Это и был Сивков.

Мы переглянулись, но Витька Суворов сразу оживился и подвинулся:

— Садись, садись, дядя Николай… Тут вся наша компания…

И, повернувшись к нам, пояснил:

— Дядя Николай мамке деньги приносил, когда отца «за политику» в тюрьму посадили…

— А про это много говорить не следует, — серьезно сказал парень.

— Так я же не всем… Это же свои ребята. Им можно, они не проболтаются… Мы, дядя Николай, про Соловьева толкуем: как бы проучить его.

— А зачем вам Соловьева учить? — улыбнулся наш новый знакомый. — Вы держитесь все вместе, дружно, артелью — и никто вам не будет страшен.

Сивков еще немного посидел с нами и ушел.

Н. Сивков (снимок 1928 г.).

Его совет нам понравился.

Канун петрова дня совпал в том году с воскресеньем. В субботу наши мастера поспешили скорей закончить сдельщину и засобирались домой. Мы сгрудились у чьего-то верстака и стали обсуждать планы на петров день. Цех почти опустел. В это время появился надзиратель сортировки Волокитин.

— А ну, огольцы, — обратился он к нам, — забирай метлы — и мигом убрать цех.

Вот тебе и раз! Выходит, спешили-спешили, работали-работали — и зря?.. Побоку теперь и лес, и голуби…

— Да ведь мы… — начал было Витька, но, увидев, что Волокитин уже ушел, безнадежно махнул рукой. — Эх жизнь!..

— У, Гроза деревянная! — погрозил Сенька кулаком.

Мы растерянно смотрели друг на друга, решая, куда же идти: за метлами или домой. Уборка цеха — работа не наша, а ослушаться боязно.

— Ну что, ребята, напустила вам Гроза пыли в глаза, нагремела, напыхтела и в лес улетела?

Обернувшись на этот голос, мы увидели Сивкова.

— А! Дядя Коля, — улыбнулся Витька.

— Ну, чего невеселы, буйны головы повесили? Цех убирать неохота?

— Ох, неохота, дядя Николай!

— А вы и не убирайте. Это сторожам делать положено, а их, должно, Гроза к себе домой послал конюшню чистить. Идите домой.

— А ежели оштрафует? — сомневался Витька.

— Не оштрафует. Ты свои сорок копеек честно заработал нынче?

— Ну, честно.

— Раз честно, иди домой. А уж ежели у него хватит совести оштрафовать — бастуйте. Из цеха не уходите, а работать не работайте. Мастера без вас как без рук. Цех встанет, Гроза напугается и отменит штраф. Понятно?

Еще бы непонятно! Понятно, как по-писаному. Мы уже собрались навострить лыжи, но Николай остановил нас:

— Только чур! Не болтайте, кто вам такую штуку присоветовал, а то меня за этот совет могут, пожалуй, и с завода попросить вежливым манером…

Дома за ужином я рассказал об этом происшествии. Мать беспокойно покачала головой:

— Ох, допрыгаешься, забастовщик!..

Но отец одобрил:

— Решили вы правильно. Штрафовать вас Гроза деревянная навряд ли будет. Чать, еще в пятом году штрафы законом отменили. И в книгах про то написано…

Долго тянутся трудовые дни, быстро летят праздники. Вернувшись в цех, мы узнали, что Волокитин все-таки оштрафовал всю нашу компанию.

— Что делать будем? — спросил Павел.

— Как что? — удивился Сенька. — Что решили, то и будем.

— Это он не по закону! — поддержал я Шихова. — Тятя сказывал, еще в пятом году закон вышел, чтобы штрафы отменить.

— Эй, вы, забастовщики, — торопили мастера, — а ну, давай заступай на работу.

— Нет, — покрутил головой Сенька, — робить не заступим.

— Это почему же? — поинтересовался Решетников.

— Уговорите Грозу, чтобы штрафу не было, тогда заступим!

И вся наша ватага вышла из цеха и расположилась у входа, на солнышке.

Мастера стали совещаться: без помощника много не наробишь, а время-то идет!.. Кое-кто ворчал, но Решетников согласился с нами:

— Надо помочь мальцам. Зря их оштрафовали.

По дорожке, ведущей к цеху, вприпрыжку бежал Волокитин.

— Ах, зачем эта ночь… — напевал он жиденьким тенорком.

Увидев нас на припеке, оборвал пение, вытаращил глаза и зашипел:

— Эт-то что такое? Почему не на работе?

— Потому что штрафуешь зря!

— Не по закону это!

— Сыми штраф — заступим робить.

Волокитин даже рот раскрыл от неожиданности. А когда понял, что мы не шутим, затопал ногами, заорал в ярости:

— Уволю, мерзавцы! Всех уволю!

— Пошто обутки бьешь, Иван Васильич, — подошел к нему Решетников. — Все равно на их штраф новых не сошьешь. Ставь им за субботу полный день — и точка.

Гроза деревянная рассердился пуще прежнего.

— Начальнику прокатки пожалуюсь! — завизжал он и кинулся к управлению.

— Ну, робя, беда, — покрутил головой Витька, — как пристукнет нас Шпынов — мокрое место останется…

— Не каркай, — хмуро оборвал Сенька.

Шпынова боялись все. «Без причины не налетает, а налетит — держись!» — говорили о нем старые рабочие. Мы присмирели.

«А не убраться ли подобру-поздорову в цех на место?» — начал подумывать я, но было поздно: Шпынов уже шел к нам, покусывая кончик светлого уса. У входа в цех он остановился, посмотрел по сторонам и обратился к семенившему за ним Волокитину:

— Так где же ваши забастовщики, Иван Васильевич?

— Вот-с, — указал на нас Волокитин.

Начальник прокатки нахмурился, посмотрел еще раз направо, налево, даже вверх взглянул и возмутился:

— Где? Говорите ясней! Не вижу!

— Вот-с, эти-с…

— Что-о-о?! — брови Шпынова взлетели на лоб. — Эти?! Шутить изволите, милостивый государь!..

— Помилуйте-с, Николай Николаич, какие шутки! Мальчишки-с, хамы-с, забастовку объявили…

Начальник прокатки запыхтел:

— Ну-с, допустим… Так кто же организатор и зачинщик этих… с позволения сказать, забастовщиков?..

— Вот-с! — Волокитин схватил за шиворот одной рукой меня, а другой Сеньку. — Они-с!

Шпынов усмехнулся, глядя на нас, и спросил несердито:

— Ну, так с чего же это вы задурили, господа зачинщики?

Сенька, немного путаясь, но в общем толково изложил всю историю. Начальник прокатки все усмехался. Эта усмешка успокоила меня, и, когда Сенька кончил, я вставил свой аргумент, казавшийся мне самым убедительным:

— Нас не по закону оштрафовали! Штрафы отменили в пятом году. И в книжках про то написано.

— О! — удивился Шпынов. — Да ты, брат, ученый?! И что ж, читал ты эти книжки?

— Читать не читал, а люди сказывали, — объяснил я.

— Так-так, учитесь, Иван Васильевич, у своих «забастовщиков», они пятый год лучше вашего помнят…

— Николай Николаич! — закричал рабочий из прокатки и, подбежав к Шпынову, что-то сказал ему на ухо.

Шпынов побагровел и заторопился в прокатку.

— Николай Николаич! — в отчаянии уцепился за него Волокитин. — А как же со штрафом-то быть? Наказать же их надо-с, для острастки-с…

Начальник прокатки круто повернулся и рявкнул прямо в лицо обомлевшему Волокитину:

— К чертовой матери! Отменить сию же минуту штраф! Тут без конца аварии с оборудованием, а вы мне рабочих мутите штрафами своими дурацкими!..

Помолчал секунду и выразительно закончил:

— Чучело!

Удивительно коротким показалось мне лето 1913 года. Вырваться в лес, на реку — в тишину, в прохладу, где, кроме птичьего гомона, ничего другого и не слыхать, — удавалось ненадолго. А потом опять завод: духота, дым, грохот и работа — до ломоты в плечах, до кровавых кругов перед глазами. Теперь особенно понятным стало давно известное слово «чертоломить», то есть работать не разгибая спины.

Наша ребячья ватага торжествовала свою великую победу над Грозой Волокитиным, хотя об этой победе почти никто и не знал. Рассудительный не по годам пятнадцатилетний рабочий сортировки Федька Зотин, заметив наше непомерное торжество, словно окатил нас ушатом холодной воды:

— Кабы вам Никола не присоветовал да Решетников не помог, ничего бы вы не смогли сделать. Ясно?

Было, конечно, ясно. Мы понимали, что Зотин говорит сущую правду…