Едва пропели первые петухи, как наши бойцы высыпали на улицу. Загремели команды:
— Стройся!
— По коням!
Из штабной избы вышли командир полка и П. З. Ермаков, замещавший временно выбывшего из строя военкома Кожевникова. Они поздравили красноармейцев с праздником и объяснили боевое задание.
— Надо, товарищи, за Сылву отомстить, за шестьдесят четвертый разъезд, — говорил Петр Захарович.
Беседу Ермакова с бойцами прервал неожиданно появившийся возле штаба седой кряжистый старик крестьянин.
— Меня вот солдатик один нарядил дорогу вам показать, — объявил он. — Куда вести-то?
— Прямиком на Кордон, — ответил Ермаков. — Хорошо проведешь — денег не пожалеем, ну а коли неладно — пеняй на себя.
— Я не за деньги, а по чести. На кой ляд мне деньги. Я, товарищи хорошие, по желанию. — Крестьянин смахнул кулаком набежавшую слезу и добавил: — Сына у меня белые убили…
— Ну, а коли так, мы и за твоего сына расквитаемся, — сказал Петр Захарович.
— Вот этот расчет мне по сердцу, — согласился старик…
Полк растянулся по лесу змейкой. Впереди — проводник с разведчиками, в середине — пехота с четырьмя «максимами» и двумя «кольтами», сзади — кавалеристы.
С каждым шагом тайга становилась все гуще. Преобладали громадные пирамидальные ели. Твердая тропинка кончилась, под ногами зачавкала хлябь слегка подмерзшего болота. Бойцы двигались осторожно, прыгая с кочки на кочку между «окошками». Конники спешились.
Давно перевалило за полдень, а мы все шли и шли. Казалось, болото никогда не кончится. Лес лишь чуть-чуть поредел, ельник сменился березняком.
Наконец дед остановился и, осмотревшись, сказал:
— Верно вывел, хоть пять лет тут не был. Теперь всего версты четыре осталось.
Это сообщение подняло дух уставших красноармейцев. Зашагали веселей и вскоре вышли на дорогу, соединявшую Кордон с 59-м разъездом.
Совсем близко раздался свисток паровоза. Командиры посовещались и послали вперед двенадцать пеших разведчиков, вооруженных гранатами.
Пошел шестой час вечера. Мы прислушивались к каждому шороху. Вот кто-то рубит дрова. Вот заржали кони. Потом загромыхала дверь вагона.
Вернувшиеся разведчики привели с собой стрелочника. Они взяли его на переезде, у будки.
Стрелочник сообщил:
— На станции есть бронепоезд, но без прислуги. Имеется артиллерия. На площадке стоит аэроплан. Сотня казачьих лошадей привязана у вокзала. На путях четыре эшелона, в них до трех батальонов чехов.
Разведчики уточнили:
— Постов и дозоров нигде не видно.
Командир полка распределил силы, чтобы ворваться на станцию одновременно с разных сторон. Пулеметы выдвинули в центр, прямо к вагонам.
И вот лесная тишина нарушилась: затрещали выстрелы, загремели взрывы гранат. Бой был коротким, но жестоким. Застигнутые врасплох три батальона противника прекратили свое существование.
Ночью с богатыми трофеями полк двинулся тем же путем обратно. Несмотря на страшную усталость, настроение у всех было приподнятое. Красноармейцы весело переговаривались:
— Ловко мы их накрыли!
— И штаны с перепугу пооставляли!
— А проводник-то наш, не смотри, что старик, тоже стрелял…
Так отметили малышевцы первую годовщину Великого Октября.
Выпал глубокий снег. Ударили первые морозы.
Полк разместился по крестьянским избам в селе Броды, в деревнях Полушкина и Тягунова. Красноармейцам выдали новые полушубки, валенки и серые солдатские папахи. Деревенские девчата пришили к папахам красные ленты.
Пользуясь затишьем, партийная организация полка широко развернула политическую работу среди населения.
Однажды Шихов пришел к Ермакову с предложением:
— А что, Петр Захарович, ежели на селе клуб организовать? Говорили мы тут с местными девчатами… — Заметив, что Ермаков улыбнулся, Семен торопливо добавил: — Ну и с хлопцами, конечно… Скучно у них. А вечером можно и танцы сварганить, и песни хором пропеть. Ведь тут никто ни одной революционной песни толком не знает. Ну и, кроме того, доклады: про товарища Ленина, про Советскую власть, про бога и прочее. А то — темнота.
— Насчет докладов — дело говоришь, — согласился Ермаков. — И насчет песен тоже. А вот танцы… не знаю… Как вы устроитесь, где учителя возьмете?
— Все устроим, — заверил Шихов.
— Ну ладно, — засмеялся Петр Захарович…
На другой день возле школы появилось объявление:
Кто желает сегодня попеть песни и культурно поплясать, а также услышать разные новости о войне и революции, приходите в дом сбежавшего лавочника Ползятина.
Желающих оказалось много. Я тоже пошел в дом Ползятина.
Маленький зал освещали сильно коптившие керосиновые лампы. В углу, на скамейке, сидел с гармошкой наш кавалерист Миша Курилов. Семен Шихов, с красной лентой на рукаве, взмокший от усердия, вертел неуклюжих сельских ребят, показывая им, как танцуют тустеп. В другой стороне Нина Мельникова обучала девчат.
Но вот Семен оставил дюжего парня с мученическим выражением лица, кивнул Курилову и похлопал в ладоши. Собравшиеся сгрудились у стен.
Шихов вышел в середину:
— Дорогие граждане Советской республики! Пока у нас была репетиция, или по-военному разведка, а теперь начнем по-настоящему. Первый пролетарский вечер танцев и культурного развлечения в селе Броды объявляю открытым.
Красноармейцы зааплодировали. Сельские парни и девчата тоже деликатно похлопали. Миша Курилов заиграл «Смело, товарищи, в ногу». Все запели. Затем в круг вышел, позванивая шпорами, первый плясун полка Попов.
— А ну, давай «яблочко»!
Курилов одобрительно кивнул и начал медленно, постепенно ускоряя темп. Попов танцевал ухарски. Потом на середину выскочил Семен:
— Эх, ма! Забила кавалерия пехоту! А ну, Мишенька, дай-ка русскую…
Шихов широко развел руками, отчаянно тряхнул головой и вдруг сразу пошел вприсядку…
После танцев все окружили вошедшего в зал Ермакова. Петр Захарович рассказал об Октябрьской революции, о Красной Армии, сообщил последние политические новости.
Так прошел первый вечер в клубе.
Мы простояли в этих местах около трех недель. И наша затея с клубом дала неожиданные результаты. Из крестьянской молодежи организовался крепкий актив. При нашем отступлении вместе с полком ушли несколько десятков деревенских парней, добровольно вступивших в Красную Армию. Была с ними и одна смелая девушка, ставшая впоследствии хорошей артиллерийской разведчицей.
В конце ноября на левом фланге 3-й армии белые начали наступление крупными силами, нацеливая главный удар на Пермь.
Войсками противника на Восточном фронте руководил теперь ставленник Антанты адмирал Колчак, провозглашенный восемнадцатого ноября в Омске верховным правителем и верховным главнокомандующим всеми сухопутными и морскими вооруженными силами России. В белогвардейских частях так называемой «народной армии» вводилась палочная дисциплина, восстанавливались жестокие порядки, существовавшие при царском режиме.
Примерно десятого декабря противник атаковал и позиции полка имени Малышева, а также соседних частей.
Перед этим вражеское командование попыталось «обработать» наших бойцов. В расположение полка были заброшены такие листовки:
«Красноармейцы, обезоруживайте комиссаров, коммунистов — предателей Родины — и переходите к нам. За каждого коммуниста вы получите вознаграждение от 60 до 120 рублей».
Бойцы только смеялись над этим:
— За шестьдесят целковых купить нас хотят.
— У них губа-то не дура, комиссаров им подавай!..
Основной удар противника пришелся по нашему соседу, 2-му Горному советскому полку. Одно из его подразделений — рота финнов — было почти полностью уничтожено.
Командир бригады приказал малышевцам идти на подмогу 2-му Горному и вместе с ним при поддержке дивизиона латышской артиллерии выбить белых из Дувана, Подволошного, Овчинниковой.
