— У тебя в королевстве порядок как в казарме.
— И чем это плохо?
Она молчит.
— Ладно, нет у меня выхода. Но вы хотя бы дадите мне доиграть эту битву? И как, Бездна вас побери, мне уйти в миры наших детей?
— Тебе дадут не только доиграть, но и дожить здесь. Жизнь долгую и полезную для тебя.
— Уже заманчиво.
— После смерти ты покинешь миры Великой Игры Света и Тени. Покинешь навсегда. Тебе надо обещать.
— Хай-а-ра! Хай-а-ра! Хай-а-ра![39]
Они все четверо отшатываются от меня. Не ожидали, не ожидали. Но я ничего не чувствую, хотя и знаю, что после этих слов я надел себе на руки кандалы.
— Но что там, сестра? — я спрашиваю у нее почти с надеждой.
— Нам нет дороги туда, там властвуют наши дети и твои дети тоже. Они подобны тебе, избравшему пути людей, и меняют смертные тела.
— Но там… там живут люди?
— Да. Люди живут везде, — впервые заговаривает рыцарь. — Я рад, что мы договорились.
— Сколько вас? Я чувствую, что немало.
— В войске севера шесть воинов и два целителя, включая меня. — Рыжая улыбается уже совсем по-другому. — Ты бы проиграл это сражение.
— И вы бы дали северянам разграбить и превратить в руины юг?
— Это было бы меньшее зло.
— Опять это «меньшее зло». Как я ненавижу это понятие! Если бы люди знали, что мы… что вы делаете с ними, что они — палая листва ваших костров, что они — пыль ваших башмаков…
— Ты очень любишь людей, но ты не человек. — Рыжая подходит ко мне и касается плеча. — Ты другой, ты совсем другой. Уходи с дороги зла.
Я молчу. Мне нечего сказать. Им, похоже, тоже. Я разворачиваюсь и иду прочь, не оборачиваясь. Из круга света их факелов во тьму. В тень.
Из сладких ночных грез меня вырывает голос дона Лумо. Я мгновенно просыпаюсь и при тусклом свете масляной лампы вижу, что в моей палатке находятся еще и дон Риго, дон Альберто, командир правого крыла, дон Сезаро, командир левого. Что случилось? Просто так они бы не стали меня будить.
— Государь мой, в наш лагерь безоружным пришел магистр ордена Сердца Иисусова! — докладывает дон Лумо.
— Кто? — Я спросонья не очень понимаю, кто приперся, зачем и какого рожна ему надо. Но сна уже ни в одном глазу.
— Сердце Иисусово когда-то было частью Святого ордена и занималось…
— …духовным просвещением и образованием в ордене. — Теперь я начал припоминать.
— Два года назад своей буллой папа Иннокентий IV основал отдельный орден.
— Тоже церкви воинствующей.
— Других там не основывают, — поморщился дон Риго.
— И что нужно иезуиту? — Так мы, простые братья-воины, когда-то называли этих умников.
— Этот орден насчитывает меньше рыцарей, но больше ученых монахов. И все они в лагере северян. И все они…
— Хотят перейти на нашу сторону.
— В проницательности государю нашему трудно отказать! — Дон Лумо делает изящный поклон.
— Зови монаха.
Он был действительно один и безоружен. Не стар и не молод. Черный монашеский плащ скрывает белую тунику с восьмиконечным черным крестом. Монах, как и все посвященные в сан, чисто выбрит и коротко подстрижен, не чета нашим арианским лохмачам. Мы долго изучаем друг друга. Потом начинаем обмениваться любезностями. Я понимаю, что мне все-таки хочется спать.
А так мне вообще все ясно. Вот такой я самоуверенный теперь, после того, как отрекся от Великой Игры, по сути своего родного дома в сотне обитаемых миров. Вот ради них, толпящихся в королевской палатке, и отрекся.
Все правильно, другого и ожидать нельзя. Они занялись наукой. Нет, не схоластикой и догматикой, а медициной, химией и астрономией. И нет у них другого выхода, кроме как уйти к мятежному королю.
— Скажите, сударь… — Не поворачивается у меня язык назвать человека с телосложением воина святым отцом. Братом воином — тем более. — Вы верите в то, что я антихрист или, по крайней мере, слуга Темного?
— Нет, вы просто государь.
— «Просто государь»… Отлично сказано, ей-богу! — Я усмехаюсь, но они-то не знают чему, а я знаю. Потому что теперь я достоверно знаю, что я слуга зла. — Что ж, подтвердите свою преданность мне, ударьте в тыл мэнгерцам!
От такого предложения бедного магистра аж передернуло. Он открывает рот, но не в силах ничего сказать.
— Что ж, сударь мой, вы выдержали испытание на честность. Если бы вы согласились ударить в тыл, я бы принял вашу помощь, но вас бы всех перебили, тех, кто останется в живых. Мне нужны честные слуги, а не подлецы. А еще мне нужны живые, а не мертвые ученые и книжные люди. Скажу вам более, и это понравится вам: я даже не буду от вас требовать перехода в арианство. Молитесь так, как вам угодно, и проводите церковные обряды, как вы соблаговолите. Саран — это королевство свободных, здесь каждый волен молится, как и кому угодно, лишь бы он был верен государю.
— Мы многое провидели, государь, и люди мои уже сейчас переходят в ваш лагерь.
— А если бы мы не нашли общего языка?
— Что ж, мне говорили, что вы не сжигаете своих врагов, убивая их железом.
— Пока нет. — Я улыбаюсь как можно плотояднее.
Магистр молчит и тоже улыбается. Открыто и честно, как и подобает новому вассалу Сарана, королевства свободных. Мы здесь не терпим лжи, лицемерия и подлости. Во всяком случае, я позаботился, чтобы об этом трубили на каждом углу. А на деле? На деле бывает по-разному, очень по-разному. Но не так важно, какой ты есть, а важно, что о тебе думают и говорят другие. По-моему, так. Хотя я бы тут поспорил с самим собой… Но, конечно, потом, потом, после битвы.
Из книги Альберто д'Лумаро «Сны о Саране»
…И подводя итог обзору книг об ордене Сердце Иисусово, я могу с уверенностью сказать, что для историков-популистов иезуиты стали неким мистическим фетишем, который можно удачно продать, если добавить к реальным событиям немного религиозного мистицизма и древних легенд. Однако о просветительской деятельности ордена, о его экономической и властной структуре в современной исторической литературе мы можем найти очень немного. Единственным исключением, о котором я уже говорил выше, является книга Джульберто Одретти «Иезуиты: семь веков просвещения», однако в ней, по большей части, мы можем найти подробное описание деятельности ордена на протяжении последних двух веков, когда Сердце Иисусово уже давно потеряло свой статус военно-религиозного ордена и превратилось в мощный образовательный синдикат, владеющий учебными заведениями по всему миру.
Однако, если на время отбросить ненужный нам пока мистицизм и обратиться к экономической ситуации в Мэнгере, в частности — в Святом ордене, перед войной с Сараном, то мы без труда увидим истинные мотивы так называемого «великого предательства».
Согласно протоколам заседания капитула Святого ордена, датируемых годом начала Крестового похода против саранской ереси, иезуиты уже вели самостоятельную экономическую деятельность: начав строить отдельные командорства, они делали акцент на открытии школ для ремесленников и торговцев средней руки, при этом имели немалый доход от платного обучения купцов и зажиточных горожан, а также от подношений городских магистратов, которые видели в иезуитах не только свет во мраке общего невежества членов Святого ордена, но и возможность реальной юридической защиты от бесконечных грабежей, инспирированных под религиозные процессы, а они заканчивались всегда одинаково: казнью и полной или частичной конфискацией имущества.
Однако иезуиты, не смотря на папскую буллу выделении их в отдельный орден, все-таки не могли получить статус полностью самостоятельного ордена и вынуждены были ежеквартально отчитываться перед великим магистром Святого ордена обо всех своих доходах и расходах. Также ни одно новое начинание не могло претвориться в жизнь без письменного согласия того же великого магистра, а нередко и малого капитула ордена. Таким образом, орден, давно отколовшийся от своего прародителя, находился в жестких политических и экономических тисках, не имея возможности строить новые школы, вводить новые курсы для студентов, кроме канонических, одобренных Святым орденом.
И, безусловно, в короле Сарана они видели того человека, который даст им вожделенную экономическую свободу, а также довольно большие земельные угодья для ведения сельского хозяйства и строительства новых школ. Ради этого они были готовы не только предать Святой орден, но и выступить против него с оружием в руках. Руководство иезуитов было одержимо идеей всеобщего начального образования и получения прибыли от обучения студентов на следующих, более высоких степенях. Они, как и многие «обиженные», пришедшие под руку Ательреда II, были людьми, намного опережавшими свое время и поэтому не вписывавшимися в жесткую средневековую архаику Мэнгера.
Также стоит развеять миф о том, что предательство было вызвано начавшимися массовыми преследованиями иезуитов, которые занимались науками, в том числе и практическими изысканиями. Это, конечно же, еще одна сказка. Святой орден был сам заинтересован во многих научных изысканиях, особенно в военной и медицинской областях.
В финансовых реестрах ордена мы можем найти данные о баснословных суммах, выделяемых на оборудование научных лабораторий, закупку инструментов и материалов. Другое дело, что Святой орден ни в ком случае не хотел делать результаты этих исследований достоянием гласности, а использовать их исключительно на благо ордена. Безусловно, такая политика закрытой научной деятельности была не по вкусу иезуитам, стремящимся свои научные исследования обратить на службу прогрессу.
Также ни в коем случае не стоит уподобляться популистам от истории и думать, что решение о переходе иезуитов под власть Сарана родилось ночью перед битвой. Это абсолютно не соответствует истине. До нас дошла и переписка иезуитов с королевской канцелярией, и тайные протоколы собрания капитула новоявленного ордена, и многие другие документы, фрагменты которых я приведу ниже. Но чтобы более ясно представить, каким образом фактически и юридически совершился этот переход религиозного ордена к королю, исповедовавшему другую веру, нам все-таки необходимо еще раз обратиться к событиям той достопамятной ночи и следующего за ней дня.
