Брайен удивился и сконфузился, когда Сара сказала все, что думала. У него даже не было времени ответить. Она тут же взяла трубку телефона. Его собственная уверенность рухнула под тяжестью правды. Это же было так просто — но он не видел ничего. Для него всегда имело значение только свое мнение. Брайен был настолько уверен в свой правоте, что все остальные просто обязаны быть неправыми. Он никого не слушал. Он никого не видел, тем самым разрушая все отношения, которые что-то значили для него.

Сара всегда точно знала, что она делала и почему. Она всегда ставила на первое место людей, которых любила, чего бы ей это ни стоило. Дважды она отвергала предполагаемую должность компаньона, потому что знала, что еще неспособна на стопроцентную отдачу.

Выбилась из сил.

Какая шутка. Это был для него только удобный случай убедить себя, что Сара нуждалась в нем. Из того, что она сказала, стало ясно, что это было необязательно. Она все время нуждалась в нем. Точно так же, как он нуждался в ней.

Оба они все-таки некоммуникабельные люди.

Брайен услышал, как Сара включила душ. Ясно, с ним попрощались. Он подхватил пиджак, галстук. Сегодня уже достаточно сказано.

Он вышел из дома, застегивая пиджак, и остановился, ослепленный утренним солнцем. Привыкнув к свету, он огляделся.

Ширли Бисли была уже на улице, выдергивая одуванчики. Она моментально выпрямилась, глаза ее стали размером с чайные блюдца, когда увидела, как Брайен заправляет рубашку в брюки. Он остановился на боковой дорожке, чтобы завязать галстук. Брайен перекинул пиджак через плечо, посмотрел на часы, на небо, потом на Ширли. Она все еще продолжала смотреть на него, рот ее был открыт, одуванчики зажаты в руке. Нарочито медленным движением он склонил голову в ее сторону и, подмигнув ей, сказал:

— Доброе утро, Ширли.

Она уронила одуванчик и выпрямила плечи. Ее впалая грудь выпятилась, как паруса, надутые ветром, когда она направилась через лужайку к нему.

— Как Сара чувствует себя сегодня?

— Чудесно, — сказал Брайен.

Он быстро сообразил, что чем меньше Ширли знает, тем спокойнее будет жить Саре.

— Хорошо. А то я беспокоилась. Мне не нравится этот однодневный визит в больницу, но в наши дни это обычное дело.

— Как вы узнали, что она была в больнице? — спросила Брайен. Он чувствовал себя так, словно его уличили во лжи.

— У нее вчера на руке был больничный браслет, когда вы привезли ее домой. Я ничего не сказала, потому что знаю, что Сара не любит, когда кто-нибудь сует нос в ее дела. Но вчера вечером казалось, что это касается всех. Люди входили и выходили, словно на Большой центральной станции. Мне не понравился тот мужчина с шрамами, но я подумала, что все в порядке, если вы были там. — Она скрестила руки на груди и переступила с ноги на ногу. — Может быть, вы скажете мне, что случилось с Сарой?

— Ей делали «Р» и «В», — ответил Брайен, потому что у него не было выбора.

Ширли покачала головой:

— Такое случается в ее возрасте. У нее, наверное, начинается климакс. У нее есть приливы?

— Я не знаю, — сказал Брайен, уже жалея, что сказал. Разговор с Ширли о климаксе как-то не входил в его планы на это утро. Главное, что его беспокоило — это чтобы Сара благополучно села в самолет. Он пристально посмотрел на Ширли. Ему нужен был союзник. — Ширли, Сара уезжает из города, — произнес Брайен. — Отец Стефани вчера умер.

— О, Бог мой. Сара, наверное, вне себя от горя. Почему вы уходите? Именно сейчас вы ей нужны.

— Я знаю, — ответил Брайен, потирая затылок. — Вы не можете присмотреть, чтобы Сара взяла такси до аэропорта? Ей нельзя ничего поднимать.

— Она вас выпроводила, да? Дайте ей время. Она позволит вам вернуться. — Она похлопала его по руке. — Я присмотрю, чтобы она была осторожна.

— Спасибо, Ширли, — сказал Брайен, криво улыбнувшись ей, и направился к своей машине.

Он хотел увидеть своих детей. Помимо всего прочего, смерть Чака Нельсона потрясла его. Он понял, что жизнь оказалась слишком непредсказуема, чтобы ждать, когда его дети соскучатся по нему. Он предполагал, что в субботнее утро они не встанут так рано, но ему было все равно. Он подождет.

Брайен поехал прямо к дому своей бывшей жены. Было начало седьмого. Так рано звонить нельзя, иначе, наверное, подумают, что он сошел с ума. Мнение Ронды его не интересовало.

Он откинул сиденье и постарался уснуть.

Рене разбудила его, открыв дверцу машины.

— Папа? — сказала она, глядя на него с удивлением и любопытством.

— Что ты делаешь?

Брайен тряхнул головой и сказал первое, что пришло ему в голову:

— Я думал, что ты и Зак захотите со мной позавтракать.

— Я-то пойду, но Зак вряд ли. Он еще очень зол на тебя.

— А ты?

Взгляд ее на секунду погрустнел, но потом она хитро улыбнулась:

— Получилось здорово.

— Другими словами, ты на стороне Зака.

Она пожала плечами:

— Что ты сделал с мотоциклом?

— Он в моем гараже.

Ты знаешь, папа, он всегда ездит в шлеме.

— Но когда я увидел его, он был без шлема.

— Вот именно, — сказала Рене. — Он любит дергать тебя за веревочку.

«Неужели так просто?» — думал Брайен. Действительно, так оно и было. Пока дети знают, что могут безнаказанно это делать, они будут продолжать его дергать. Кажется, Рене не возмущалась, когда он строго с ней обходился.

— Ты тоже любишь дергать за веревочку, — сказал он, чуть улыбнувшись.

— Ну, папа, а что ты хочешь? С тобой это так легко, — она опять пожала плечами. — Ты знаешь, даже интересно — как ты поступишь на следующий день. Это похоже на то, когда ты жил с нами все время… ты знаешь… устанавливая правила и поступая, как отец.

— Вместо Санта Клауса? — спросил он.

— Ага. Это все равно, что Санта Клауса не существует.

Он криво усмехнулся в ответ на подростковую мудрость Рене. Ребенок всегда может высказать правду так просто, чтобы родитель ее понял.

— Я знаю, — мягко сказал он, впервые поняв, что Рене не была эгоистична. Только ему самому нужно было наклеить себе на лоб ярлык простофили. Рене действовала, как все дети — пользовалась его чувством.

Она протянула руку и провела по его небритой щеке.

— Выглядишь ты ужасно. Ты не ночевал дома?

— Да, — сказал он. У него раскалывалась голова. — Я провел ночь с больным другом.

Она широко раскрыла глаза.

— Пойдем в дом, папа, разбудим Зака.

Брайен не решался. Он не любил входить в дом, где он раньше жил. Он всегда чувствовал себя чужим. Ронда все переделала в доме, когда они разошлись, чтобы ничего не напоминало о нем. Его бывшая жена всегда ясно давала понять, что он нежеланный гость.

Он неохотно последовал за Рене в дом.

— Мамы нет, — сказала Рене, закрывая дверь. — Она на выходные уехала из города.

— Ты и Зак здесь одни?

— Да, — послышался голос Зака.

Брайен взглянул на верх лестницы. Его сын смотрел на него сверху, одетый только в джинсы.

— Упакуйте сумки. Вы едете ко мне.

— Нет, — сказал Зак, расставив ноги в воинственной позе.

Брайен ступил на нижнюю ступеньку, ухватившись за перила.

— Я не хочу, чтобы вы оставались здесь одни.

— В этом нет ничего страшного, — заметила Рене. Она стояла, прислонившись к входной двери, глядя то на брата, то на отца.

— Правильно, — сказал Зак. — Мама доверяет нам.

— Причем здесь доверие, — резко сказал Брайен. — Вы еще дети.

— Мы достаточно взрослые, чтобы набрать девять одиннадцать. Мы уже давно заботимся о себе сами. С тех пор, как… — Зак запнулся.

— С тех пор, как что? — спросил Брайен. Зак только посмотрел на него, сжав губы.

— С тех пор, как ты ушел от нас, — закончила Рене.

Брайен был ошеломлен.

— Я ушел не от вас. Я ушел от вашей матери.

— И от нас. Я просил тебя не уходить, — тупо сказал Зак.

Брайен сел на ступеньки, чтобы не упасть, когда он вспомнил день своего ухода. Рене плакала, просила его не уходить. Лицо двенадцатилетнего ребенка, искаженное горем, мелькнуло перед ним. Ему стало нехорошо.