Вот приведу ее и скажу: «На, милка, бери эту землю, бери этот простор, все бери! Я с товарищами эту землю отвоевал, кровью ее полил, да не один раз. Так живи на свободной земле. Хорошо живи!.. И не забывай о погибших».

Как-то особенно задушевно прозвучали необычные Семеновы слова и глубоко взволновали нас. У меня защипало в горле. Я отвернулся и сердито засопел.

Была в этих словах большая правда. Шихов сказал то, о чем мы нередко думали, но никогда не говорили. Ведь сколько крови уже пролилось на просторную нашу землю, сколько слез выплакали родные и друзья убитых! А война не кончилась. Может, уже сегодня мы, девятнадцатилетние парни, тоже ляжем в братскую могилу.

И мне также захотелось сказать людям, которые будут строить после войны новую жизнь: «Будьте счастливы, товарищи, берегите завоеванное нами и помните о тех, кто свое не отлюбил, песен не допел, на солнышко не налюбовался!»

Паша, пытаясь скрыть охватившее его волнение, пошутил:

— Девчонка-то голубоглазая, Семен, с тобой может и не пойти: больно ты рыжий, да и веснушек сколько!

— Веснушки — это ничего. Они у меня от солнышка. — Шихов, улыбаясь, развел руки в стороны и обнял нас. — Эх, ребятки!..

Постояв еще немного, мы пошли спать.

А вечером меня вызвал командир полка.

— Есть трудное задание, — сказал он. — Нужно ночью перебраться на плоту на тот берег и разведать, далеко ли белые. Кого хочешь взять с собой? Можем на всякий случай дать пулемет. Кто из пулеметчиков подойдет для этого дела?

Я, не задумываясь, назвал фамилии своих лучших друзей.

— Хорошо, — согласился командир, — втроем и поплывете: ты, Быков и Шихов с «кольтом».

Когда совсем стемнело, мы поставили пулемет на плот, сделанный саперами, и тихо отчалили. На берегу остались десятка три провожавших нас красноармейцев.

Мы гребли долго, осторожно опуская в воду весла, обмотанные тряпками. Наконец пристали к левому берегу. Спрятали плот в кустах. Поднялись с пулеметом на крутояр.

Семен остался у своего «кольта», а я и Павел медленно поползли вперед. Продвинувшись метров на сто, долго прислушивались. Кругом стояла полная тишина. Тронулись дальше. И вдруг где-то совсем близко раздался окрик:

— Стой! Стрелять буду!

Мы выпустили наугад по нескольку пуль из пистолетов и побежали назад. Нам вдогонку затрещали выстрелы, послышался топот. Я и Паша бросились на землю и быстро поползли. В этот момент заработал наш «кольт». Топот за спиной прекратился, но выстрелы участились. Шихов бил длинными очередями. Потом как-то внезапно пулемет замолк.

— Семен! — окликнул я.

Шихов не отвечал.

Я и Павел одновременно подбежали к нему. Наш друг лежал неподвижно, приникнув головой к треноге «кольта».

Мы быстро втащили Семена и пулемет на плот и поплыли назад. Гребли изо всех сил. По реке, нащупывая нас, открыли огонь несколько пулеметов противника. Но нам удалось уйти.

Шихов по-прежнему был неподвижен.

— Как думаешь, ранен? — спросил я Пашу.

— Не знаю, — ответил он. — Давай греби.

На берегу нас встречало гораздо больше красноармейцев, чем провожало. Бойцы подхватили Семена на руки и понесли в штабную избу.

Когда мы зашли в штаб, Шихов лежал на столе. Рядом стояли нахмурившийся командир полка и наш полковой лекарь Иван Карлович Спарин.

— Он был убит сразу, как говорится, наповал. Вы везли труп, — сказал нам Иван Карлович.

Я подошел ближе к столу. Одна рука у Семена лежала на груди, другая свисала вниз. Брови сурово сдвинуты, губы плотно сжаты. На лице застыло выражение напряженности. На лбу, над глазом, маленькая ранка. И нигде ни капли крови.

Много видел я смертей, похоронил уже нескольких друзей, но теперь не хотел верить, что умер Семен Шихов. Тот самый Семен, который полуживым вышел из окружения под 64-м разъездом, который только сегодня мечтал прийти после войны сюда, в Таборы, с голубоглазой девчонкой… Наш отчаянно храбрый парень, лихой пулеметчик!

Мы похоронили Шихова около села, под березкой, и поклялись отомстить за него колчаковцам.

Утром малышевцы по приказу комбрига направились вдоль берега Камы в Беляевку. Туда, к пристани, должны были подойти снизу по реке и обеспечить переправу частей бригады корабли Волжской флотилии.

Эскадрон конной разведки двигался лесной дорогой впереди пехотных подразделений полка.

Мы пели новую песню:

Часа через два кавалеристы въехали в разоренную белыми деревушку. Она казалась совсем вымершей. Только десяток кур, неведомо как уцелевших, с кудахтаньем бросились в подворотни.

Но вот из калиток начали высовываться ребятишки с облупленными носами, а вслед за ними стали выходить и взрослые.

— Эскадрон, стой! — скомандовал Виктор Гребенщиков. — Слезай! Отпустить подпруги! Привал двадцать минут…

Гремя шпорами, Гребенщиков подошел к собравшимся в кучу крестьянам:

— Здравствуйте, товарищи!

Мужики переглянулись, стянули шапки и ответили как по команде:

— Здравия желаем!

— Здорово же вас белые вымуштровали! — Гребенщиков засмеялся. — Давно они от вас ушли?

— Третьеводни еще…

— А куда?

— Иные к Оханску, иные на Беляевку…

Дав отдохнуть уставшим коням, мы двинулись дальше на юго-восток. Ехали по-прежнему лесом. Потом он кончился. Потянулись поля, засеянные рожью и овсом.

Кавалеристы приблизились к берегу. Вот и Беляевка. Внизу, под откосом, пристань. Не видно ни одного парохода, ни одной баржи. Нет даже ни лодок, ни плотов.

— Все беляки угнали, — сказал Миша Курилов.

— Что угнали, а что, может, и потопили, — предположил я.

Конники рассыпались по гребню холма. Виктор Гребенщиков долго смотрел на реку в бинокль, потом сказал:

— Не видать пока нашей флотилии.

— Знать, и на том берегу никого нету. Укатили быстренько беляки, — заметил один из разведчиков.

— А ты подожди погоду предсказывать, — возразил другой. — Вон за теми горушками с лесом три полка запросто спрятать можно.

И как бы в подтверждение этих слов с той стороны раздался орудийный выстрел… За ним второй, третий. Над головой завизжала шрапнель.

— Эскадрон, кругом! Карьером марш! — приказал Гребенщиков.

Мы мигом спустились с холма. Взяли правее, укрылись в березняке. А белые все еще шпарили по гребню.

Виктор оставил нас и один выбрался на берег в другом месте. И оттуда мы услышали его возбужденный голос:

— Товарищи! Пароходы!

Всем захотелось взглянуть на пароходы. Конники осторожно выдвинулись на край перелеска. Справа на реке в самом деле показались дымы. Скоро стали видны и контуры кораблей. Это шли канонерки Волжской флотилии и с ними один пассажирский пароход.

Когда корабли были уже в нескольких километрах от пристани, их начали обстреливать вражеские орудия. Канонерки повернулись носами к левому берегу и открыли ответный огонь.

После короткой перестрелки артиллерия противника замолчала. В бинокль хорошо было видно, как белогвардейцы убегали из ельника за гору.

Головная канонерка и следовавший за ней пассажирский пароход направились к пристани.

Пароход дал троекратный гудок. Мы поспешили к нему на погрузку. В этот момент к нам присоединились конные разведчики 17-го Уральского (265-го) полка.