— Мне страшно.

— Чего вы боитесь?

— Эти убийства…

— Да?

— Мне стало страшно.

— Почему?

— Потому что я — одинокая женщина, кроме меня, в доме ни души…

— Но позвонили вы совсем не поэтому, правда?

— Нет.

— Если вам нужны помощь и утешение, лучше позвонить в полицию, не так ли?

— Да.

— Так что я здесь делаю, мисс Рейнольдс?

— Ну хорошо, я была знакома с Эндрю.

— Вы говорите об Эндрю Оуэне?

— Да. А теперь его жена, его бывшая жена убита, и, вполне возможно, все это как-то связано со мной…

Она оборвала фразу.

— И с Мишель, вы хотите сказать? — спросил я.

— Да, с Мишель.

— Так вы все-таки были знакомы с Мишель?

— Да, была с ней знакома.

— Почему бы нам не начать с начала? — предложил я.

— Это было так давно, прошло уже больше года, — сказала она со вздохом.

— Поточнее: с какого времени?

— Ну, с августа, когда застрелили Джерри…

— Джерри?

— Толливера. Его полное имя — Гарольд. А сейчас уже декабрь… сегодня ведь первое?

— Уже второе, — поправил я, взглянув на часы.

— Так это было… Август, сентябрь, октябрь, ноябрь, — считала она, загибая пальцы, — почти четыре месяца, а всего, должно быть, прошло шестнадцать месяцев.

Тут до меня дошло, о чем она говорила.

— Джерри Толливер — тот самый человек, которого застрелил полицейский…

— Правильнее сказать — убил. Да, тот. У него была мастерская по чистке ковров. Он ехал на похороны сестры, когда офицер полиции…

— Помню, — сказал я, — так при чем здесь он? Вы с ним тоже были знакомы?

— Нет.

— Тогда что…

— Вот об этом и рассказываю вам. Некоторые члены нашего комитета знали его — или были знакомы с ним при жизни, но я — нет. Я вошла в комитет только потому, что все случившееся показалось мне ужасно несправедливым. Что же получается: человек убит, а полицейский гуляет себе на свободе? Вот почему я присоединилась к этому комитету. Тоже считала, что надо что-то сделать.

— Какой комитет, мисс Рейнольдс?

По ее словам, комитет состоял из небольшой группы людей, черных и белых, которые считали, что в деле Джерри Толливера была допущена чудовищная несправедливость. Комитет организовала черная женщина, муж которой был белым, и жили они не здесь, а на Фэтбэке, где у ее мужа была врачебная практика. Сначала в комитет, кроме нее самой и группы белых, разделявших взгляды ее мужа, в основном входили жителя Фэтбэка, но потом состав комитета расширился до двух или трех дюжин жителей разных районов Калузы и других городов Флориды, черных и белых, из самых разных слоев общества. Первое собрание членов комитета, вспоминала Китти, состоялось не здесь, а на Фэтбэке, — это было, наверное, через неделю после создания комитета, — именно там она и познакомилась с Мишель и Джорджем Харперами.

— Этот доктор с женой пытались объединить в комитете другие смешанные пары, вроде них самих, — объяснила Китти. — Вам, конечно, известно, что в Калузе таких — по пальцам пересчитаешь.

— Мне так не кажется.

— Так поверьте на слово, что это так, — заверила меня Китти. — Когда комитет добился успеха, все говорили… На самом деле никакого успеха не было и в помине, потому что полицейский до сих пор гуляет себе как ни в чем не бывало. Но я сейчас не об этом. Единственные смешанные пары, которые откопала жена доктора — вылетела сейчас из памяти ее фамилия, — были: она с мужем, Мишель с Джорджем и еще одна пара из Венайс, так это вообще не наш город. Все остальные не были женаты, то есть хочу сказать, что черные были женаты на черных, а белые — на белых, но других пар перца с солью не было, понимаете?

Я вспомнил вдруг солонку с перечницей на картине, висевшей в спальне Салли. Но промолчал.

— Комитет распался недели через три после первой встречи. Можно заседать круглые сутки, но вы же знаете этот город, никогда и ничего здесь не добьешься. Все разбрелись по своим углам проливать слезы над кружкой пива. Женщина эта с богатым доктором — вспомнила теперь ее имя: Наоми Моррис — вернулись к своим орхидеям, каждый занялся своими делами. За исключением…

Она замолчала.

— Дальше, — подбодрил я.

— За время всех этих встреч в комитете некоторые сблизились. Вот мы и продолжали встречаться.

— А Эндрю и Салли Оуэн бывали на этих встречах?

— Ну да, они же входили в состав комитета.

— Так вы там познакомились с Эндрю? На одной из этих встреч?

— Да, — ответила она едва слышно, отпив глоток коньяка. Одно бревно в камине с треском вдруг рассыпалось искрами. С залива донесся шум моторной лодки.

— Знаете, — продолжала она, — я была разведена, владела престижным магазином на Сёркл, но в те дни ничего, кроме этого магазина, в моей жизни не было. Может, именно поэтому и вошла в этот комитет, хотелось заняться чем-то важным, иметь цель в жизни, понимаете? Развод — нелегкая штука.

— Да, знаю.

— Вы прошли тем же маршрутом?

— Прошел.

— Такие вот дела, — сказала она, снова вздохнув. — Эндрю был внимателен ко мне, хорош собой. Вот мы с ним… ну, вы знаете.

— Когда это случилось?

— Наверное, в прошлом сентябре. Или в октябре? Где-то осенью.

— И Салли обо всем узнала.

— Наверное.

— Вы не уверены в этом?

— Ну да, узнала об этом.

— И тут же подала на развод.

— Да, так вроде.

— Но ведь Салли так сделала, верно?

— Да, да, сделала.

— Почему вы не решились рассказать мне об этом в нашу прошлую встречу?

— Все это касаюсь только меня одной.

— Так и сейчас это касается только вас.

— Да, но тогда Салли была жива.

— А Мишель убили.

— С мужем Мишель меня ничто не связывало.

— Так, по-вашему, смерть Салли…

— Нет, нет.

— Как-то связана с тем, что вы были близки с ее мужем?

— Нет, конечно, нет.

— Тогда что же изменилось после ее смерти? Неделю назад вы отказывались говорить со мной на эту тему, а теперь, кажется…

— Эта смерть заставила меня о многом задуматься, вот и все. Сначала Мишель, потом — Салли, такое впечатление, что это касается всех женщин из ор…

Она резко оборвала фразу на полуслове. У Китти это просто стало дурной привычкой. В нашу первую встречу все никак не решалась произнести имя «Мишель» и сейчас, как только заговаривала, очевидно, об «организации», тут же сжимала челюсти, как акула, заглотнувшая крючок.

Я внимательно посмотрел на нее.

Опустив глаза, она сказала:

— Вот так все оно и было… ну, в нашем кружке, который образовался после распада комитета, я имею в виду… у нас считали, что влюбляться по-настоящему, как мы с Эндрю, нельзя, мы только всех перебаламутили.

— Но такая реакция вполне естественна: точно так же к вам отнеслись бы в любом кружке, если бы в него входили люди женатые…

— Это верно, но реакция Салли… Она ведь из тех, кто рубит сплеча, понимаете? Салли слишком высокого о себе мнения… Так она просто рассвирепела. Ясно дала понять нам обоим, что мы изгнаны из этой группы, заявила, что никто из ор… что никто из наших друзей не станет с нами больше общаться. Вот почему она потребовала развода и в исковом заявлении назвала мое имя. Чтобы добиться нашего изгнания. Изгнать. Навсегда отлучить.

— Что это за слово, начинающееся с «ор», на котором все время спотыкаетесь…

— О чем вы?

— Вы хотели произнести какое-то слово, начинающееся с «ор»…

— Вам, наверное, показалось.

— По-моему, я не ослышался.

— Не может быть, ошибаетесь, — сказала Китти. — Хотите еще коньяка?

— Спасибо, нет. Итак, насколько я понял, вас изгнали из круга людей, с которыми вы встречались…

— Да, это все из-за Салли, она добилась этого.

— А где жили эти люди: в нашем городе?

— Да. Но не только в Калузе, ведь дело Толливера привлекло много внимания. Были супруги из Венайс, я уже говорила вам о них, кто-то приезжал из Тампы, Майами, Сарасоты… да из разных мест, самый разный народ, все, кто не хотел мириться с этой несправедливостью — оправдательным приговором полицейскому.