как мы уже видели, буквально означает «верхушку дерева». Если вы посмотрите на рисунок Пачакути Ямки, то найдете то же самое семейное древом внизу с женской стороны изображения… Фраза лари туну, «верхушка дерева брата матери», прямо указывает, следовательно, на другую видную мифологическую фигуры матрилинейности, Бабушку, типичную дуэнью домашнего хозяйства при женской линии родства. Глава рода брата моей матери при матрилинейной системе — это его мать, моя бабушка. Нигде нет ни «отцов», ни «дедушек», только лари.
