Убедившись, что я не собираюсь топиться, Грэм медленно открыл дверь, проверил, что нас не собьет с ног стремящаяся развлекаться парижская молодежь. Обняв его напоследок, я протиснулась сквозь двери и едва не задохнулась, когда холодный уличный воздух ворвался в мои легкие. Я была настолько загружена и так запуталась, что прошла почти половину улицы, прежде чем вспомнила, что бросила Виржини в баре совсем одну. Издав множество гортанных звуков отчаяния, я повернула назад, чтобы отыскать се и сказать, что ухожу. Было бы свинством оставить ее там, не сказав ни слова, и хотя я уже, наверное, заслужила медаль за отвратительное поведение, все же чувствовала угрызения совести за то, что так поступаю с Виржини.

Складывалось ощущение, что все, кто так отчаянно стремился попасть на шоу, вошли, выпили и теперь высыпали на улицу покурить. Я попыталась вежливо протиснуться сквозь толпу, двигаясь на свет и шум, но от холодного воздуха у меня закружилась голова. Было трудно ориентироваться в этих одинаковых джинсах, потертых футболках и неопрятных прическах. Хорошо хоть, что я со своими действительно неопрятными волосами прекрасно вписывалась в эту толпу (если не считать того, что я была явно тяжелее любой женщины на этой улице). Дженни это бы не одобрила, но я впервые была рада, что не надела ботильоны от Джузеппе Занотти и расшитое блестками мини-платье от Баленсиаги. Выделиться мне помогал мой фонарь под глазом.

— Привет, мне надо внутрь, я только на минуту выскочила, — объяснила я девушке у входа. Та непонимающе смотрела на меня, а необъятных размеров амбал преградил мне путь.

— Я в списке, — сказала я, глядя сначала на девушку, потом на амбала и снова на девушку. Никакой реакции.

— Я в списке у «Стиле», э-э, je m’appelle[65] Энджел Кларк, — сказала я и для усиления эффекта ткнула пальцем в список.

— Je ne parle l’anglais[66], — заявила девушка и, самодовольно улыбаясь, скосила взгляд в список, в котором мое имя было тщательно зачеркнуто. Отлично.

Только я собиралась вернуться в гостиницу и написать Виржини с ноутбука извинение, как заприметила ее, пробиравшуюся через толпу с прижатым к уху айфоном. Выглядела она раздраженной. Я пошла за ней по улице, надеясь улучить момент, когда будет можно прервать ее разговор, но она была ужасно прыткой для обладательницы такого крошечного роста. Неудивительно, что она никогда не надевала свои «Лабутены», — она бы просто свернула себе шею, шагая на четырехдюймовых каблучищах с такой скоростью.

— Но я больше не могу, — услышала я обрывок ее напряженного телефонного разговора. — Я не стала помогать ей со статьей, поэтому она и так не получится, что еще?

Я продолжала идти следом, только теперь держась на расстоянии и прижимаясь к стене. Она завернула за угол и громко вздохнула.

— Что я могу еще сделать, Сисси? Умоляю, мне это не нравится.

Честное слово, для одного вечера потрясений многовато. Сисси? Она говорила с Сисси?

— Может быть, — нехотя проговорила она. — Alors[67], у ее парня кто-то есть в Париже, бывшая девушка. Ее это очень расстроило.

Я закрыла глаза и попыталась вспомнить, как дышать. Это не к добру. Они говорили обо мне? Они говорили об Алексе?

— Она очень красивая, да, только я не знаю, правда это или нет. — Она усмехнулась. — Нет, это, наверное, не важно. И она очень сексуальная; надо думать, что ему не все равно. Он не очень внимателен к Энджел.

Ну да, это правда, пришлось признать. Но серьезно — а что происходит? Виржини на мгновение замолчала, мыча в трубку, пока Сисси разглагольствовала. Из своего укрытия за углом я слышала, как она каркает, но не могла разобрать что.

— Да, наверное. Она сегодня встречалась с подругой из Лондона и пришла расстроенная, — продолжала Виржини. — И я так понимаю, ее американская подруга, кажется, Дженни, с ней не разговаривает. Если ей еще и парень изменяет, тогда наверное. К тому же, если со статьей нелады, она вполне может.

Что может? Что может?

— Я не думаю, что тебе так легко удастся убедить ее уйти, и я говорила тебе, Сисси: она написала Мэри, что ты прислала неподходящий список мест. Это не будет проблемой?

Конечно, нет, с горечью подумала я, у Сисси вообще не может быть проблем. Она же Спенсер. Значит, она прислала мне тот дерьмовый список не ради шутки — она хотела избавиться от меня. Боже, что у нее с головой?

— Сисси, ты знаешь, мне это не нравится, — заныла Виржини. — Я знаю, о чем мы говорили, но она мне нравится. Мне не составило труда отвлечь ее от написания статьи, но это нечестно. Это ведь ее жизнь, а не просто работа.

Я утерла навернувшиеся слезы. Неужели она всерьез пыталась меня уничтожить? И Виржини ей помогает? Она, оказывается, самая настоящая девочка из «Белль». А я дура. Она не особенно хороший человек. Потому что хороших людей не бывает. Если подумать, я много чего не замечала только потому, что симпатизировала ей. Когда же я буду учиться на собственных ошибках? Людям нельзя доверять.

— Может, она сама решит, — сказала она. — Ей незачем оставаться в Нью-Йорке. Вдруг ей будет лучше в Лондоне?

Я выглянула из-за угла, когда Сисси заверещала в трубке так громко, что Виржини пришлось убрать ее от уха.

— Я знаю, что тебя не волнует, где ей будет лучше, — вздохнула она. — Я уже сделала все, что ты просила. Ты говорила с Донной?

Она кусала свои короткие ногти, кивая в трубку.

— Сисси, мыс тобой договаривались, ты сможешь сделать мне визу?

Кивание перешло в качание, а ее миленькие пухлые губы вытянулись в линию.

— Non, я сама возьму интервью, мне нужна виза.

Я никогда еще не видела Виржини сердитой, но, как ни странно, это выражение лица мне понравилось куда больше, чем ее самый преданный взгляд. И я поняла почему: это была истинно человеческая эмоция. Даже если она исходила от человека, который ставил мне палки в колеса.

— Ты не можешь так поступить! — закричала она в трубку. — Я сделала, что ты просила, я не могу никого заставить переехать в другую страну. Сисси, ты обещала…

Я вышла из-за угла, сжав для уверенности ремень своей сумки.

Энджел! Виржини внезапно переключилась в режим улыбки, хотя и не слишком проворно.

— А я вышла, чтобы найти вас.

Какое-то мгновение я просто стояла и смотрела.

А потом все мои беды вдруг разом всплыли в моей памяти. Мой взорванный багаж, обиженная Дженни, дурацкие кроссовки Алекса и мое позорное падение, завал статьи для «Белль», решение Алекса не жить вместе со мной, заявление Солен, что она собирается вернуть Алекса, моя тоска по Луизе, что я не увижу ее ребенка, а теперь еще и это. Невозможно подобрать нужные слова, чтобы описать, как я взбесилась. Поэтому я не стала заморачиваться со словами и просто влепила ей пощечину.

— Энджел! — взревела она, вскинув руки. Я посмотрела на свою ладонь — ого, а это гораздо больнее, чем я себе представляла. Но в то же время очень здорово. Даже голоса в моей голове замерли в молчании. Вокруг нас собралась небольшая толпа; кто-то перешептывался, кто-то улюлюкал. Пошевелив пальцами, я взглянула на Виржини, пожала плечами и повернулась спиной ко всей этой жалкой ситуации. Мне и вправду полегчало на секунду. Хотя насилие ничего не решало. Но иногда очень, очень помогало.

— Энджел, прошу, подождите, — взмолилась Виржини, догоняя меня. — Энджел!

— Ой, только не надо. — Я продолжала идти, ощущая непривычную легкость. — Я все слышала, оставь меня в покое.

— Нет, я же не… Вы слышали? — спросила она, вырастая передо мной.

— Слышала, — подтвердила я. — Так что пошла вон.

— Но у меня не было выбора, — запротестовала Виржини. — Я вам все расскажу. Я хочу работать ассистентом по красоте в американском «Белль», но не могу получить визу. Сисси сказала, что поможет.

— Сисси никогда никому не помогает, — сказала я, пытаясь обойти ее, но она все равно маячила передо мной. — И я думала, тебе это известно. — Я остановилась, вздохнула и оттолкнула ее с пути.