Я люблю его! Я ощутила это сразу, едва он зашел в душные чертоги крипты после той бойни, коию он учинил с гвардейцами и людьми дона Лумо. Я люблю его! Это ведь так просто: любить, смотреть на то, как он взъерошивает вспотевшие волосы, как его глаза блестят во мраке крипты. Чем отличается влюбленная женщина от женщины, коия лишь плотски вожделеет мужчину? Мне кажется, что любовь не терпит никаких мировых. Любя, ты становишься рабой своей любви, но упаси Господь снять с меня эти оковы, потому что тогда грядет скорая и мучительная смерть. Там, на моей родине, откуда меня привез муж, в Корадове, умеют любить. И я любила своего мужа. Любила до тех пор, пока не родилась дочь, а потом — сын. После этого будто что-то случилось.

Да, я по-прежнему возлегала с ним и ублажала его так, как, наверное, не смогла бы ублажить его самая изощренная в ласках куртизанка. Но он был холоден и уд его был холоден. Видно, его семени хватило лишь на то, чтобы зачать детей. Древняя касталлонская кровь совсем сошла на нет, иссякла. Я мирилась со своей участью, со своей судьбой и с долгом, как добрая и праведная арианка, как святая Альберта, коия умерла не дойдя трех шагов до врат монастыря, где хотела остаться до скончания своих дней, когда узнала, что муж ее погиб, защищая родную землю от жестоких басков, коих много тогда еще было на наших землях.

Что может быть горше для женщины, чем знание того, что муж ее никогда более не вспашет ее лоно? Только то, что в объятиях других женщин его меч снова выходит из ножен и снова готов к ночным битвам. Как же так? — думала я. Или я не самая красивая придворная дама Сарана? Или не пахнут мои черные как смоль волосы жасмином, запах котего он наипаче всего любит? Или не упруги мои пышные груди, не круты бедра, не стройны ноги? Мне всего-то двадцать три года, и я полна сил и готова ублажать его до петушиного крика.

И если бы можно было признать, что те женщины (а мое любопытство все-таки смогло выведать их имена) были действительно красивы! Ибо гордыня женская — грех тягчайший и орудие Темного. Да, есть более красивые женщины из благородных, хотя и неведомы они мне. Но эти дворцовые потаскушки, коих щупал каждый заезжий рыцарь, пока их старые мужья лечили подагру и геморрой! Чем они взяли его? Уж не статью своей и не жарким шепотом. Или, быть может, мысль о том, что они никому не принадлежат, и каждый волен их брать, если равен им по рождению, возбуждает его чресла?

Что ж, если таков мой рок, я могу стать и продажной кабацкой девкой, чтобы бородатый купец-йехуди или грубый скэлдинг сжимал мои груди и дышал на меня чесноком и кислым вином. Но нет, это не поможет — я это чувствую.

Видимо, слишком покойно было ему в моих объятиях, и сладкие сдобные булки он решил променять на прогорклую перченую лепешку, коими торгуют на рынке за один мараведи[30] три штуки. Все может быть. Но не стоит винить себя, ибо я была доброй женой и верной дщерью святого Ария, потому как есть дети, коим нужна моя любовь, а муж пусть греет свой уд в лонах дворцовых потаскух, лишь бы было ему хорошо, и был он счастлив. Такова моя доля.

Что же до государя, то я лишь спустя несколько дней поняла всю греховность своих помыслов. Быть честной пред собой, а равно и пред Господом, коему ведомы все наши помыслы, я всегда считала великой правдой. Посему, я сама себе призналась в том, что даже если бы муж мой по-прежнему любил меня и возлегал со мной, это ничуть не изменило бы моих помыслов и первых порывов, направленных на нашего государя.

Государь есть государь, и в том нет большого греха, что среди прочих мужчин женщины предпочитают его. Право сказать, еще тогда, в крипте, поняла я, что многие благородные да и простые, равно девицы и замужние женщины захотят возлечь с ним и ублажить его чресла. Но знала я также, что среди прочих дам нашего двора я не только более всех отличаюсь красотой и страстностью, но и обладаю почти мужским умом. А достоинство это или же недостаток — судить не мне, но Господу нашему.

Так государь наш попал под пристальный мой взгляд, и поскольку первый человек в королевстве никогда не остается в одиночестве, что бы ни делал он, от моего пристального взора не укрылась и жизнь его. Ибо мои служанки имеют связь с королевскими лакеями, те в свою очередь питают большой интерес не только к противоположному полу, но и к звонким реалам в пол золотого дирхема[31] или более, в зависимости от ценности их сплетен.

Возможности тайно наблюдать за жизнью короля также способствовало и то, что новый человек многократно возбуждает интерес, и жизнь его порождает множество сплетен. А о жизни нашего государя не прочь была посплетничать равно торговка рыбой и жена сиятельного дона.

Что и говорить, но жизнь короля предстала передо мной зерцалом легендарного нашего правителя, если не более того. Ибо если люди и склонны прибавлять, то скорее к худшему, нежели к лучшему. И с условием того, что государю вообще позволено многое, что не позволено простым смертным, то и тогда даже жизнь его представлялась людям почти что жизнью святого отшельника.

Посудите сами, государь наш умерен во всем, а умеренность есть наилучшее качество мужское, если не касаемо оно ночных утех. Так, по крайней мере, и я склонна считать. И умеренность короля распространялась на всю его жизнь. Ел он немного, вина пил и того меньше. И более предпочитал он рыбу, нежели жареное мясо. Вино же сильно разбавлял водой по обычаю ромеев. Ежедневно он со вниманием слушал мессу в дворцовой часовне, а по воскресеньям в главном храме. Ежедневно же упражнялся он во дворе со своими гвардейцами и рыцарями, не делая различия меж благородными и простыми. И то справедливо, ибо для короля нет никого выше него, кроме Господа Бога.

Не раз и не два удавалось мне посмотреть на эти военные упражнения, вводящие меня в крайнее волнение. Ибо, видя, как перетекают мускулы его на обнаженных плечах и руках, приходила я в такое возбуждение, что сил моих никаких уже не оставалось, и я едва сдерживала себя. Ибо женщина-победительница не та, что первая подставит свое лоно мужчине, но та, что сделает это в наиболее подходящее для того время.

По глупости своей, многие женщины не понимали сего. Не разумела этого и глупая служанка Присцилла, девушка, обладающая равно цветущей красотой и разумом коровы, что едва увидит быка на выпасе, то тут же призывно мычит и бьет себя по крупу хвостом. Не таков был наш король, чтобы возлечь с простолюдинкой, пусть и с соблазнительными телесами. Господь свидетель, любит он всех своих подданных как отец, но и отец любит старшего и младшего сына по-разному, хотя и равно горячо.

Говорят, что вся кухонная челядь дворца утешала несчастную Присциллу и ее пышная грудь вздымалась от громких рыданий, ибо благословил ее король, когда ночью прокралась она к нему в опочивальню, и отпустил ее с миром, давая отеческое напутствие хранить девство свое для будущего мужа.

Но было ли что хранить, ибо, как мне думается, сдобная пышка Присцилла, ширококостная, большегрудая и светловолосая, как и большинство южанок, в коих течет кровь вандов, потеряла свое девство еще тогда, когда не начались у нее женские кровотечения. И по всей вероятности, горе ее длилось недолго, и какой-нибудь догадливый конюх, повар, а быть может, даже и какой-нибудь оруженосец помог скрасить неудачу этой славной девушке.

Было бы странно, если бы какая-нибудь благородная дама не попытала счастье в любовных утехах с государем после поражения, нанесенного простолюдинке. И по крайней мере о трех таких попытках, окончившихся тем же поражением, стало известно и мне. Тогда же стали меня одолевать тяжкие сомнения и страхи, кои во мне выпестовал мой сиятельный супруг. Но нет, эти богопротивные мысли о мужской слабости короля я гнала от себя, как торговка сладостями — назойливых и вороватых мальчишек.