Незабываемой была ж первая ночь, которую ребята провели под елью без палатки. Как хорошо в лесу! Люди явно потеряли что-то важное: живут в коробках, дышат дымом и пылью вместо лесного и горного воздуха…

Однажды летом в горы пришел человек с котомкой за плечами, а больше у него почитай что ничего и не было. Звали его Ула Бьёрнебю. Этот загорелый, закаленный житель гор был удивительно жизнерадостен, несмотря на перенесенные невзгоды. Еще недавно он жил в доме богатого лесопромышленника в одном из городов Эстланна. Вышло так, что семья разорилась. Взяв самое необходимое, Ула ушел в горы, чтобы заняться охотничьим промыслом. В долине к востоку от Хурншё он поселился в старой овчарне с земляным полом. Вдоль стены между нижним бревном и полом был лаз для овец. В углу овчарни на камнях стоял железный котел. Здесь Ула стряпал. Самодельный стол да две табуретки — вот и вся обстановка. Спал Ула круглый год на высокой полке, укрываясь овчинами и одеялами.

Сюда Тур и его мать пришли во время одной из своих дальних прогулок. Оба были сразу очарованы этим необычным человеком. Для Тура он был олицетворением Тарзана, для госпожи Алисон — веселым любителем приключений с неистощимым запасом историй из жизни животных. Ула рассказывал про свое охотничье житье-бытье, показывал, как вырезает из причудливо изогнутых сучьев красивые миски и чашки.

И случилось нечто совсем неожиданное: четырнадцатилетнему Туру разрешили провести лето с Улой и помогать ему. Тур своими глазами увидел, как городской человек из культурной семьи сумел сжиться с природой настолько, что лес и горы стали для него таким же домом, как для зайца и лося.

Впервые в жизни Тур по-настоящему трудился. Он много ходил, таскал груз, но не показывал виду, что ему тяжело, даже тогда, когда от усталости подкашивались ноги. Если они в ночь ловили рыбу, то потом день отсыпались тут же на плоском камне.

Ула Бьёрнебю научил его читать следы в траве, объяснял, что означает приставший к коре кусок шерсти, как укрыться от непогоды. Позднее Тур не раз говорил, что наука, которую он прошел у Бьёрнебю, была едва ли не самой важной для его воспитания.

Горы стали для Тура символом свободы. Здесь он проводил летние каникулы, лучшее время года. Нагорье было огромной площадкой для игр, куда ни повернись — ждут приключения. Горные плато с их скудной почвой, где рощицы белоствольных берез уступают место можжевельнику и жмущейся к склону карликовой березке, скромным цветочкам и камням с париками из серого, зеленого, желтого лишайника, — это была подлинная Норвегия, его Норвегия. Острые пики в мглистой дали, лесные долины и сверкающая полоска реки далеко внизу, будто в подземном мире… А здесь наверху прыгают на камнях козы, звенят колокольчиками коровы, щебечут пичуги и ветер врывается в благоухание согретых солнцем цветов. Здесь было его царство — уединенные горные фермы с посеревшими стенами и дерновыми крышами.

Из горного царства он каждый год возвращался в свой город на берегу Ослофьорда. Ларвик олицетворял осень и зиму, серые дни и школьную лямку. Разве мог он сравниться с нагорьем — миром света, приволья, приключений. Я никогда не поднимался так высоко в горы, и мне мой город представлялся иначе: солнечные улицы взбегают, петляя, на косогоры; бук, ель и сосна подступают к домам; футбол, пропеченный солнцем белый пляж. И порт — ворота в большой, неведомый мир. Тур соглашался: последнее в самом деле немалый плюс. И он это когда-нибудь использует — когда начнет свои путешествия, отправится в чужие неизведанные края. Но ведь все уже открыто, возражал я. Африка перестала быть Черным континентом. Австралия давно нанесена на карту. Только в бассейне Амазонки есть еще малоисследованные места, но и эту область не назовешь совсем неизвестной.

— Открытия могут быть не только географическими, — ответил Тур. — На свете есть еще много загадок, например, загадка острова Пасхи.

Честное слово! Он так и сказал, я по сей день слышу эти слова.

Конечно, мы говорили и о девушках. Кино и иллюстрированные журналы тогда еще не принялись выколачивать прибыль из молодежных проблем и вопросов пола. Девушки нас привлекали, но мы страшно смущались, Тур особенно, он дико боялся, как бы кто не подметил его интерес к ним.

Несомненно, тут сыграла роль его мать, хотя она, наверное, не подозревала об этом.

— Что вы, Тур равнодушен к девушкам, — говорила она. — Его занимает только зоология.

Слыша это снова и снова, Тур и сам в конце концов решил, что неудобно признаваться, насколько больше занимают его девушки, чем зоология. Они были эфирными созданиями из другого мира. Вот его тогдашний идеал: девушка должна быть красивой, сердечной и справедливой. Больше того, естественной и простой: она не должна красить губы, делать маникюр. Нелепо пытаться приукрасить то, что дано тебе самой природой.

В вопросах веры на него сильно влияли взгляды матери. Он допускал, что есть вещи, непостижимые для разума, но священники, ритуалы, псалмы и церковные службы — все это надуманно, искусственно. Только в причастии осталось что-то исконное, правда с оттенком жертвоприношений и людоедства, который ему казался отвратительным. Он упорно, упрямо говорил об этом.

От религии был всего один шаг до вопроса, который смолоду занимал мысли Тура и побудил его принять очень важное решение. Прелесть горного приволья, наполовину религиозное преклонение перед природой и животным миром, мелкие огорчения, которые никого из нас не минуют, чувство одиночества, сложные домашние обстоятельства — все это заставило его усомниться в тощ, что цивилизация — благо для человечества. Что в ней ценного? Со временем эта проблема стала для него одной из главных.

В эти годы Тур часто был предоставлен самому себе. Мать занималась своими делами, отец постоянно разъезжал, товарищи по школе увлекались тем, что его не интересовало. В эту пору он и открыл мне свою душу. Мы убедились, что на многое смотрим одинаково, оставаясь при этом достаточно несхожими, чтобы нам было, о чем поспорить. Я увлекался музыкой. Тур тоже ее любил, но изучать не хотел. Ему были важны вызываемые музыкой чувства, а не техника и теория. Еще равнодушнее относился он к литературе. Стихи до него не доходили, романы он считал суррогатом жизни. Когда мать советовала ему почитать Гамсуна или Ундсет, он с апломбом молодости возражал, что не хочет подвергаться влиянию чужого вымысла. Лучше самому узнать жизнь, причем узнать, тесно общаясь с природой.

В девятом классе мысли Тура о контрасте между природой и цивилизацией начали складываться в мировоззрение. Он постоянно говорил о «возврате к природе». Мозг современных людей набивается до отказа не столько собственными наблюдениями, сколько тем, что преподносят книги, газеты, журналы, радио и кино. А в итоге — перегрузка мозга и ограниченная способность к восприятию. Человек нецивилизованного мира нагружает мозг только повседневными наблюдениями, познает лишь то, что черпает из собственного опыта и устных преданий. Поэтому ум такого человека всегда остер и открыт для нового, его инстинкты не приглушены, все чувства в нем живы.

Конечно, проблема эта сложная и многогранная. Чтобы понять недостатки и пороки цивилизации, их нужно видеть со стороны. Члены нашего общества сами не могут судить, хорошо или плохо то, что ими создано, для этого надо иметь, с чем сравнивать. Цивилизация все равно, что полный дом людей, которые никогда не выходили за дверь. Никто из них даже не знает, как выглядит дом, в котором они живут. Кто-то должен решиться и выйти из дома, чтобы рассказать другим, каков он. Кто-то должен быть первым.

Впервые я заметил в Туре нерешительность, когда он говорил о своих планах на будущее. Может быть, он и не остановится на естествознании. Может быть, ему суждено выйти за дверь и увидеть то, чего никто не видел.

Чем старше становился Тур, тем яснее ему было, что между родителями происходит что-то неладное. Отец все реже показывался дома и наконец вовсе уехал из Ларвика. Было сказано, что он едет отдыхать в Устаусет, но на самом деле вышло иначе. Пока госпожа Алисон жила в старом доме, он туда больше не возвращался. Без ведома Тура родители договорились разойтись. Оба старались держать это в тайне, и до юридического развода не дошло, они щадили сына. Конечно, Тур был огорчен, но все развивалось так медленно, так постепенно, что этот исход не оказался для него ударом. И ведь он привык, что отец все время разъезжает. Поняв, что отец уже не вернется, Тур старался использовать каждую возможность, чтобы повидаться с ним.