Великое переселение было назначено на ближайшее, воскресенье. Оно наступило. Волнение наше передалось Алиске. Она вдруг наотрез отказалась идти на руки. Я ничего не могла с ней сделать. Загнанная в ванную, Алиска заняла круговую оборону — с какой стороны бы я ни подошла, всюду меня встречали ее острые зубы. Пришлось прибегнуть к помощи Алексея, к его толстым черным перчаткам. Бедная Алиска защищалась, как могла, и это было тягостно. Но когда она смирилась и тихо лежала в длинной хозяйственной сумке, специально приготовленной для нее, стало еще тягостнее. Появилось сознание предательства…

Путешествие в электричке прошло безо всяких происшествий. Алиска ехала не «зайцем», а на законном основании: я с достоинством протянула контролеру ее персональный собачий билет. Контролер, добродушный старичок, прощелкнул его, а потом поинтересовался: «Какой породы будет собачка?» Не моргнув глазом, я ответила, что «корсаковой». Контролер уважительно заметил, что это, должно быть, какая-то очень редкая порода — он о такой и не слыхивал. Я подтвердила, что, мол, да, это действительно очень редкая порода. Сознаться, что Алиска лиса, я не решалась, поскольку не знала, можно ли провозить без клетки таких пассажиров.

Петушки встретили нас заснеженным покоем — зообаза казалась на редкость безлюдной. Во влажном воздухе было разлито смутное предчувствие неблизкой весны.

Директор звериного Голливуда был явно разочарован Алиской. Ему нужна была подруга для большого красного лиса — приближался февраль, время лисьих свадеб. А вместо рослой сильной самки, матери будущего семейства, появилась наша замухрышка.

Но, несмотря на свое разочарование, директор был приветлив и с Алиской, и с нами. Мы познакомились с его помощницей — худой пожилой женщиной в тяжелых солдатских сапогах.

— Пора загонять ваших деток, — сказал ей директор.

— Каких деток? — поинтересовались мы.

— Эта женщина — мать милого семейства. Она воспитала трех волков. «Детки» обожают ее, но ко всем другим относятся, как и положено волкам. Поэтому только она может перегонять их на ночь из вольера в закрытое помещение.

Уже темнело, мы торопились на поезд, настоящее знакомство с Петушками было отложено до следующего воскресенья.

Обычно время в Москве несется с космической скоростью. Но эти семь дней были какими-то особенными…

Я беспокоилась: сможет ли Алиска жить на морозе — не простудится ли снова?

Директор зообазы утверждал, что нет. Ведь не станет же она сидеть неподвижно, как тогда, на рынке. И быстро акклиматизируется…

Неделя наконец прошла. Наша встреча с Алиской была невеселой. Нет, нет, ничто не угрожало ее здоровью. Но смотреть на нее было больно.

Во-первых, я никогда не видела Алиску в клетке — не дай бог вам увидеть друга за решеткой…

Считается, что корсаки почти не поддаются дрессировке. К такому выводу пришли, по-видимому, люди, общающиеся с ними только в определенные часы и только в положенном месте — на манеже, в клетке и т. п.

Но мы жили с Алиской бок о бок, так сказать одной семьей. Она общалась с нами все время, каждую минуту видела нас, слышала наши голоса и шаги. Ее любили, о ней заботились, и с каждым днем Алиска становилась все более и более ручной, все ближе подпускала нас к себе.

А здесь, в Петушках, она была посажена в камеру, то бишь в клетку-одиночку, незнакомые ей двуногие существа появлялись рядом только для того, чтобы бросить кусок конины или убрать клетку.

И за неделю Алиска потеряла почти все, что приобрела за месяц жизни в нашей семье.

Помните «Остров Моро» Герберта Уэллса? — фантастический рассказ о зверях, которых некий доктор делал почти людьми путем сложных операций. А потом, со временем, они постепенно теряли все свои человеческие качества: начинали лаять, вместо того чтобы говорить, хватали пищу ртом, снова опускались на четвереньки…

Я вспомнила этот странный и грустный рассказ, глядя на понурую, отчужденную, одичавшую Алиску.

Правда, увидев нас, она оживилась, вскочила и издала свой знаменитый клич, а вернее, писк радостного изумления — «дала сверчка». Но этим ее чувства и ограничились.

Я вошла в клетку — она была большой, как для крупного зверя, метра три-четыре. Алиска сначала не хотела принимать угощения из моих рук, потом все же осмелилась — брала, но тут же отскакивала. Алиска меня боялась! О том, чтобы она разрешила взять себя на руки, не могло быть и речи.

Из разговора с директором я поняла, что как актриса она ему не нужна. Значит, снова встал на повестку дня проклятый вопрос: что делать? Неужели смириться, дать Алиске навсегда уйти в сумерки одичания? Ведь она была так одинока! Люди, отобрав у нее степь и свободу, дали взамен только железную клетку…

А другие обитатели Петушков не переживали, по-моему, никаких трагедий. Даже волки, которые, как известно, «все в лес смотрят». Три здоровенных лба прыгали, ласкаясь, как собачонки, на худенькую немолодую женщину в тяжелых сапогах, пытаясь лизнуть ее в лицо и выкусить зажатое в ее руках лакомство — черные сухарики. Это волки-то!..

Невеселые, ломая голову над тем, как быть с Алиской дальше, вернулись мы в город. И тут кто-то из друзей дал мне дельный совет:

— В Уголке Дурова есть корсак. Пристрой туда свою корсачиху — пусть их поженят. Кончится и ее одиночество, и твое беспокойство. К тому же, будешь иметь очаровательных внуков.

Ну что же, я не прочь стать бабушкой! И, может быть, театральная карьера Алиски будет удачнее кинематографической: я имела в виду знаменитый театр зверей.

К тому же улица Дурова, где находится Уголок, — не Петушки, не надо тратить на путь туда и обратно целый день.

Но захотят ли еще там принять нашу невесту? Не посчитают ли этот союз неравным? — какая-то необразованная, не помнящая родства корсачиха, фи!

Сватом был делегирован Алексей. Он принес положительный ответ. Ура! Может быть, судьба нашей неприкаянной Алиски наконец устроится!

В первый же свободный день мы поехали в Петушки. Отдать-то Алиску нам отдали, но вот взять ее оказалось не так-то просто. За последние дни она превратилась в настоящего дикого зверя. Мы долго и мучительно ловили это обезумевшее от страха существо, решившее, по-видимому, дорого продать свою жизнь. Даже очутившись на руках Алексея, Алиска, в противовес прежней своей манере сразу же затихать, не переставала вырываться, царапаться и кусаться. Алексей с трудом справлялся с ней и пару раз едва успел отстранить свое лицо от ее острозубой пасти.

Неужели Алиска совсем забыла нас, неужели она так ничего и не вспомнит?..

До станции было минут двадцать ходьбы. За это время Алиска успокоилась и даже разрешила уложить себя в ту самую длинную хозяйственную сумку, которая служила ей тарой при путешествии в Петушки.

В поезде Алиска укачалась и уснула. По тому, что она вздрагивала и прижимала уши, когда я прикасалась к ее надутому, как барабан, животику, было ясно: он у нее сильно болит.

Были и другие несомненные признаки того, что у малышки разболелся живот… Я конфузилась и краснела, Алексей улыбался одними глазами, соседи вели себя по-разному, каждый в соответствии со своим характером и понятиями о приличии. Одни сидели с каменными лицами, другие подшучивали над нашим плохо воспитанным «ребенком», третьи ему сочувствовали.

Двери внутри нашей квартиры были раскрыты настежь. Сегодня Алиске разрешалось бегать, где угодно. Но она, увы, не воспользовалась этой возможностью, а снова, как когда-то, улеглась в ванной на бочок, пропустив хвост между «иксами» и тихо постанывая. Больно! Я подумала, что ее недавняя вспышка ярости тоже могла быть отчасти выражением этой боли.

А утром нам опять пришлось проделать знакомый путь в ветлечебницу — нельзя же, в самом деле, везти невесту на смотрины в таком плачевном состоянии!

Невесте поставили клизму, приласкали, расспросили меня о ее житье-бытье. И, странное дело: рассказывая об Уголке Дурова, я вдруг поняла, что мои слушатели относятся к этому проекту без восторга. Да и сама я почему-то почувствовала себя немного Иудой. Нечто подобное испытывает, наверное, женщина, сначала усыновившая ребенка, а потом старающаяся от него избавиться…