Молчание Фэрис продолжалось, пока они не подъехали к Галазон-Дукису. Там она стала отвечать на приветствия с подобающей долей интереса и узнавания.

Деревня осталась позади. До домика привратника в Галазоне оставалось меньше мили, и Бринкер спросил:

— Теперь моя очередь?

Фэрис посмотрела на него с подозрением. В его голосе слышалось веселье, которое ей не понравилось.

— Я могу воспользоваться твоим собственным ответом.

— Ничего не ответишь? Это справедливо. Я сделаю собственные выводы. Разгадай для меня вот какую загадку, Фэрис. В чем ты больше всего похожа на свою мать? В неизменной преданности своему долгу? Или в неизменной преданности слуге-любовнику?

Фэрис заморгала. На этот раз не обращать внимания на провокацию было невозможно. В каком-то уголке ее сознания сохранилось достаточно самообладания, чтобы обдумать возможность не потерять выдержку. Нет. Такой вопрос не заслуживал сколько-нибудь вежливого ответа. А любая реакция, кроме той, которую Бринкер ожидает — возмущение, — вызовет у него подозрение, что он случайно затронул какую-то ее тайну.

Бринкер крепко сжимал в руках поводья и кнут. Он ожидал всплеска гнева, это было очевидно по тому, как он придержал коней, на случай если Фэрис в ярости закричит на него. Его горящие любопытством глаза ясно свидетельствовали, что он ожидает от нее крика.

Фэрис снова моргнула и хриплым голосом произнесла:

— Ни в том, ни в другом. Я больше всего похожа на мать в этом. — И не успел он освободиться от поводьев и кнута, как Фэрис отбросила муфту и дала дядюшке кулаком в глаз.

Его руки разжались, и она вырвала у него кнут. Он был слишком длинным, чтобы пользоваться им на короткой дистанции, но ей удалось напугать одного из гнедых. Это заставило Бринкера снова ухватить поводья, и она получила возможность сильно ткнуть его под ребра кнутовищем, дядя задохнулся и потерял равновесие, выпустил поводья, и сани слетели на обочину. Фэрис ногой отбросила коврик, подоткнутый вокруг ее коленей. Если сани перевернутся, ей придется прыгать.

В начале поездки гнедые, отдохнувшие и накормленные, могли бы понести. Теперь же, хоть их и встревожило плохое поведение возницы, они ровно скакали по хорошо знакомой дороге к манящему их стойлу.

Полминуты Фэрис молча боролась с Бринкером. У него было преимущество в силе, но не в решительности. Он получил тот ответ, которого хотел, и наслаждался им. Даже сражаясь с ней, он не мог удержаться от смеха. Он только хотел, чтобы ее негодование немного утихло, настолько, чтобы он смог благополучно довезти ее до дома. Она, с другой стороны, хотела только вытолкнуть его из саней, с глаз долой. Ею двигала ярость.

Она нанесла удачный удар, и Бринкер выпал в снег. Фэрис подобрала поводья, но вместо того, чтобы успокоить коней, погнала их вперед. Когда она оглянулась через плечо, Бринкер уже поднялся на ноги, все еще смеясь, и отряхивал снег со своей накидки с капюшоном. Потом нагнулся за упавшей шляпой.

Дорога делала поворот. Дядюшка остался позади, ему предстояло добираться домой пешком.

Фэрис позволила гнедым наслаждаться скачкой еще четверть мили, потом придержала их. Не годится возвращаться домой на запыхавшихся и взмыленных лошадях.

На конюшне Фэрис передала гнедых старшему конюху и приказала оседлать свежего мерина. Она несколько мгновений с грустью думала о костюме для верховой езды из Шилинга, потом велела дать ей дамское седло. Шерстяное платье не было амазонкой, но оно вполне подойдет. Она была еще слишком разгневана, чтобы задерживаться из-за подобных пустяков.

— И пошлите кого-нибудь по дороге вдоль Элвоша с конем для моего дяди. — Конюшие переглянулись и бросились выполнять ее приказ. Старший из них осмелился спросить:

— Что-то случилось? По лошадям этого не скажешь.

Фэрис сверкнула улыбкой, и он замолчал.

— Сегодня такой чудесный день. Дядя сказал, что хочет пройтись пешком, но я уверена, что к этому моменту он уже передумал.

Ей привели лошадь, поджарую серую кобылу, и старший конюх подсадил герцогиню в седло. Она, как могла, расправила юбки и накидку, понимая, что выглядит нелепо.

— По тропе на мост Спинни можно проехать? — Она отдала старшему конюху последнюю шаль и шарф.

Он уверенно принял их.

— Да. Сегодня утром по ней доставили почту.

— Хорошо. Я вернусь через час или немного позже.

Фэрис проехала несколько миль, стараясь унять ярость. Хорошо утоптанная тропа привела ее в горы к югу от поместья. Ветер толкал ее в спину, развевал волосы, и они лезли в глаза. Небо впереди все еще оставалось чистым, но с севера наползали тучи. Она подъехала к дороге и повернула в сторону моста Спинни.

Девушка пыталась найти успокоение в пустынности покрытых снегом гор и лугов. Удовольствие от пейзажа, солнечного света, чистого неба исчезло. Ей хотелось хотя бы отчасти вернуть себе то состояние безмятежности, которое так радовало ее сегодня утром. Она смотрела в небесную голубизну на юге, отгоняя от себя все мысли. Но ей это не удалось. В конце концов ее злость на Бринкера перегорела и уже не отвлекала ее от злости на саму себя.

Она снова позволила ему это сделать. Несмотря на решимость использовать поездку, чтобы расспросить его, она позволила ему поменяться с ней местами. Проявить свой гнев означало дать ему в руки оружие, такое же реальное, как кинжал или меч. Как она сможет снова встретиться с дядей, зная, что сама его вооружила?

И почему она позволила ему это сделать? Что он сказал, чтобы задеть ее за живое? Упоминание старых лживых слухов насчет матери — ей следовало уже привыкнуть к таким нападкам. Упоминание о Тириане — что в нем могло ее так рассердить? Или она оскорбилась за Тириана? Не было ли зерна правды в словах Бринкера?

Слуга. Любовник. Она не знала, какое из этих слов более абсурдно. Произнесенные вместе, они были настолько далеки от правды, что ей следовало бы посмеяться. И все же этими словами Бринкер добился своей цели. Они положили конец ее вопросам.

Фэрис покачала головой и снова рассмеялась. Она сегодня сослужила дяде хорошую службу. Большей услугой было бы только сломать себе шею по дороге или дуться на холоде до тех пор, пока не простудилась. Она остановилась у каменной арки моста Спинни и неподвижно сидела в седле, слушая ветер и пытаясь вспомнить, когда в последний раз могла свободно ездить верхом одна. Ни разу со времени отъезда в Гринло. Уже много лет.

Ветер донес до Фэрис топот копыт другого всадника. Она оглянулась и увидела Тириана, который гнал к ней коня ровным аллюром. Руки у нее невольно дернулись, и ее кобыла вскинула голову в знак протеста. Фэрис подавила желание ускакать прочь во весь опор. Ее свобода кончилась. Она уже не одна. Удрать от Тириана было так же невозможно, как сбежать от собственной тени. Вообще глупо было выезжать без него. Она взяла себя в руки и повернула лошадь назад.

Здравые мысли обитали в ее голове ровно столько, сколько понадобилось, чтобы преодолеть расстояние между ними.

Приблизившись к Тириану, Фэрис резко спросила:

— Вы собираетесь преследовать меня до конца моей жизни?

— Возможно. — Телохранитель не выказал ни удивления, ни раздражения ее грубостью. Вместо этого, когда она снова собиралась заговорить, он протянул ей перчатки, которые были на ней во время поездки из Шилинга.

Фэрис почувствовала, как что-то дрогнуло в сердце. Несомненно, удивление. И благодарность. Но и нечто большее, что она не посмела обдумывать, чтобы дать этому название. Она молча взяла перчатки, надела их и поблагодарила Тириана сдержанным кивком. Ее кобыла сделала несколько шагов в сторону, разрываясь между нежеланием двигаться против поднявшегося ветра и стремлением вернуться на конюшню. Фэрис послала ее вперед.

Тириан ничего не сказал. Он просто развернул коня и последовал за герцогиней на почтительном расстоянии.

Фэрис натянула поводья.

— Поезжайте рядом. Я хочу с вами поговорить. — Тириан подчинился, но несколько минут Фэрис молчала. Наконец, с большой неохотой, она спросила: — Что обо мне говорят?