Невыносимо жить на чужбине человеку с русской душой. Но еще страшнее умирать на чужбине!..

Не могу забыть одно маленькое объявление, случайно попавшееся мне на глаза в парижской эмигрантской газете «Русские новости». Вот текст этого объявления: «Желаю переписываться с русской женщиной не моложе 60 лет. Секрет гарантирован. Анонимам не отвечаю».

Какое одиночество стоит за этими скупыми строками! Трагическое старческое одиночество…

И у могилы Ивана Бунина, одного из самых русских писателей земли нашей, человека, приговорившего себя к мучительной жизни и к мучительной смерти на чужбине, вспоминала я одно из самых сильных и самых безнадежных стихотворений забытого поэта:

…Конечно, далеко не все эмигранты имеют русские души. Некоторые вообще не имеют души. Никакой. И прекрасно без нее обходятся — блаженны нищие духом. С одним таким «нищим» — преуспевающим коммерсантом — я познакомилась еще во время первой моей поездки во Францию. Меня попросил зайти к нему его родной брат — москвич, с которым он не виделся более сорока лет.

В панике бежав с пылающей в огне гражданской войны родины, сын лавочника из Минска неожиданно разбогател в Париже, остроумно провернув одно дельце. Нет, нет — все было в рамках законности, месье уважал уголовный кодекс.

Просто его осенила одна гениальная идея.

Услышав, что некий американский продюсер начал широко разрекламированную постановку картины из бурной жизни одной, некогда знаменитой русской авантюристки, месье безумно обрадовался. Авантюристка эта доживала свой век в парижском приюте для престарелых. За бутылку коньяка и коробку конфет месье получил у бывшей светской львицы нотариальную доверенность на ведение ее дел.

Подождав пока фильм был отснят на три четверти, месье вдруг объявил ничего не подозревающему продюсеру, что героиня фильма является его горячо любимой бабушкой, которая не хочет, чтобы кто-то вторгался в ее личную жизнь и просит внука защитить ее честь. Обалдевшему от такого сюрприза продюсеру (он даже не знал, что старуха еще жива), была представлена бумага, составленная с соблюдением всех формальностей и предусматривающая все юридические закорючки.

Короче говоря, месье потребовал, чтобы съемки были бы сейчас же прекращены. Иначе он подаст в суд. Закон на его стороне. Вот так. А впрочем… Если ему заплатят соответствующую сумму, он, пожалуй, согласится пожертвовать родственными чувствами и не поднимать скандала.

Сумма, которую требовал месье, была громадной, но все-таки значительно меньше той, что продюсер затратил на картину. И скандал был ему ни к чему. Бедняге не оставалось ничего другого, как согласиться.

Так была проведена эта остроумная операция, которую месье назвал «операция бабушка». Так был заложен фундамент материального благополучия его семьи — о, месье образцовый семьянин!

Про «операцию бабушка» месье рассказывал мне сам, благодушно похохатывая. А что ему скрывать? Все было в рамках законности!

Разговор наш происходил в квартире у месье. Там меня удивили два обстоятельства: безвкусная, щедро украшенная салфеточками громоздкая мебель — мечта лавочника из дореволюционного Минска и безвкусная (это в стране лучшей в мире кухни!) еда. Последнее, возможно, объясняется тем, что мои нувориши очень дорожили своим здоровьем и потому боялись соли, перца, сахара, сливочного масла, свежего хлеба, и всего жареного, копченого, горячего, холодного. В этом доме вся еда, начиная от супа, кончая мороженым, была тепловатой и стерильной.

Самодовольство сочилось изо всех пор сияющего хозяина дома. Не желая быть невежливой, я закусывала губы, чтобы не расхохотаться, когда он пытался мне объяснить, что такое… холодильник или с гордостью демонстрировал «чудо техники» — обыкновенный бачок для мусора, открывающийся при нажиме ногой на педаль. Я серьезно отвечала на озабоченные вопросы мадам, отапливаются ли у нас отели и есть ли такси…

Месье не только не испытывал ни малейших признаков ностальгии, он просто не понимал, что существует такая «болезнь». «Родина там, где можно сделать хороший бизнес» — вот одно из его изречений. Я запомнила и другое: «цель жизни каждого нормального человека — как можно больше зарабатывать и как можно меньше работать».

Месье искренне жалел меня за то, что мне «приходится» работать. Вот его жена и дочь, слава богу, могут себе позволить ничего не делать. Мадам, так та даже не утруждает себя никаким чтением, причем обосновывает это теоретически: книги и газеты пачкают руки.

Впрочем, мадам нашла-таки себе занятие. Она последовательница некоего «великого философа» Кришнамурти и в числе других богатых бездельниц несколько раз в год едет слушать его откровения то в Стокгольм, то в Лондон, то в Рим, то еще в какое-нибудь место земного шара — благо, деньги и время для нее не проблема.

Может быть, этот Кришнамурти действительно велик, но, к сожалению, горячая его поклонница поначалу никак не могла мне объяснить, в чем же заключается сия философия. Я поняла только, что и сам «великий философ» и некоторые его ученицы (почему-то он имеет особенный успех у богатых пожилых дам) умеют… двигать гландами!

Располагая этим единственным «тезисом», но разгадав не слишком сложную натуру мадам, можно было предположить, что смысл и цель таинственной философии — сохранение собственного здоровья.

В дальнейших беседах это подтвердилось. И однажды мадам изложила философию своего кумира с неожиданной четкостью. «Главное — не волноваться. Даже если рядом режут человека и он умоляет о помощи, нужно сказать себе: меня это не касается».

Я не выдержала и спросила: «А если будут резать не меня около Вас, а Вас около меня — я тоже должна сказать: меня это не касается?»

Конечно, мой вопрос был бестактен. Вместо ответа мадам обнажила в светской улыбке длинные, выступающие вперед лошадиные зубы, всегда розовые от губной помады, и протянула мне очередное стерильное блюдо…

Ох, уж это «меня не касается!» — самая страшная болезнь, симптом превращения человека в животное.

Пусть гибнут страны, рушатся миры — ничто не сможет нарушить душевного равновесия этих нуворишей. Все так же методично будет «двигать гландами» мадам и обдумывать свои «операции» месье…

Но в конце концов, мне с этой семьей не детей крестить: я не собиралась ее перевоспитывать. Посоветовала только вспомнить русскую поговорку: «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать» и поехать туристами в Советский Союз, чтобы самим лично убедиться, отапливаются ли там отели, есть ли холодильники и «механизированные» бачки для мусора и вообще не живут ли советские люди в пещерах и не ходят ли на четвереньках?

Этот совет едва ли возымел бы какое-нибудь действие — мои нувориши меньше всего на свете жаждали истины и даже подсознательно боялись ее. Но у месье оставался в СССР родной брат и потому зимой 1964-го года мой парижский знакомый оказался в Москве, в гостинице «Метрополь». Он приехал без супруги, которая предпочла свиданию со своей родиной свидание со своим Кришнамурти.

Честно говоря, мне было интересно увидеть реакцию эмигранта, встретившегося с родиной после более чем сорокалетней разлуки. Должно же в нем пробудиться что-то человеческое!

Я была разочарована: никакого волнения, кроме волнения по поводу… полотенца, не смененного вовремя горничной!..

Месье честно отрабатывал обычную туристскую повинность — ходил в Кремль, в Третьяковку, на «Лебединое озеро», но не интересовался, казалось, ничем, выходящим за рамки программы, рассчитанной на иностранцев.